Похмельный синдром - Серегин Михаил Георгиевич - Страница 33

– Но как тогда вы планируете разоблачить этих шишек? – воскликнула Элла Юрьевна.

– Это моя забота, – усмехнулся Китаец, – я отчитаюсь за каждый заплаченный вами доллар, – пошутил он.

– Меня интересует не то, как вы отработаете каждый доллар, – одернула его Элла Юрьевна, – а конечный результат. Просто разоблачение, в качестве морального акта, меня не занимает. Я хочу посадить этих сволочей за решетку, – пылая ненавистью, проговорила Снежина.

– Для этого мне понадобятся неоспоримые доказательства, – резюмировал Танин, – и потому припомните, пожалуйста, не говорил ли вам ваш муж о неких документах, компрометирующих этих, как вы выразились, шишек. Ведь в случае с Бондаренко речь шла именно о каких-то бумагах. Я вот думаю, – Китаец снова закурил, – ваш муж и Бондаренко были друзьями и деловыми партнерами, это многое значит. Посему, полагаю, Константин Сергеевич должен был знать о разоблачительных документах и о том, где они хранятся. Бондаренко просто не мог не сказать ему об этом. Хотя бы в качестве подстраховки. Вы что-нибудь слышали об этом?

Снежина растерянно пожала плечами.

– Понятно, – разочарованно произнес Китаец, – тогда давайте вместе поразмыслим: бумаги есть, это мы знаем. Где они могут храниться? Ни Юля, ни вы не знаете о месте их хранения. Кому еще могли довериться Роман Степанович и Константин Семенович? Думаю, жена Бондаренко тоже ничего толком не знала об этих документах.

Китаец заметил, как Юля и Элла Юрьевна многозначительно переглянулись.

– В офисном сейфе? Ненадежно. Мало ли кто может туда залезть? В банковском сейфе? Вполне возможно, но почему никто из родственников не знает кода? Кто в случае чего сможет забрать документы и использовать их по назначению? – Китаец задумался.

– И что это нам дает? – скептически пожала плечами Снежина.

– Нужно во что бы то ни стало найти эти проклятые бумаги. Иначе… – интонация Китайца приобрела тревожные нотки.

– Что – иначе? – насторожилась Элла Юрьевна.

– Боюсь, что, если мы их не найдем, трудновато будет что-то доказать. Именно на это и рассчитывают эти люди. Элла Юрьевна, я прошу вас поискать в вещах Константина Семеновича маленький ключик. Может, на связке где-то…

– Хорошо, – неуверенно произнесла Снежина.

– И, если вас не затруднит, расскажите мне о Константине Семеновиче, – попросил Китаец.

Снежина печально улыбнулась.

– Что он любил делать, чем занимался на досуге? Увлекался ли он спортом? Я не знаю толком, можно ли будет извлечь из этого что-то полезное, но…

Снежина коротко рассказала о муже, о его планах, хобби, о том, как слаженно и дружно они жили. Она не поленилась принести альбом с фотографиями. Вот Снежин в кабинете, вот – на приеме. Вот он открывает новый цех, вот – на рыбалке. Да не один, а с Бондаренко. А вот более ранние фото. Снежин с маленьким Сашей на руках. Снежин с женой. Красивая пара.

Китаец не спеша пролистал альбом. Поблагодарил.

– Ну что ж, – поднялся он с кресла, – я переговорю с Игорем Георгиевичем и, если буду располагать какой-нибудь дополнительной информацией, позвоню. Спасибо вам, Элла Юрьевна. Позвольте вам выразить свое сочувствие и сказать комплимент: вы держитесь молодцом!

– Спасибо. Но знайте, порой и детективов нанимают лишь для того, чтобы не удариться в слезы, не раскиснуть окончательно, а пустить всю эту жуткую энергию слез и проклятий в нужное русло, – грустно усмехнулась Снежина, – чтобы почувствовать, что и ты можешь еще что-то сделать для покойного. Хотя бы наказать виновников его смерти.

– Я буду регулярно сообщать вам о ходе расследования. А вы сообщите мне, пожалуйста, о результатах вскрытия.

Элла Юрьевна кивнула. Юля изъявила желание остаться. Китаец в одиночестве покинул особняк Снежиных. Он отправился в офис компании «Тарасовазот».

В «Тарасовазоте» Китаец побеседовал с Игорем Георгиевичем. Тот рассказал Танину, что в последнее время участились проверки предприятия со стороны налоговых органов.

– Но, слава богу, все у нас было в полном порядке, – сказал зам Снежина.

Он не исключал, что все эти проверки были санкционированы чиновниками администрации с целью пошатнуть репутацию «Тарасовазота» и его руководителей. На вопрос Китайца, не шантаж ли это со стороны чиновников, которым не терпелось наложить лапу на доллары «Тарасовазота», Игорь Георгиевич дал утвердительный ответ. Он также представил список акционеров предприятия. Китаец спросил, не слышал ли он, что кому-нибудь из них предлагалось продать свои акции. Игорь Георгиевич не располагал подобной информацией и посоветовал обратиться непосредственно к акционерам.

Им в «Тарасовазоте» принадлежало шестьдесят восемь процентов акций. Вера Григорьевна Нарецкая владела шестнадцатью процентами, Лев Венидиктович Глоссман – пятнадцатью, Рудольф Валентинович Куницын – двадцатью тремя, Николай Иванович Лединовский – четырнадцатью. Китаец встретился со всеми акционерами. Каждый отрицал, что к нему обращались с предложением продать акции. Танин, конечно, знал, что даже если бы кому-нибудь и поступило такое предложение, то правдивого ответа он все равно бы не услышал. Он пристально следил за реакцией собеседников, пытаясь найти ответ на лице каждого из них.

Нарецкая произвела на Танина неприятное впечатление: жирная баба с бегающими глазками и манерой пожевывать губами. Настоящая партбомба. Как это ее занесло в серьезный бизнес?

Глоссман – лысый бородатый еврей с крупным носом и тонкими губами – оставил лучшее впечатление. Он все время улыбался, отчего уголки его миндалевидных глаз по-доброму съезжали вниз. Сеть мелких морщинок покрывала пространство возле этих лукаво-умных карих глаз, которые, казалось, смотрели из глубины седой древности, когда божьи избранники и патриархи подобно верблюдам скитались по бесприютным пустыням. Глоссман забавно картавил и гнусавил. Слушая этот «ханаанский» прононс, Китаец был склонен поверить его счастливому обладателю, когда тот всячески отрицал, что к нему обращались с предложением о продаже акций, и красноречиво вещал о своем уважении к Снежину и о потрясшем его до глубины души известии о смерти «благодетеля». Именно так пафосно и льстиво он выразился.

Куницын откровенно не понравился Китайцу. Надменный тип с бездной тщеславия. Речь его изобиловала протяжными «э-э-э», а взор – спесивым презрением. Сухой и подчеркнуто официальный, с остроносым испитым лицом, тусклыми каштановыми волосами и ледяной усмешкой, он не внушил Китайцу симпатии, хотя не менее пространно, чем Глоссман, рассказывал о том, какое неподдельное уважение и почтение питал к Снежину.

Лединовский Николай Иванович был среднего телосложения мужчиной с седым ежиком волос и аккуратными жестами. В нем была какая-то манерная осторожность и вкрадчивая провокация благовоспитанной жеманницы. Резкие черты его породистого лица, черные густые брови и никчемушно-яркий галстук делали его облик поистине незабываемым. «Что-то вроде артиста», – определил его Китаец. Лединовский велеречиво и охотно говорил о своих польских корнях, о том, что порой в его душе просыпается шопеновская тоска по отчизне, что бизнес для него не более чем доение коров для Жорж Санд, так, мускульное упражнение, что Константина Семеновича он просто обожал.

Из общения с акционерами Китаец вынес твердое убеждение, что верить им нельзя. Здесь он полностью полагался на свою интуицию. Все они были хитрыми бестиями, одни более обаятельными, другие – менее, но ясно было одно: плутоватый взгляд Глоссмана или благожелательный «артистизм» Лединовского ничуть не убедительнее кривящихся в надменной ухмылке губ Куницына и лоснящейся морды Нарецкой.

К обеду Танин был в конторе. Лиза, понятное дело, дулась и всячески силилась подчеркнуть свое гордое безразличие к тому, что касалось личной жизни шефа. Она держалась подчеркнуто холодно и по-деловому, на шутки не реагировала, только пожимала плечами и закатывала глаза: мол, как ты меня достал!