Мистерии Евразии - Дугин Александр Гельевич - Страница 36

Если теперь мы вернемся к символу “неопалимой купины”, то обнаружится новая связь — связь “женского начала” со стихией “огня”, “свечения”, и как тут не вспомнить апокалиптический образ “жены, одетой в солнце”, т. е. “сияющей, огненной женщины”! А кроме того, согласно богословской интерпретации, “жена, одетая в солнце”— это сама Богородица, а одной из канонических эмблем Богородицы является снова наша восьмиконечная звезда. Взглянув на руну “хагель” (и соответственно, на букву “живите”) с иной стороны, мы увидим, что она представляет собой “стоящего человека”, с поднятыми руками и расставленными ногами, каким изображали “совершенного человека”, “человека-архетипа” многие сакральные и эзотерические схемы. Учитывая все связанное с этим знаком “божественное качество”, вскрытое нами раньше, можно сказать, что человек создан “по образу Божию” не только в духовном, но и в самом непосредственном телесном смысле, т. к. пропорции его фигуры, его строения есть не что иное, как символ из праха, телесная форма, отражающая в себе “Древо Жизни”, “Святость”, “Вечность” и, в конце концов, самого Бога.

Здесь можно заметить и еще одно важное символическое соответствие, теперь уже в рамках индуистской традиции. Там “человек-архетип”, Праджапати, часто изображается с головой оленя, а кроме того, фигуры оленя присутствуют на наиболее древних славянских сакральных орнаментах, причем чаще всего они связываются с “Родом”, “Прапредком”, “Адамом” дохристианской традиции древних славян. Но оленьи рога имеют точно такую же форму, как и сам иероглиф “совершенного человека”, т. е. наша руна “хагель” — буква “живете”. В индуистском мифе о Дакше, Первожертвователе (“Сакральный Предок”) также говорится о том, что ему взамен отрубленной гневным Шивой человеческой головы была приставлена голова антилопы — т. е. вместо круга (головы) “человек-архетип”, “человек-эон” может быть представлен рогами, являющимися его сакральным синонимом.

И, наконец, мы снова находим нашу букву “живете” в ламаистских мистериях, где далай-лама ритуально наклоняет священную ваджру (жезл-молнию) последовательно в трех позициях, указывая на существование трех сакральных путей — пути правой руки, пути левой руки и пути середины, что совокупно нам дает знак. И тот же знакомый знак можно разглядеть в традиционном оружии греческого Зевса и римского Юпитера (пучок молний — сравни с буддистской ваджрой-молнией), и даже в сакральной лилии французских монархов.

Быть может, определение священных протоиероглифов человечества как “письменности птиц”, соответствующей сакральному языку—“языку птиц”, не покажется таким уж нелепым, если приглядеться внимательно к птичьим следам, оставляемым ими на песке или на снегу. Не видели ли вы когда — нибудь таких знаков — лапок, принадлежащих обитателям небесной тверди, птицам, которых Традиция называет символами ангелов? И если говорить об ангелах, то шестикрылые серафимы — огненные, святые и живые—снова возвращают нас к нашей славянской букве “Ж”, “живете”, столь священное название которой было вычеркнуто из азбук после временной, но страшной по своим последствиям победы тех, кто стремился всеми силами уничтожить связь “человека” с его “прообразом”, с “божественным огнем”, с “Вечностью” и преградить ему путь к истинной и непроходящей “Жизни” и ее “Древу”.

