Машина различий - Гибсон Уильям - Страница 76

— И с каждым часом все больше, — заверил его Гастингс. — Наши люди прочесывают Лаймхаус, поднимают каждую рабочую семью. Тебе знаком термин “экспоненциальный рост”, товарищ Нед?

— Не-а, — солгал Мэллори.

— Математический клакерский термин, — небрежно объяснил маркиз. — Очень это интересная наука, вычислительное клакерство, крайне полезная для научного изучения социализма… — Вид у него был рассеянный и немного возбужденный. — Еще один день смрада, как этот, и у нас будет больше людей, чем в лондонской полиции! Вы ведь не первые, кого я рекрутировал. Я становлюсь уже заправским вербовщиком! Да что там, это под силу даже Юпитеру! — Он хлопнул негра по плечу.

Негр не выказал никакой реакции. “Уж не глухонемой ли он?” — спросил себя Мэллори. И почему этот человек ходит с неприкрытым лицом? Неужели ему не нужна маска?

Маркиз подвел их к самому большому из бесконечного ряда пакгаузов. Даже на фоне складов таких знаменитых коммерческих фирм, как “Мадрас и Пондишери”, “Уитбис”, “Эван-Хэр” и “Аароне”, этот казался настоящим дворцом сверхсовременной коммерции. Его исполинские погрузочные ворота поднялись с помощью сложной системы шарнирных противовесов, и глазам Мэллори предстало огромное, с футбольный стадион размером, помещение со стальными стенами и сводчатой стеклянной крышей. Под этим сводом раскинулся стальной лабиринт ферм и опор, кружевная сеть роликовых транспортеров и зубчатых рельсов, по которым когда-то бегали управляемые машиной вагонетки. Где-то пыхтели паровые машины, раздавался знакомый чмокающий звук печатного станка.

И повсюду награбленное добро, богатства, способные ошеломить даже Креза. Вещи лежали грудами, скирдами, горами: рулоны дорогих тканей, кресла и тележные колеса, супницы и подсвечники, матрасы, чугунные собачки для газонов и мраморные ванночки для птиц, бильярдные столы и шкафчики для напитков, изголовья кроватей и колонки винтовых лестниц, свернутые ковры и каминные полки…

— Ну надо же! — поразился Том. — И как вы всё это собрали?

— Мы здесь уже несколько дней. — Маркиз размотал шаль, открыв бледное лицо почти девической красоты, однако со светлым пушком на верхней губе. — Тут хватит на всех, и этот склад не единственный. Чуть попозже вам тоже представится возможность нагрузить тачку или волокушу. Здорово, правда? Все это добро в вашем распоряжении, потому что принадлежит в равной мере всем нам!

— Всем нам? — переспросил Мэллори.

— Конечно. Всем товарищам.

— А как насчет него? — Мэллори указал на негра.

— Ты про моего слугу Юпитера? — недоуменно сморгнул маркиз. — Конечно же, Юпитер тоже принадлежит всем нам! Мой слуга служит не только мне, но и общему делу. — Он снова подтер обильно текущий нос. — Пошли.

Горы награбленного превратили организованный по науке пакгауз в чудовищное крысиное гнездо. Следуя за маркизом, братья Мэллори и Фрейзер пробирались по отмелям битого хрусталя, лужам растительного масла, закоулкам, усыпанным скорлупой земляных орехов.

— Странно, — пробормотал маркиз, — в последний раз здесь было полно товарищей…

В глубине склада барахла было поменьше, зато здесь стоял печатный станок, скрытый от глаз эверестами газетной бумаги. Внезапно из-за этого заграждения мортирным ядром вылетела увязанная пачка свежеотпечатанных плакатов; она шлепнулась оземь в каком-то футе от проворно отскочившего маркиза.

Сквозь грохот печатного станка прорезался чей-то высокий, пронзительный голос.

Через несколько секунд Мэллори увидел, что дальняя часть склада превращена в импровизированный лекционный зал. Школьная доска, стол, заставленный лабораторной посудой, и кафедра — все это довольно неустойчиво балансировало на помосте из плотно составленных ящиков. Молчаливые слушатели — их тут было десятков пять-шесть — сидели на дешевых разномастных стульях.

— Так вот они где, — протянул маркиз; голос его странно дрожал. — Вам повезло. Доктор Бартон проводит сегодня демонстрацию. Садитесь, товарищи. Уверен, что вам это будет интересно.

