Девушка из Дании - Дэвид Эберсхоф - Страница 85

85

арендованный семьей с маленьким мальчиком; пустые окна старой керамической студии Тедди Кросса на Колорадо-стрит, запечатанные после пожара; члены Общества искусств и ремесел Пасадены в своих войлочных беретах… Разве Герда могла вернуться к этому? Но в ее памяти всплыло кое-что еще, и тогда Герда подумала о мшистом дворике коттеджа, где при свете, пробивавшемся сквозь крону авокадо, она нарисовала свой первый портрет Тедди Кросса. Она вспомнила маленькие бунгало, которые по проекту Карлайла строили на улицах у Калифорнийского бульвара, в которых останавливались новобрачные из Иллинойса; вспомнила и акры пахучих апельсиновых рощ. Герда посмотрела в небо, на бледно-голубой цвет, который напомнил ей старинные тарелки баронессы на стенах зала для завтрака. Стоял июнь, и в Пасадене к этому времени уже выгорала ржаная трава, засыхали пальмовые ветви, а служанки выставляли койки на спальные веранды. В задней части ее дома было спальное крыльцо. Его двери висели на петлях, и когда Герда была девочкой, она открывала их и смотрела сквозь Арройо-Секо, на холмы Линда-Виста. В уме она набросала сверкающий зеленый вид Пасадены. Ей казалось, что она распаковывает краски и разворачивает свой мольберт на спальном крыльце и рисует эту перспективу: серо-коричневое пятно эвкалипта, пыльная зелень стеблей кипариса, вспышка розовой штукатурки итальянского особняка и серый цвет цементной балюстрады, проглядывающей через все пространство.

- Я готова, - сказала Герда.

- К чему? - спросил Ханс сквозь ветер.

- Тебе там понравится. Это заставит весь мир казаться очень далеким, - она потянулась и погладила бедро Ханса. Все будет так: она и Ханс вернутся в Пасадену, и она поняла, что никто никогда не сможет полностью понять, что с ней произошло. Девочки из Клуба Долины, теперь замужние, и конечно, с детьми, обучающимися теннису на кортах клуба, ничего не узнают о ней, кроме того, что она вернулась в Пасадэну вместе с датским бароном. Герда уже слышала их сплетни: “Бедная Герда Вэуд. Снова вдова! С ее последним мужем произошло что-то таинственное. Он был художником. Говорят, он умер таинственной смертью. Кажется, в Германии. Но не волнуйся, теперь она вернулась, и на этот раз с бароном. Правильно: маленькая мисс вернулась в Пасадену, и как только она выйдет за этого парня, она станет настоящей баронессой”.

       Это было лишь частью того, что предстояло вытерпеть Герде, но она утешала себя мыслью, что отправляется домой. Ее рука лежала на бедре Ханса, и он улыбнулся ей. Его костяшки пальцев побелели на руле “Хорьха”, когда он вез их обратно в Копенгаген.

***

      Ее ждало письмо от Карлайла. Прочитав послание, она сунула его в боковой отсек одного из сундуков, которые готовила к переезду. Предстояло доставить домой так много вещей: ее кисти и краски, десятки тетрадей и эскизов с Лили. Карлайл не прислал много новостей. “Операция заняла больше времени, чем думал Болк, почти целый день. Лили отдыхала, спала под инъекциями морфия, которые она все еще получает. Мне придется остаться в Дрездене дольше, чем я планировал”, писал Карлайл. “Нужно еще несколько недель. Ее выздоровление займет больше времени, чем кто-либо мог предположить. До сих пор заживление было медленным. Профессор - добрый человек. Он передает тебе привет. Он говорит, что не стоит беспокоиться за Лили. Если он не беспокоится о ней, то полагаю, мы тоже не должны, не так ли?”

***

      Спустя неделю Герда Вэуд и Ханс Аксгил высадились на Дойчер Аэро-Ллойд на первом этапе их поездки в Пасадену. Они полетят в Берлин, а затем в Саутгемптон, оттуда уплывут в Америку. Самолет, отражавший прекрасный летний день, стоял на асфальте аэродрома Амагер. Герда стояла рядом с Хансом и смотрела, как худые юноши грузят чемоданы и ящики в серебряное брюхо самолета. Дальше по асфальту вокруг платформы, где человек в цилиндре давал указания, было множество людей. Он носил бороду, а маленький датский флаг на углу его пиджака развевался на ветру. За ним возвышался «Граф Цеппелин», - длинный и серый, как огромная серебристая пуля. Люди в толпе махали маленькими датскими флагами. Герда читала в «Политикен», что «Граф Цеппелин» отправлялся на полярный рейс. Герда наблюдала, как толпа развеселилась, когда дирижабль завис над асфальтом.

- Как ты думаешь, у них получится? - спросила она Ханса.

Он доставал свой чемоданчик из телячьей кожи. Самолет ждал их.

- Почему бы и нет?

Человек, произносивший речь, был политиком, которого Герда не узнала. Наверное, он баллотировался в парламент. А за ним стоял капитан «Графа Цеппелин», Франц-Иосиф, в кепке из кожзаменителя. Он не улыбался. Его брови спускались на очки, он казался обеспокоенным.

- Пора, - сказал Ханс.

Герда взяла его под локоть, и они заняли свои места в самолете. Через отдалявшуюся от самолета толпу она видела в окно, как поднимается дирижабль. Мужчины в рубашках и брюках с подтяжками размахивали флажками. Капитан стоял в дверях своей кабины и махал им на прощание.

- Он выглядит так, будто задается вопросом, вернется ли когда-нибудь, - сказала Герда, когда дверь самолета закрылась.

***

Путешествие на “Императрице Британии” было мягким. Пассажиры сидели в полосатых шезлонгах на палубе из тикового дерева, а Герда думала о стойке на руках, которую исполняла, когда ей было десять. Она раскрыла свой мольберт, закрутив болты в отверстия на ножках. Герда вытащила чистый холст из одного из сундуков и прибила его к раме. На палубе корабля она начала рисовать по памяти сухие и коричневые в начале лета холмы Пасадены, поднимающиеся из Арройо Секо, цветы деревьев Жака ранды и последний день лилий, сгибающихся в жару. Закрыв глаза, она могла видеть все это.

      По утрам Ханс находился в каюте, просматривая документы и готовясь к приезду в Калифорнию, где они должны были пожениться в саду дома Вэуд. В конце второй половины дня он придвигал шезлонг к Герде.

- Наконец-то мы уехали, - говорил он.

- Домой, - говорила Герда, - я никогда не думала, что захочу вернуться домой.

      Герда снова и снова погружалась в думы, и влажный кончик ее кисти окунался в краску. Сдвиг прошлого, разрастание будущего - она бродила по ним неосторожно и осторожно, и вот чем всё обернулось. Ханс был красив, вытянув ноги на шезлонге. На него падало солнце, а Эдвард IV лежал у его ног. Судовые винты продолжали вращаться. Нос судна разрезал океан надвое, разделяя бесконечную воду на половинки; разрезал то, что когда-то казалось неразделимым. Герда и Ханс оставались в