Распознавание образов - Гибсон Уильям - Страница 63

И тут же раздается новый звонок.

– Да?

– Здравствуйте. Это Стелла. Вы еще хотите встретиться?

– Очень хочу.

– Не слишком рано? Вы успели поспать?

– Да, спасибо.

Интересно, по какому расписанию живет Стелла.

– Тогда спуститесь вниз, к будке охранника. Туда подъедет машина. Через тридцать минут. Это нормально?

– Конечно!

– До свидания.

Кейс встает – в трусиках и футболке «Фрут оф зе лум» – и начинает одеваться. Она понимает, что такая встреча требует самого формального наряда, какой только можно придумать. Лучшие чулки из Японии, французские туфли, «типа юбка», раскатанная на всю длину и подтянутая вверх, чтобы создать приемлемую имитацию платья. Она идет в ванную и накладывает косметику, затем возвращается и надевает черную вязаную кофту. И напоследок проверяет почту.

Письмо от Дэмиена.

Трудный день. Я уже, наверное, пятьдесят раз говорил, насколько глубоко верю в документальность. Знаю, людям это кажется странным: я же мастер фальши, розыгрыша, одно выдаю за другое и т. д., и т. п. Наверное, они правы, если даже в журнале «Лицо» так написано. Но сегодня у меня есть повод всерьез усомниться в этом ярлыке, потому что мы только что полностью откопали «Юнкерс-87 Штука». Я тебе не рассказывал? Это практически целый самолет, который по какой-то дурацкой причине был похоронен под полутораметровым слоем грязи. Тут есть один гуру, он точно указал нам место. Говорит, что во сне ему было видение. Думаю, он просто ходит здесь зимой с металлодетектором. Так вот, этот гуру сказал – здесь! Ройте здесь, и обретете самолет. Как раз перед тем, как мы улетели в Лондон, ребята прорыли траншею и наткнулись на него. Пришлось прибегнуть к взяткам и угрозам, чтобы заставить их дождаться нашего возвращения, потому что я хотел сделать эпизод с самолетом кульминацией всего фильма. Я даже не подозревал, что это окажется именно «Штука» – самый нацистский из всех нацистских самолетов! Поразительно! Пикирующий бомбардировщик, их применяли в Испании – Герника и все такое. Абсолютно легендарный экспонат. И вот – свершилось! Представь, он лежит на дне огромной ямы, весь облепленный грязью, как дикарь из Новой Гвинеи. Если я правильно понял, это самый крупный трофей из всех, что были здесь отрыты, и можешь себе вообразить, сколько социотехники потребовалось, чтобы убедить их не открывать фонарь и не лезть в кабину. Последние две ночи Брайан и Мик постоянно дежурили рядом, отгоняя археологов, но долго это продолжаться не могло. Наконец настал великий день: мы установили камеры и приготовились снимать то, ради чего был затеян весь этот проект. И вот уже два самых крутых мужика с паучьими татуировками на плечах взбираются на покрытые скользкой слякотью крылья, и со своей позиции на краю раскопа я вижу, что в тех местах, где их ботинки сдирают грязь, металл даже не заржавел, и что весь самолет сохранился в идеально-музейном состоянии. Просто не верится! А потом Брайан тоже залезает на крыло, чтобы снимать крупным планом, ручной камерой, и мужики начинают горстями соскребать грязь с фонаря. А там – пилот! Проступают очертания его головы, очков... Прежде я еще ни разу не видел, чтобы Брайан оторвался от видоискателя во время съемки. Но тут он обернулся ко мне, глаза ошалевшие – типа ЧТО ЗА ЧЕРТ?! – а я кричу ему во всю глотку: «Давай, давай снимай!!!» И он снимает весь процесс: как сбивают фонарь, как вынимают пилота – буквально по кускам... Представляешь, труп просто развалился на глазах. Они набросились, сняли часы, компас, кобуру с пистолетом, начали делить, драться, соскальзывая с крыльев вниз, – и просто разорвали его на части. И Брайан все это заснял, а Мик работал на второй камере и тоже много чего поймал, и плюс еще новые ребята снимали. Взяли всю сцену, с разных углов. И в один момент я оглядываюсь назад – и вижу, что эта идиотка Марина смеется! Причем не истерически, как можно было подумать, а просто ржет, как лошадь, потому, что ее прикалывает это зрелище... И вот теперь я сижу в палатке один и пишу это письмо, потому что слово за слово... в общем, я ее послал куда подальше. Мик и Брайан уже успели нажраться. А я просто боюсь смотреть отснятый материал. Страх, конечно, пройдет, может быть, даже завтра. Но сейчас я, наверное, пойду и тоже надерусь. Как он ухитрился попасть в это болото, с целым самолетом? В общем, как говорится, спасибо, что выслушала. И не забудь полить цветы и покормить чертовых рыбок. Надеюсь, у тебя все в порядке.