Спорить было невозможно; Мэллори и его спутники пристроились в заднем ряду. Негр остался стоять.

— Но этот ваш лектор — в юбке! — недоуменно прошептал Мэллори.

— Тише, — шикнул маркиз.

Женщина-лектор была вполне профессионально вооружена черной указкой, толстый конец которой служил держалкой для мела; в ее голосе звенел фанатизм — тщательно продуманный, на аптекарских весах взвешенный фанатизм. Слушать было трудно — плохая акустика неприспособленного для таких спектаклей помещения искажала слова, делая их иногда совершенно неразборчивыми. Судя по всему, темой лекции была трезвенность — дама яростно порицала “алкогольную отраву” и ее пагубное воздействие на “революционный дух рабочего класса”. Большие оплетенные бутыли, содержащие, по всей видимости, различные сорта пагубных для пролетариата напитков, были снабжены одинаковыми, крайне непривлекательными этикетками с надписью: “ЯД!” и — учитывая невысокий образовательный ценз аудитории — общепонятным изображением черепа и скрещенных костей. Остальное пространство стола было загромождено перегонными аппаратами, какими-то непонятными склянками, красными резиновыми трубками, проволочными клетками и лабораторными газовыми горелками.

Том, сидевший справа от Мэллори, дернул его за рукав и прошептал:

— Нед! Нед! Это что, леди Ада?

— Господи Боже, мальчик, — ужаснулся Мэллори. — С чего ты взял? Разумеется, нет!

— А кто же тогда? — облегченно и словно с некоторой обидой спросил Том.

Женщина повернулась к доске и аккуратно вывела слова “Неврастеническое вырождение”. Потом она обернулась, одарила аудиторию сверкающей, насквозь фальшивой улыбкой, и только тут Мэллори ее узнал.

Это была Флоренс Рассел Бартлетт.

Мэллори судорожно вздохнул. Какая-то соринка, скорее всего — клочок ваты из маски, занозой застряла в горле. Он закашлялся и не мог остановиться. Горло саднило все сильнее и сильнее. Он хотел улыбнуться, прошептать хоть слово в извинение, но гортань сжимало, будто железными обручами. По его щекам катились слезы, он сдерживался изо всех сил — и не мог, не мог хотя бы приглушить этот кошмарный кашель. Головы слушателей начали поворачиваться, что грозило большими неприятностями. Наконец Мэллори вскочил, с шумом опрокинул стул и побрел прочь, согнувшись пополам, ничего не видя и почти ничего не соображая.

Расставив для равновесия руки, Мэллори пробирался сквозь плывущие перед глазами дебри награбленного; ноги его непрерывно в чем-то путались, то слева, то справа на пол рушились какие-то деревянные и металлические предметы. С большим трудом отыскав укромное место, он согнулся еще сильнее, сотрясаемый неудержимым кашлем, задыхаясь от мокроты и подкатывающей к горлу блевотины. Так ведь и сдохнуть можно, думал он в отчаянии. Лопнет что-нибудь — и всё. Или сердце не выдержит.

Но потом ком в горле исчез, кашель понемногу стих. Мэллори хватил глоток воздуха, пару раз надсадно кашлянул и начал дышать нормально. Он вытер с бороды липкую, отвратительную мокроту и вдруг заметил, что стоит, прислонившись к статуе. Полуобнаженная индийская прелестница — изваянная во весь рост из коутовского искусственного мрамора — держала на бедре большой кувшин. Кувшин, естественно, был насквозь каменный — и это в тот момент, когда каждая клеточка, каждый атомус Мэллори взывали об очищающем глотке воды.

Кто-то хлопнул его по спине. Мэллори обернулся, ожидая увидеть Тома или Брайана, но это оказался маркиз.

— С вами все в порядке?

— Небольшой приступ, — просипел Мэллори, не в силах выпрямиться, и махнул рукой.

Маркиз вложил ему в ладонь серебряную фляжку, изогнутую по форме бедра.

— Вот, — сказал он, — это вам поможет.

Мэллори приложился к фляжке, но вместо ожидаемого бренди в рот ему потекла густая приторная микстура, смутно отдающая лакрицей.

— Что… Что это такое?

— Одно из травяных снадобий доктора Бартон, — объяснил маркиз. — Бальзам, помогающий переносить зловоние. Давайте, я смочу вашу маску, испарения прочистят вам легкие.