Великое заклятие - Геммел Дэвид - Страница 30

– Мы оторвались от них на какое-то время, – сказал он Ульменете. – Где у вас карты?

Ульменета подала ему одну, и он бережно развернул старый, пересохший свиток. Город, изображенный на карте, был значительно меньше теперешней Юсы, но горные дороги были вычерчены четко. Все они вели к городу-призраку Лему, расположенному в двухстах милях южнее Юсы. Город этот некогда вырос близ серебряных рудников, но они истощились более двухсот лет назад, и заброшенный Лем превратился в руины. Согласно карте, им полагалось ехать на юг, через сто миль повернуть на запад, проехать еще семьдесят миль и, перевалив через Карпосские горы, выбраться на прибрежную дорогу в Кафис. Это не самый ближний порт, зато дорога к нему малолюдна, и на ней не должно быть разбойников или мятежных горцев, которые докучают путникам на пути к другому порту, Моресу.

Дагориан выбрал Кафис и по другой, не менее важной причине: Антикас Кариос скорее всего подумает, что беглецы направятся именно в Морес, куда следует Белый Волк со своими людьми.

Он поделился своими соображениями с Ульменетой.

– Что означают эти буквы? – указывая на карту, спросила она.

– Они взяты из старовентрийского алфавита. Вот эта, похожая на баранью голову, значит, что зимой в этом месте прохода нет.

– А цифры?

– Это расстояния между пунктами, но не в милях, а в вентрийских лигах – стало быть, не слишком точные.

– Далеко ли нам ехать? – спросила Фарис.

– Около двухсот пятидесяти миль, и в основном по гористой местности. Запасных лошадей у нас нет, так что эту пару нужно всячески беречь. В случае удачи мы будем в Кафисе через месяц. А там только переплыть в Дрос-Пурдол – и мы дома!

– Дома у кого? – спросила внезапно Аксиана, бледная, с полными гнева глазами. – Мой дом разорили дренайские дикари, пришедшие из-за моря. Они погубили моего отца, а меня отдали в жены своему вожаку. Разве Аксиана едет домой? Нет, ее силой увозят прочь из дома.

– Простите меня, ваше величество, – помолчав, сказал Дагориан. – Я хотя и дренайский дикарь, но готов отдать за вас жизнь. Я увез вас из города только потому, что там опасно. Калижкан – настоящее чудовище. Он ради каких-то неясных мне целей хочет убить ребенка, которого вы носите. И у меня нет сомнений, что с Маликадой они в сговоре. Маликада доставил ему вашего отца, и Калижкан убил его. Маликада предал Сканду, и Калижкан убил его. Если в моих силах будет благополучно препроводить вас в Дренан, я это сделаю, а там воля ваша. Там вас примут, как королеву, и возможно, что вы вернетесь в Вентрию с новой армией, чтобы занять отцовский трон.

– Как можно быть таким наивным, Дагориан? Дренайской знати до меня дела нет – я для них чужеземка. Думаете, они окажут поддержку моему ребенку? Сомневаюсь. Скорее всего его удушат или отравят, а на вентрийский трон сядет другой дренай. Вы говорите, что Маликада отдал на смерть моего отца? В это я верю. Маликада не выносил его, считал слабым и винил за все одержанные Скандой победы. Вы говорите, что он предал Сканду – в это я тоже верю, ибо он ненавидел короля. Но меня он всегда любил. Он мой кузен, и не сделал бы мне ничего дурного.

– А твоему ребенку? – спросила Ульменета.

– Мне все равно, что будет с этим непрошеным подарком Сканды. Пусть забирают его, если хотят. А вас, Дагориан, я попрошу снова сесть в седло. Ваше присутствие для меня отвратительно.

Задетый за живое Дагориан встал, отвязал коня и сел верхом.

– Ты неправа, моя голубка, – тихо заметила Ульменета, свернув карту.

– Помолчи, предательница. Не желаю тебя слушать.

Коналин с сухим смешком обернулся к ним:

– Ты спасла ее от мертвеца, а она тебя обзывает. До чего ж я их ненавижу, этих богачей.

Аксиана, не говоря больше ни слова, смотрела на заснеженные горы. Ей хотелось извиниться перед Ульменетой, признаться, что она говорила в гневе. Неблагодарность не входила в число недостатков Аксианы. Она понимала, что монахиня рисковала жизнью, защищая ее от жуткого существа в доме Калижкана. Более того, она знала, что Ульменета любит ее и никогда бы не позволила себе причинить ей зло.