Глава XII. ХЕРУВИМСКАЯ БУКВА

Символические комплексы, стоящие за той или иной буквой славянской азбуки, подчас бывают довольно сложными, так как в них переплетаются многие фонетические и графические планы, не противоречащие друг другу, но дополняющие языковый символ до приближения к его сакральной сущности. Кроме этой сложности каждой буквы-звука в отдельности, благодаря фонетическим вариациям в речевом строе разных исторических языков, происходит наложение друг на друга различных значений сходных звуковых, графических и даже метафизических образов. Это положение дел, подразумевающее забвение строгой духовной сущности принципиального строя языка, отражено в традиционной концепции “смешения языков”. Единый “язык птиц” был в свое время разбит на множество частных сакральных языковых комплексов, каждый из которых отныне обладал поливалентностью и множественностью составляющих его элементов, и чтобы достичь истоковой реальности теперь требовалось распутать клубок соответствий и аналогий, сплетенных в единый узел. Этот узел, с нашей точки зрения, следует распутывать не путем исторических и этимологических реконструкций, которые с неизбежностью остаются гипотетическими в отсутствии множества промежуточных звеньев, но путем возведения каждого символа языка к духовному Первопринципу, а не к исторической протооснове. Поэтому мы подчеркиваем, что наше исследование символизма букв славянской азбуки не является этимологическим и хронологическим, оно основано на принципах “сакральной лингвистики”, где законы хронологии и непрерывной передачи тех или иных данных просто не применимы, т. к. “сакральная лингвистика” предполагает возможность прямого откровения “языка птиц” (вместе с “письменностью птиц”) в любой географической и временной точке актуального человеческого цикла. Иными словами, выйти по ту сторону “Вавилонского смешения” мы можем, двигаясь не вспять, но лишь вертикально вверх, в районы предвечного Логоса.

Буква “живете”, которую мы рассматривали в предыдущей главе, имеет в нашем русском алфавите свой периодический и отчасти концептуальный (как мы увидим выше) синоним. Им является буква “хер” Х, соответствующая греческой “Хи” и звуку [h].

Помимо близости графических знаков Ж и Х, можно отметить и фонетическую близость между этими звуками, т. к., к примеру, в словах с одинаковым корнем испанцы произносят “х”, а французы “ж” (к примеру Jesus — “Хесус” в испанском, и “Жезюс” — во фрацузском и т. д.). Но здесь существует также и чисто спиритуальное родство. Известно, что название буквы “х” — “хер” в русской азбуке — это сокращение от слова “херувим”. Но именно к “херувимам” приравнивает христианское богословие “четырех животных”, увиденных Иоанном Богословом вокруг престола Божьего в Апокалипсисе, и здесь важно заметить, что греческое слово “зоон” (zwon) в финале Апокалипсиса скорее следует перевести как “Живой”, нежели как “животный” (в частности, во французском языке, где слова “живой” и “животный” более различаются между собой). Это место из Откровения Святого Иоанна адекватно переводят именно как “четыре живых” (на фр. — quatre vivants), а не “четыре животных” (т. е. не “quatre animaux”). Таким образом, “живете” (“ж”) и “хер” (“х”), т. е. “живой” и “херувим” в библейском контексте являются точно также концепциями чрезвычайно близкими друг к другу, а в определенном аспекте и просто тождественными. Тут можно также заметить, что и само озвучивание руны “хагель”, (“х”), тождественной графически русскому “живете”, в старогерманском было “х”, “h”, и это замечание окончательно подтверждает их родство.

Важно подчеркнуть, что символом самого Христа является Хризма, знак графически близкий руне “хагель” только с одной деталью — вертикальная черта хризмы чаще всего имеет вверху маленькую горизонтальную черточку, иногда стилизуемую под флажок, и лишь в некоторых случаях обладающую определенно формой греческой “po”, что позволяет в таких случаях рассматривать ее как анаграмму слова Христос — две первые буквы X и Р, “” и “”. Знак является, на самом деле, первичным, т. к. данный сакральный иероглиф имеет скорее прямое отношение к символизму изначальной руны Хагель и, соответственно, к букве “живете”, чем к искусственной комбинации двух сугубо греческих букв, т. к. комбинаторика чужда всему тому, что связано с самым простым и истоковым уровнем символа. — знак Христа в его качестве “Сына Человеческого”, каким его и определяет традиционное богословие, а маленькая черта изначально указывает на вращение (это след верхней точки и одновременно коса смерти) человека-архетипа во Времени, при том, что его сущность всегда остается неподвижной и целостной, бессмертной.