С любовью,

Дэмиен.

Кейс трясет головой, перечитывает письмо.

Я тоже тебя люблю. Спешу, не могу много писать. Со мной все в порядке. Я сейчас тоже в России, в Москве. Подробнее расскажу позже.

Она начинает упаковывать «Айбук» в сумку, потом передумывает. Как-то неправильно – приносить лэптоп на встречу с автором фрагментов. Лучше взять с собой восточногерманскую папку. Перекладывая необходимые предметы из багажного изделия, она вспоминает, что при регистрации у нее забрали паспорт. И до сих пор не отдали. Его можно взять по дороге. На дне папки рука натыкается на что-то холодное. Это камденский импровизированный кастет: металлическая деталь от Дэмиеновой кибердевочки. Хорошо, что эта папка была сдана в багаж. Кейс кладет железку обратно, на счастье. Потом проверяет, не забыла ли ключи от номера, и выходит в коридор – с головой, наполненной картинами из только что прочитанного письма.

У приехавшего за ней водителя темные очки и чисто выбритый череп интересной лепки. Обтекаемый.

«Мерседес» выезжает на улицу, где Кейс вчера гуляла. Она вспоминает, что опять не взяла у администратора паспорт.

37

Кино

Они сворачивают на широкую магистраль. Тверская – интуитивно определяет Кейс; утром она успела полистать схемы окружающих улиц. От водителя, уже вставившего в ухо наушник, пахнет одеколоном.

Машина спокойно едет по предполагаемой Тверской, двигаясь вместе с основным потоком, не включая мигалки.

Над дорогой протянут транспарант с надписью по-английски: ВЫСТАВКА ВОСКОВЫХ ФИГУР.

На вывесках то и дело встречаются вкрапления латинских букв. «Бутик», «Кодак», аптека под названием «Фармаком».

Когда они поворачивают налево, Кейс спрашивает:

– Какая это улица?

– Георгиевский, – отвечает водитель. Хотя с тем же успехом это может быть его имя.

Они еще раз поворачивают и останавливаются в узком переулке.

Кейс начинает было объяснять, что не имела в виду «остановиться», но водитель выходит, обегает вокруг машины и открывает ей дверь.

– Выходите.

Неровный серый бетон. На стене граффити, кириллица. Буквы раздуты в неуклюжем подражании Нью-Йорку и Лос-Анджелесу.

– Прошу. – Водитель дергает помятую стальную дверь. Она распахивается с гулким стуком. За дверью темнота.

– Сюда.

– Стелла там?

– Кино, – отвечает он.

Кейс следует за ним и оказывается в непонятном полутемном объеме. За спиной захлопывается дверь. Единственный источник света – голая лампочка наверху, в конце невообразимо крутого лестничного пролета. Цементные ступени, никаких перил.

– Прошу. – Водитель указывает в сторону лестницы.

Приглядевшись, Кейс замечает, что перила все же есть: призрачная стальная полоска, опирающаяся всего на два прута – сверху и снизу. Провисает в середине, как веревка. Вибрирует, когда за нее возьмешься.

– Он получил утку в лицо...

– Вверх, пожалуйста.

– Простите. – Она начинает подниматься, слыша за спиной его дыхание.

Наверху еще одна стальная дверь, более узкая, прямо под сорокаваттной лампочкой. Кейс открывает ее.

Кухня, залитая красным светом.

Как общие кухни в старых нью-йоркских квартирах, только чуть больше. Приземистая плита сталинской эпохи – шире, чем машина, на которой они приехали. Такие топятся дровами или углем.

Там, где в нью-йоркских кухнях располагается общая ванна, установлен душ: отделанный кафелем квадратный бортик окружает цементное углубление в полу. С пятиметрового потолка, покрытого полувековым слоем коричневой копоти, свисает старинный оцинкованный разбрызгиватель – по виду ветеринарного или сельскохозяйственного предназначения. Источником красного света служит ворованный знак метро – буква «М» с лампочкой внутри, прислоненная к стене.