Машина различий - Гибсон Уильям - Страница 58

— Почему так темно? Это что, из-за тумана?

— Газовые фонари, — объяснил Мэллори. — Правительство отключило все газовые фонари в городе, потому что от них дым.

— Ловко придумано.

— А теперь люди шляются по темным улицам и громят все, что ни попадется.

— Откуда ты знаешь? Он пожал плечами.

— Так ты точно не фараон?

— Нет, Хетти.

— Не люблю фараонов. Они всегда так разговаривают, будто знают чего-то, чего ты не знаешь. И не говорят, откуда они это знают.

— Я бы мог тебе рассказать, — вздохнул Мэллори. — Даже хотел бы. Но ты не поймешь.

— Пойму, Нед, — сказала Хетти голосом тусклым, как шелушащаяся краска. — Я люблю слушать, как говорят умные мужчины.

— Лондон — это очень сложная система, выведенная из равновесия. Это как… Как пьяный мужик, вдребезги пьяный, в комнате с бутылками виски. Виски спрятано — поэтому он ходит и ищет. Найдет бутылку, глотнет и отставит, и тут же о ней забудет. А потом снова ходит и ищет — и так раз за разом.

— А потом у него кончается выпивка, и ему приходится бежать в лавку.

— Нет. Спиртное никогда не кончается. Есть еще демон, он постоянно доливает бутылки. Это у нас открытая динамическая система. Человек бродит и бродит по комнате вечно, никогда не зная, каким будет его следующий шаг. Совершенно вслепую и ничего на зная наперед, он выписывает круги, восьмерки, любые фигуры, какие только можно придумать, катаясь на коньках, но он никогда не выходит из комнаты. А потом однажды гаснет свет, и человек сломя голову выбегает наружу

в кромешную тьму. И тогда может случиться все, что угодно, ибо тьма кромешная есть Хаос. Вот и у нас там Хаос, Хетти.

— И тебе это нравится, да?

— Что?

— Я не очень понимаю, что ты там сейчас говорил, но вижу, что тебе это нравится. Тебе нравится об этом думать. — Легким, совершенно естественным движением Хетти приложила руку к его ширинке. — Колом стоит! — Она отдернула руку и торжествующе усмехнулась.

Мэллори боязливо оглянулся. На палубе было с десяток пассажиров. Никто, похоже, не смотрел, но разве в этой темноте что разберешь.

— Ты дразнишься, — обиженно сказал он.

— Вот вытащи и увидишь, как я умею дразниться.

— Я уж подожду более подходящих времени и места.

— Вона как мужики заговорили, — рассмеялась Хетти.

Мерное шлепанье внезапно зазвучало по-иному; к нему примешался треск лопающихся пузырей. От черной воды пахнуло невыносимым смрадом.

— Гадость какая! — воскликнула Хетти, зажимая рот ладонью. — Пошли в салон, Нед, пошли, ну, пожалуйста!

Но Мэллори удерживало странное любопытство.

— А что, бывает еще хуже? Ниже по реке?

— Гораздо хуже, — пробубнила Хетти сквозь пальцы. — Я видела, как люди шлепаются в обморок.

— Тогда почему паромы еще ходят?

— Они всегда ходят, — объяснила Хетти. — Это же почтовые.

— Ясно, — кивнул Мэллори. — А могу я тут купить марку?

— Внутри.—Хетти настойчиво тянула его за локоть. — И марку, и что-нибудь еще, для меня.

Хетти зажгла в крошечной, тесно заставленной прихожей масляную лампу; Мэллори, несказанно довольный, что вырвался наконец из душной жути закоулков Уайтчепела, протиснулся мимо нее в гостиную. На квадратном столике громоздилась пачка иллюстрированных газет, все еще доставлявшихся по домам, несмотря на смрад. Жирные, различимые даже в полутьме заголовки стенали об очередном ухудшении здоровья премьер-министра. Старик Байрон вечно симулировал какую-нибудь болезнь: то у него отнималась нога, то отекало легкое, то барахлила печень.

Хэтти внесла в гостиную горящую лампу, и тут же на пыльных обоях расцвели поблекшие розы. Мэллори уронил на стол золотой соверен. Он ненавидел неприятности в подобных делах и всегда платил вперед. Хетти услышала звон и улыбнулась. Потом она сбросила грязные ботинки, прошла, покачивая бедрами, в конец комнаты и распахнула дверь, из-за которой доносилось приглушенное мяуканье. В комнату вбежал большой серый кот. Хетти подхватила его на руки, погладила, приговаривая: “Соскучился, Тоби, соскучился по мамочке”, — и выпроводила на лестницу. Мэллори терпеливо ждал.

— Ну а теперь займемся тобой, — сказала Хетти, встряхивая темно-каштановыми локонами.

Спальня оказалась довольно маленькой и убогой, здесь стояли дубовая двуспальная кровать и высокое помутневшее трюмо, стоившее когда-то немалых денег. Хетти поставила лампу на ободранную прикроватную тумбочку и начала расстегивать кофточку; вытащив руки из рукавов, она чуть ли не с ненавистью отбросила ни в чем не повинную одежду в сторону. Переступив через упавшую на пол юбку, девушка начала снимать корсет и туго накрахмаленную нижнюю юбку.

— Ты не носишь кринолина, — хрипло заметил Мэллори.

— Терпеть их не могу.

Хетти расстегнула нижнюю юбку, сняла ее и отложила в сторону. Ловко расстегнув крючки корсета, она распустила шнуровку, стянула его через бедра и с облегчением вздохнула; теперь на ней осталась только коротенькая кружевная рубашка.

Мэллори освободился от сюртука и ботинок. Ширинка у него чуть не лопалась. Очень хотелось выпустить зароговевший орган на волю, но при свете было как-то неудобно.

Хетти с размаху запрыгнула на постель, громко скрипнув пружинами. Мэллори не мог позволить себе такой порывистости; он осторожно присел на край кровати, насквозь пропитанной запахами апельсиновой туалетной воды и пота, аккуратно снял брюки и “неупоминаемые”, сложил их и положил на стул, оставшись — по примеру хозяйки дома — в одной рубашке.

Затем Мэллори наклонился, расстегнул кармашек нательного пояса и вытащил пакетик “французских дирижаблей”.

— Я воспользуюсь защитой, дорогая, — пробормотал он. — Ты не против?

— Дай-ка мне поглядеть. — Хетти приподнялась на локте.

Мэллори продемонстрировал ей скатанный колпачок из овечьей кишки.

— Этот не из тех, хитрых, — облегченно сказала девушка. — Делай, как тебе нравится, дорогуша.

Мэллори осторожно натянул приспособление на член. Так будет лучше, думал он, довольный своей предусмотрительностью. “Защита” давала ощущение, что он контролирует обстановку, к тому же так безопаснее, и деньги, — те, отданные сутенеру, — не зря выкинуты.

Крепко обвив шею Мэллори руками, Хетти намертво присосалась к нему влажным широким ртом. Мэллори вздрогнул, почувствовав на деснах кончик скользкого, верткого, как угорь, языка. Необычное ощущение резко подстегнуло его пыл. Он забрался на девушку; ее плотное тело, чуть прикрытое непристойно тонкой рубашкой, наощупь было восхитительно. После некоторых трудов ему удалось задрать подол почти до талии. Дальше пришлось искать дорогу во влажных густых зарослях; Хетти поощряюще вздыхала и постанывала. Потеряв наконец терпение, она без особых церемоний взяла дело в свои руки и довела заплутавшего путника до желанного приюта.

Теперь она перестала сосать рот Мэллори, оба они дышали как пароходы, кровать под ними тряслась и скрипела, как расстроенный панмелодиум.

— О, Нед, дорогой! — внезапно взвизгнула Хетти, вонзив ему в спину восемь острых ногтей. — Какой он большой! Я сейчас кончу! — Она начала судорожно извиваться.

Мэллори давно не слышал, чтобы женщина говорила во время совокупления по-английски; совершенно ошарашенный, он резко кончил, как будто бесстыдное раскачивание гладких, упругих бедер насильно вырвало семя из его плоти.

После короткой паузы, когда оба они переводили дух, Хетти чмокнула Мэллори в щеку и сказала:

— Это было прекрасно, Нед. Ты действительно знаешь, как это делается. А теперь давай поедим, давай? До смерти жрать хочется.

— Хорошо, — отозвался Мэллори, вываливаясь из потной люльки ее бедер.

Его переполняла благодарность к ней — как, впрочем, и всегда, к каждой женщине, которая была к нему благосклонна, — благодарность с некоторой примесью стыда. Но все заглушал голод. Он не ел уже много часов.

— В “Олене”, это трактир внизу, могут сообразить для нас вполне приличный пти-супе[103]. Попросим миссис Кэрнз, она сходит и принесет. Миссис Кэрнз — это жена хозяина дома, они живут тут прямо через стенку.

103

Petit-souper (фр.) “перекусить