Сумерки героя - Геммел Дэвид - Страница 78

Тане очень этого хотелось, но при взгляде на мозаику у очага она заранее чувствовала сожаление. Она носила двойняшек, когда Дакейрас притащил целый мешок этих камешков. А уж как радовался тогда шестилетний Геллан!

«Все красненькие я собрал, мама. Нарочно их искал. Правда, папа?» — «Да, Гил, ты молодчина». — «Молодчина, а новые штанишки все промочил», — упрекнула Тана. — «Нельзя же собирать камешки в ручье и остаться сухим», — возразил Дакейрас. — «Правда, мама, нельзя. И мне нравится, когда я мокрый. Я чуть рыбку руками не поймал».

Тана взглянула в ярко-голубые глаза сына и растаяла.

«Ладно уж, прощаю. Только зачем нам целый мешок гальки?»

Два следующих дня Дакейрас с Гелланом выкладывали свою мозаику. Тана вспоминала об этом с любовью. Геллан визжал от восторга, а Дакейрас, перемазанный глиной, щекотал его. Закончив работу, они разделись и взапуски помчались к ручью. И Дакейрас дал сыну выиграть. Хорошее было время.

Тана отставила метлу в угол и стала на пороге. Геллан играл на лугу со своим деревянным мечом, девочки спали в колыбельке, Дакейрас охотился на оленя. Солнце ярко светило с покрытого пушистыми белыми облаками неба. Точно овечки на голубом поле, подумала Тана.

Хорошо будет поесть оленины. Запасы у них на исходе. Городской лавочник, правда, продлил им кредит, но Тане очень не хотелось еще больше залезать в долги.

Люди добры к ним, и это заслуга Дакеираса. Все помнят, как он, еще офицером, спас общину от набега сатулов. После той кампании Дакеираса и его друга Геллана, в честь которого они назвали сына, наградили медалями. Геллан и теперь остается в армии. Тана часто спрашивала себя, не жалеет ли Дакейрас о том, что стал крестьянином.

Его командир приехал к Тане назавтра после того дня, когда Дакейрас объявил о своем намерении уйти в отставку. «Я думаю, ваш муж совершает серьезную ошибку, — сказал он тогда. — Он принадлежит к редкой породе прирожденных бойцов, но при этом умеет пользоваться головой. Люди его почитают. Он мог бы далеко пойти, Тана». — «Я не просила, чтобы он оставил службу, сударь, он сам так решил». — «Очень жаль. Я надеялся, что это вы придумали и что мне удастся переубедить вас». — «Я была бы счастлива с ним, кем бы он ни был — солдатом, крестьянином или пекарем. Но он сам сказал, что должен уйти со службы». — «А почему, не сказал? Разве ему плохо в армии?» — «Нет, сударь. Даже слишком хорошо». — «Не понимаю». — «Больше я ничего не могу вам сказать. Это было бы неправильно».

Офицер так и ушел, ничего не поняв. Разве могла Тана передать ему то, что доверил ей Дакейрас? Война во всех ее видах, которая большинство людей пугает, у него начинает вызывать дикий восторг, сказал он. «Если я останусь, то сделаюсь тем, кем не хочу быть». В конце концов командир уговорил Дакейраса взять годичный отпуск, но в отставку пока не подавать. Теперь этот год почти на исходе.

Тана вышла на солнце и развязала ленту, которой стягивала свои длинные светлые волосы. Стряхнула с волос пыль, подошла к колодцу, вытянула наверх ведро, поставила его на каменный обод, напилась и ополоснула лицо.

— Мама, всадники! — крикнул Гил.

Тана обернулась на север и увидела цепочку конных, едущих вниз по склону. Сначала она приняла их за солдат, но потом разглядела тяжелые доспехи и поняла, что они не из дренайского гарнизона.

Она вернулась к дому и стала ждать на крыльце.

Передовой всадник, на высоком гнедом коне, натянул поводья. Он был длиннолицый, с глубоко посаженными глазами. Тане, которая обычно относилась к людям с симпатией, он почему-то сразу не понравился. Она взглянула на других. Небритые, в грязной одежде. Рядом с предводителем ехал человек с лицом надира, широкоскулый и раскосый. Никто из них не промолвил ни слова.

— Если хотите напоить коней, вам лучше проехать к ручью, — сказала Тана. — Он вон там, за деревьями.

— Мы не воду ищем. — Длиннолицый уставился на Тану горящим взглядом. И она ощутила одновременно гнев и страх. — Хороша селянка. Люблю баб с большими титьками. Вот тебя, пожалуй, нам и надо.

