Блин и неуловимые киллеры - Некрасов Евгений Львович - Страница 8

Глава VII. ЧТО ТАКОЕ ХРОМПИК

Есть, есть точные весы в химическом кабинете. Другое дело, есть ли там люди в это время (половина шестого!) и какие это люди, наши или не наши. Лаборант Дрюня – наш человек, в прошлом году окончил школу и не важничает. А химичка Анастасия Иванна Кулюбакина по прозвищу, естественно, Бяка – человек очень подозрительный, с тех пор как много лет назад у нее на уроке получился слезоточивый газ.

Историю о слезоточивом газе знали наизусть все старшеклассники. Чтобы ее услышать, достаточно сделать что-нибудь не так. Сольешь в одну пробирку все подряд – посмотреть, что получится, – и Бяка…

Школьного охранника Блинков-младший проскочил, сказав, что забыл в столе книжку.

…И Бяка тебе расскажет, к чему приводит химическое хулиганство. Как в одна тысяча девятьсот каком-то году, когда тебя на свете не было, а Бяка была молода и доверчива, она показывала ученикам реакцию серебряного зеркала. Блинков-младший еще не проходил эту реакцию и не мог по достоинству оценить изобретательность неизвестного, который поменял наклейки на склянках с реактивами. Главное, доверчивая Бяка смешала их своими руками. Она была юным, неопытным существом и думала, что пришла в школу преподавать химию, а не усмирять банду, которой место в дисциплинарном батальоне. И вот вместо того, чтобы полюбоваться серебряным зеркалом, весь класс во главе с Бякой зарыдал и выбежал в коридор.

Ну и так далее. Если кому-нибудь из читателей выпадет трудное счастье учиться в Митькиной школе, он услышит эту историю от самой Бяки. А я не буду отвлекаться, потому что Блинков-младший уже взвился по лестнице на пятый этаж, к химическому кабинету.

Дверь была приоткрыта; оттуда слышался плеск воды и немелодичное подвывание. Звуки означали, что Дрюня моет пробирки и слушает плейер. Сегодня Блинкову-младшему везло.

Лаборант перемывал, кажется, всю химическую посуду, которая была в школе. Колбы, пробирки, воронки, водяные холодильники, стеклянные миски под названием эксикаторы и прочие штуки, ни названий, ни предназначения которых Блинков-младший не знал, были расставлены на Бякином столе, на передних партах и даже на подоконниках.

Ясно, что Дрюня не сам воспылал любовью к чистоте. Бяка его наказала.

– Труд сделал из обезьяны человека, – заметил Блинков-младший, чтобы утешить лаборанта.

– А, это ты. – Дрюня вынул из уха один наушничек, чтобы лучше слышать. – Блин, а правду говорят, что ты нашего завхоза посадил?

– Сажает суд, а я только раскрываю преступления, – поскромничал Блинков-младший. – За что страдаешь?

– За хромпик, – помрачнев, ответил Дрюня и пояснил: – Раствор двухромовокислого калия в серной кислоте. Им пробирки моют.

Он оттянул полу рабочего халата и показал дырку размером с металлический рубль.

– Видал? Одна капелька упала. Жутко едкая штука.

– Скажешь, тебя из-за дырочки заставили всю эту гору мыть? – не поверил Блинков-младший.

– Из-за дырочки, – вздохнул Дрюня. – Только не из-за этой.

Лаборант повернулся к раковине с замоченной посудой и стал бесцельно плескаться в мыльной воде. При этом у него было честное лицо ябедника. Блинков-младший понял, что Дрюня на части разрывается от желания рассказать что-то, что категорически запрещено рассказывать.

– Дрюнь, я хотел… – начал он, надеясь, что ему не придется выслушивать тайны лаборанта.

Из всех дырок на свете его сейчас интересовали только пулевые.

Но попросить весы Блинков-младший не успел.

– Уговорил, – торопливо сказал лаборант, – расскажу. Но учти: ни-ко-му.

На такое вступление невозможно ответить: «Ладно, можешь не рассказывать», а потом лезть со своей просьбой.

– Конечно, никому, – сдался Блинков-младший. – Могила!

Дрюня оглянулся на дверь и произнес шепотом, как величайшую тайну:

– Хромпик можно наливать только в сухую посуду, а я не знал. Я, наоборот, перед тем, как наливать, ополоснул колбу под краном. Там и воды-то на донышке оставалось… – Он махнул рукой и замолчал.

– Интригующая история, прямо детектив, – подбодрил его Блинков-младший.