Она понимала все это, но ей было страшно. Она выросла при дворе, где любое ее желание исполнялось незамедлительно, и события двух последних дней глубоко потрясли ее. За какие-нибудь сутки она оказалась запертой в темной комнате, стала свидетельницей смертельной схватки, узнала о гибели мужа, а теперь ехала в скрипучей повозке по диким местам. Ей казалось, что разум изменяет ей. Калижкан, к которому она испытывала доверие и привязанность, оказался чудовищным детоубийцей. Одному Истоку известно, какую участь он готовил ей самой. Аксиана вздрогнула.

– Тебе холодно, голубка?

Аксиана угрюмо кивнула, и Ульменета закутала ее плечи в одеяло. Слезы выступили на глазах королевы. Тут повозку снова тряхнуло, и она повалилась на Ульменету.

– Прости меня, – прошептала она, припав головой к плечу монахини.

– Уже простила, дитятко.

– Мне ведь рожать скоро. Я боюсь.

– Я с тобой, и ты у нас сильная. Все будет хорошо.

Аксиана глубоко вздохнула и выпрямилась. Дагориан ехал впереди, осматривая дорогу. Они направлялись к лесу, покрывавшему холмы, как шкура буйвола, и города позади уже не было видно.

Фарис достала из мешка красное яблоко и предложила королеве. Аксиана с улыбкой приняла его. Какая эта девочка худенькая, совсем заморыш, но у нее красивые карие глаза и хорошенькое личико. Аксиана, впервые оказавшаяся так близко от простолюдинки, рассматривала ветхое платье Фарис. Невозможно определить его первоначальный цвет – теперь оно серое, продранное на бедре, плече и локте, а у запястий и ворота протертое чуть ли не до дыр. Во дворце оно даже на тряпки не сгодилось бы. Аксиана, протянув руку, потрогала грубую грязную ткань. Фарис, изменившись в лице, отпрянула и перелезла назад, к Суфии.

В этот миг ребенок в животе шевельнулся, и Аксиана вскрикнула, но тут же улыбнулась.

– Он брыкается.

Ульменета осторожно приложила ладонь к ее животу.

– Да, я чувствую. Он полон жизни, и ему не терпится.

– А можно я потрогаю? – спросила маленькая Суфия и подползла к ним.

Аксиана посмотрела в ее ясные голубые глаза и сказала:

– Конечно, можно. – Она взяла чумазую ручонку девочки и приложила ее к себе. Ребенок, передохнув, опять ударил ножкой, и малышка восторженно завизжала.

– Фарис, иди тоже потрогай!

Фарис посмотрела на королеву, и та с улыбкой протянула ей руку. Фарис придвинулась, и ребенок послушно шевельнулся еще раз.

– А как он туда попал? – спросила Суфия. – И как оттуда выйдет?

– Это волшебство, – поспешно ответила Ульменета. – Сколько тебе лет, Суфия?

– Не знаю. Мой братик Грисс говорил, что ему шесть, а я меньше его.

– А где он теперь, твой братик? – спросила Аксиана, гладя взлохмаченную, немытую белокурую головку.

– Его колдун забрал. – Девчушка вдруг испугалась. – А меня вы ему не отдадите?

– Пусть только сунется – убью, – свирепо ответил Коналин.

Суфии это понравилось, и она спросила:

– Можно я буду править?

Фарис помогла ей перебраться на козлы, а Коналин посадил ее к себе на колени и дал ей вожжи.

Аксиана надкусила яблоко и нашла его вкус чудесным.

Они уже добрались до леса, когда услышали позади топот копыт. Аксиана оглянулась. За ними скакали пятеро всадников.

Дагориан галопом вернулся назад с саблей в руке.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В еллиан был солдатом пятнадцать из своих двадцати де-

вяти лет, и двенадцать из них служил Маликаде и Антикасу Кариосу. Он вступил в вентрийскую армию перед ее вторжением в Дренан. Этот великий поход должен был стать местью за давние обиды. Каждый вентрийский ребенок знал, что дренаи вероломны, что они нарушают договоры, захватывают чужие земли и что несколько веков назад они убили великого императора Горбена.

Справедливая война должна была исправить все содеянное ими зло.