— Ступайте-ка отсюда. Муж с друзьями скоро вернутся. Нечего вам тут делать.

— Нигде-то нам не рады. Ну так как — по-хорошему или по-плохому? Скажу сразу: последней бабе, которой хотелось по-плохому, я выпустил кишки.

Тана стояла не шевелясь. Одна из двойняшек раскричалась, требуя еды. Маленький Геллан подошел к матери.

— Что им нужно, мама?

— Убей-ка мальца! — бросил надиру длиннолицый.

В этот миг, откуда ни возьмись, налетел холодный ветер. Кони заплясали, и всадники с трудом успокоили их. Повернув голову, Тана увидела еще одного конного. Она не слышала, как он подъехал. Вся банда смотрела теперь на него.

— Откуда он, черт возьми, взялся? — воскликнул кто-то.

— Из-за дома, откуда же еще, — ответил длиннолицый.

Тане показалось, что новоприбывший ей чем-то знаком. Он был уже стар, зарос седой щетиной и вид имел усталый. Под глазами залегли темные круги. Он послал коня вперед, и Тана заметила, что в левой руке у него маленький черный арбалет

— Чего тебе здесь надо? — спросил длиннолицый.

— Я тебя знаю, — ответил тот. — Всех вас знаю. Услышав его голос Тана вздрогнула, сама не зная почему. Всадник между тем подъехал к длиннолицему.

— Ты Бедрин по прозвищу Скрытник. Человек ты пропащий, и тебе я ничего говорить не стану. — Всадник поднял арбалет, и длиннолицый свалился с седла со стрелой во лбу. — Что до вас, прочих, то некоторые еще могут исправиться.

Надир вытащил меч, но вторая стрела вонзилась ему в горло. Он тоже выпал из седла, а его конь умчался в сторону. Всадник заговорил снова — ровно и бесстрастно, как будто речь шла о погоде. Оставшиеся семнадцать всадников застыли на месте, как будто этот серолицый человек зачаровал их.

— Туда Китиану и дорога, — молвил он, небрежно перезаряжая арбалет. — Он жил только для того, чтобы мучить других. А вот ты, Манеас, — указал он на высокого плечистого парня, — о другом думаешь. В Готире, в деревне Девять Дубов, у тебя осталась девушка. Ты хотел на ней жениться, но отец отдал ее другому, а ты уехал прочь с разбитым сердцем. Может быть, тебе полезно будет узнать, что муж ее утонет нынешним летом? Если ты вернешься к ней, она родит тебе двух сыновей и дочь.

— Откуда ты знаешь? — спросил парень. — Колдун ты, что ли?

— Можешь считать меня пророком, ибо я знаю, что есть и что будет. Я видел будущее и знаю. Если ты сейчас убьешь эту женщину и ее детей, Манеас, ты все-таки поедешь домой, и женишься на Леандре, и она родит тебе троих детей, как я и сказал. Но однажды ночью тебя разыщет муж этой женщины. Он будет искать тебя девять лет, но найдет. Он уведет тебя в лес, выколет тебе глаза, пригвоздит тебя колом к земле и разведет у тебя на животе костер.

С лица парня схлынули все краски.

Всадник указал на тощего мужчину средних лет.

— Ты, Патрис, что бы ни произошло здесь сегодня, бросишь эту шайку и отправишься в Гульготир, чтобы осуществить мечту своего детства. Ты заведешь свое дело, станешь ювелиром и будешь изготовлять украшения для вельмож, невиданной красоты кольца и броши. Талант, который ты всегда в себе знал, расцветет пышным цветом, и ты найдешь в Гульготире счастье, богатство и славу. Но если эта женщина умрет, тебя разыщет ее муж. Он отрубит тебе руки, и тебя найдут насаженным на острый кол.

Незнакомец умолк. Никто не нарушил тишины, и он заговорил снова:

— Самый счастливый из вас проживет девятнадцать лет, но эти годы будут наполнены ужасом, ибо он услышит, как гибнут его товарищи, один за другим. Годами он будет вглядываться в лица чужих людей, гадая, не этот ли пришел убить его. И однажды убийца придет. Я сказал вам правду, а теперь выбирайте. Уедете — будете жить, останетесь — испытаете все муки приговоренных.

Какое-то мгновение никто не двигался. Потом молодой Манеас повернул коня и поскакал обратно на север. Остальные поодиночке потянулись за ним, на месте остался только один, сутулый и смуглокожий.