– Тебе смешно! – заныл Дрюня. – А я, представляешь, держу эту колбу и чувствую: горячо. Потом – треньк! – и по пальцам потекло. Оказалось, вода от хромпика закипает. Ну вот, эти остатки на дне закипели, стекло треснуло. У меня на ладони! Я ее под низ держал. А он же едкий как черт, хромпик. Ставлю колбу на табуретку – думаю, она железная, ничего ей не будет. Подскочил к раковине, мою руки, и тут – звонок на перемену. Это все в лаборантской было, а Бяка в классе ведет урок. Ну, думаю, сейчас войдет и даст мне на орехи. Хватаю с табуретки колбу и – бац ее в мыльную воду. Кто там разберет, треснутая она или не треснутая. Какой-то легкой она показалась, но мне разве до этого? Я за тряпкой кинулся, чтоб табуретку вытереть. И тут слышу за спиной: дверь – скрип, журнал на стол – плюх, Бяка на табуретку – шлеп! Я к шкафу отвернулся и думаю: ТОЛЬКО БЫ НЕ НА ТУ!!! – взвыл Дрюня.

– На ту? – спросил Блинков-младший.

Лаборант понуро кивнул и стал оправдываться:

– Я же не нарочно. Я ее предупредить не успел! Она что-то говорит, а я ничего не понимаю. Думаю: сколько там хромпика пролилось? Может, немножко? Вроде трещинка была махонькая. И я подхожу к раковине. Повернулся к Бяке спиной, вылавливаю колбу… А колба без донышка! Так оно аккуратно вывалилось, края ровные – стеклорезом так не вырежешь. И БЯКА НА НЕМ СИДИТ!

– Не почувствовала?

Дрюня молча достал из ящика припрятанное донышко от колбы. Оно было срезано ровнехонько, как лазером: плоский стеклянный кругляш. Как его почувствуешь, сидя на жесткой табуретке?

– И вот она сидит на хромпике, а у меня мысль такая дурацкая: может, обойдется? – убитым голосом продолжал Дрюня. – Хотя какое там «обойдется», когда от одной капельки халат насквозь, а там было грамм пятьдесят?! Потом думаю: если сразу сказать не успел, то сейчас-то зачем признаваться? Бяку не спасешь, а себе хуже сделаешь. Я же поступал на химический факультет, двух баллов не добрал, а у Бяки там полно знакомых. Она мне сколько раз обещала: «Не волнуйся, Андрюша, на следующий год поступишь. Я позвоню декану, скажу: обратите внимание, у мальчика химической мышление»! Представляешь, что она ПОСЛЕ ЭТОГО декану скажет?!

– Надо было сразу признаваться, – заметил Блинков-младший. – Ясно же, что Бяка на тебя первого подумает.

– Да я не соображал ничего, – вздохнул лаборант. – То думаю: «Надо сказать», а то – «Нет, нельзя». А уже минут пять прошло. И вдруг я понимаю, что если скажу сейчас, она решит, что я нарочно! Что я ждал, когда хромпик подействует.

– Так и не сказал? – спросил Блинков-младший.

Лаборант мотнул головой.

– Она еще говорит: «Что-то ты, Андрюша, красный, не температура ли у тебя?» Встает, потрогала мне лоб и пошла… Вот с таким иллюминатором, – добавил Дрюня, глядя на Блинкова-младшего через донышко от колбы. Донышко было размером с чайное блюдце.

Блинков-младший еще раз посмотрел на прожженную хромпиком дыру в халате лаборанта, чтобы лучше представить себе эту картину.

– Насквозь? – спросил он, жалея пожилую, нервную Бяку.

– Ну, не до тела, – тактично пояснил Дрюня.

– И на урок в таком виде пошла?

– Нет, в учительскую…

– Да, это посильней слезоточивого газа, – признал Блинков-младший и, сам не зная, зачем, попросил: – Отлей мне этого… У тебя еще остался?

– Хромпик-то? Да бери. Я большую колбу наделал. Только в школе никому не подкладывай, а то меня уж точно с работы выгонят.

– Нет. Мне для дела, – туманно объяснил Блинков-младший. Ему просто хотелось иметь такую опасную штуку.

Дрюня взвесил ему пулю на маленьких аптечных весах. Конечно, расспрашивал, откуда она взялась. Блинков-младший честно сказал, что выковырял пулю из стены. Неизвестно, какого ответа ожидал лаборант, только в пуле он разочаровался и больше вопросов не задавал. Напоследок он отлил Блинкову-младшему немного хромпика в полиэтиленовую пробирку и плотно заткнул пробкой, тоже полиэтиленовой. Пробку он для надежности примотал скотчем и сказал, вручая хромпик Блинкову-младшему: