Звездный удар - Гир Уильям Майкл - Страница 65

— С удовольствием, — отозвался он, подходя к голограмме поближе и вновь вглядываясь в переплетение замысловатых тоннелей. Теперь он представлял, как его танки проникают в бреши, проделанные летающими “воздушными” торпедами. Каково будет поле обстрела? Возможности его орудия ограничены — если он что-то неправильно рассчитает, станция лопнет, как консервная банка.

— “Голд стар”, — сказала она, вкладывая в его руку холодную бутылочку. — Не знаю, похоже ли пиво на то, что подавали в иерусалимском “Хилтоне”, давай попробуем.

— Не вижу разницы. Ахимса очень старается, чтобы мы чувствовали себя как дома. — Он нахмурился, не отрывая взгляда от станции. — Нам нужно усовершенствовать орудие, систему прицела и двигатель.

Рива тряхнула головой, и рыжая прядь упала на плечо.

— Находясь в торпеде, я не вижу, как направлен лазерный луч. Это как-то связано со скоростью света.

— Есть вопрос, — затребовал обруч Моше. — Мне надо посмотреть все виды космических кораблей Пашти. Поисковые корабли, особенно те отсеки, в которых располагается стрелковое оборудование.

Рядом с вращающимся колесом станции Пашти возникли голограммы трех различных видов кораблей.

— Их размеры соизмеримы с размерами станции? — спросил Моше.

Голограммы сразу же уменьшились в размерах.

— Есть вопрос, — приказала Рива. — Начертите сравнительные характеристики этих кораблей и наших торпед. — Она сличила цифры и чертежи, которые указывали на сходство в устройстве различных кораблей. — Не очень-то хорошо.

— Есть вопрос. Учитывая те скорости, которые могут развивать корабли Пашти, какой должна быть полезная зона огня, если наше орудие стреляет в вакууме? С помощью светового сигнала покажите, пожалуйста, траекторию снаряда, пущенного из проделанной торпедой бреши. — Моше отпил глоток пива. Голограмму пронизали прямые желтые линии. — Да, мисс Томпсон, совсем не хорошо,

Она удивленно посмотрела на него.

— Мисс Томпсон? Кто это? Называй меня Ривой.

Моше усмехнулся.

— Отлично, Рива, как же нам создать боевую зону огня с тем, чем мы располагаем?

— Давай поиграем с числами и мощностями и посмотрим, что из этого выйдет.

Прошло много времени. Еще одна пустая бутылочка “Голд стар” оказалась на полу. Он сощурился и взглянул со своего места возле Ривы на голограмму станции. Под разными углами из бреши станции расходились желтые линии.

— Может быть, тебе надо передвинуть номер второй Бен Яра в эту слепую зону внизу? — предложила Рива.

— Тогда мы вдвое увеличим зазор между Итцаком и Шмуликом. — Моше задумался.

Наступила тишина — Моше старался распутать клубок мыслей, крутившихся в усталом мозгу.

— Нам нужно немного отклонить орудие и изменить точки прицела.

— А если Толстяк не позволит это сделать?

— Мне кажется, я опять оказался в сорок восьмом году.

— Ты слишком молод, чтобы помнить это.

— Ты тоже. Но я помню, какую отчаянную нужду мы испытывали во время драматических событий войны Иом Киппура. Может быть, Толстяк — современная версия Ричарда Никсона.

Рива пробежалась пальцами по волосам.

— А представь — сейчас бросить все это и пойти посидеть на берегу Ашкелона, попивая пивко и глядя на прибой.

Моше тяжело вздохнул, вспомнив то время, когда он в последний раз был там. Они с Анной только что поженились. Странно, но они больше никогда не приезжали туда.

— Какое забавное у тебя лицо.

— Я вспомнил Ашкелон. Я вспомнил те времена, когда мы были там. — Он покачал головой. — Другие времена, другие места. Оглядываясь назад отсюда, из недр звездного корабля Толстяка, я с трудом верю, что те дни… что вся та жизнь — не фантазия. Что-то кажется ужасным, что-то навевает грусть.

— Ты сказал “мы”. То есть ты и твоя жена?

— Анна. — Он улыбнулся, вспоминая ее нежное тело, сияющие глаза и таинственную улыбку, которая предназначалась только ему.

— Тебе правда пришлось похоронить и сына, и дочь? — Тон Ривы изменился.

Моше посмотрел на нее и увидел в зеленых глазах глубокое сострадание.

Сколько времени прошло с того дня? Он вспомнил горе Анны, вспомнил, как она несла фотографию их сына, Чейма. Было очень жарко, солнце раскалило каменные мостовые. Похороны, как и все похороны в Израиле, проходили шумно, с рыданиями и стонами, и вдобавок эти проклятые мухи. И опустошение, и нереальность происходящего, и чувство непоправимой утраты. Даже когда к нему подошел его друг и командир Авраам Адан, ничего не изменилось в его восприятии: молитвенные шали были слишком яркими в тот день.

— Да. — Его голос прозвучал откуда-то издалека. Смерть дочери была куда более страшной. Палестинский снаряд разнес ее тело на куски. Медики уверяли, что покоящиеся в урне останки принадлежат именно ей. Серые облака в небе навевали странную пустоту в душе. Адан не приходил в тот день. И молитвенные платки не казались такими яркими. Часть его души умерла вместе с ней.

— Твоя жена, наверное, страшно волнуется за тебя, — тихо сказала Рива.

— Она… умерла.

Анна не страдала… Ну, довольно, память моя, подруга моя… Я не хочу вспоминать, как выглядели молитвенные шали в тот день.

Он встал, подошел к автомату и заказал еще “Голд стара”. Она смотрела, как он возвращается на свое место, усаживается и пустыми глазами упирается в Тахаак.

— И как ты справился со всем этим, Моше? Как смог заставить себя жить дальше?

Он пожал плечами и застенчиво улыбнулся.

— Я вернулся к своим танкам. Авраам взял меня к себе. А что мне еще надо было? Я ввязывался во все трудные дела, и мы сколотили хорошую команду. Наверное, я искушал судьбу. Не знаю. Почему ты спрашиваешь об этом?

Ее зеленые глаза затуманились, она подняла бутылку поддельного “Голд стара” и уставилась на нее, сжав ее пальцами.

— Я сильнее переживала. Может быть, я не такая сильная, но я не смогла вернуться к работе. Вашингтон интересовала деятельность КГБ, который занимался организацией сопротивления в Ливане и снабжал его деньгами. Одно цеплялось за другое. Я встретила молодого лейтенанта. Его убили в маленьком местечке Кана в Ливане. — Она замолчала, уголки ее губ дрогнули. — Он был… был… — Она дернула плечом и взглянула на вертящуюся перед ними станцию Пашти. — Ну и после этого… Я вернулась в Вашингтон. Поэтому я и спросила, как ты со всем этим справился.

Стало совсем тихо.

— Уже поздно, — проговорил Моше. Ему сделалось грустно, старые душевные раны опять заныли.

— Может, чашечку кофе перед уходом? — спросила Рива. Смутившись, она быстро добавила: — Я просто подумала вслух.

— Хорошая мысль, хотя ты, наверное, устала, как и я. Ты уверена, что не хочешь спать? Утро уже скоро. — Он с явной неохотой поднялся.

— Мне о стольких вещах надо подумать, что вряд ли я смогу уснуть, только прокручусь с боку на бок, и мне будут представляться стволы танков, торчащие из космических станций. А кроме того, слишком долго у меня не было такой роскоши, как обычная беседа с кем-нибудь. Особенно с тем, кого доконал Ливан.

— Не понимаю — разговоры не такая уж редкая вещь. Весь мир занят болтовней.

Ее лицо смягчилось.

— Но только не сотрудники ЦРУ, Моше. У них нет друзей. Во всяком случае, в тех отделах, где я работала. Все страшно секретно, нужно держать себя… ну, ты знаешь. Ни с кем нельзя расслабиться. Всегда есть подозрение, что…

— Исключение составляют только израильские лейтенанты, — предположил он.

На лице ее вспыхнула и тут же погасла легкая улыбка.

— Наверное, так. Вашингтон меня разочаровал. Тамошние люди, они какие-то ненастоящие. Прикидываются важными, сильными, умудренными опытом, а на самом деле все это фальшивка, искусственный фасад, который скрывает неуверенных в себе людей. Им пришлось бы полагаться только на божью помощь, если бы они оказались в реальной жизни, там, где стреляют, убивают друг друга, где день за днем смотрят смерти в лицо. Самым важным им кажется смена декораций в высшем свете. — Рива сжала кулаки и потрясла ими в негодовании: — Боже, самым ужасным вечером после возвращения в Вашингтон был вечер, который я провела с сестрой на смотринах ребенка. Пять часов, целых пять часов я выслушивала бесконечную болтовню женщин о том, когда и как их дитятки научились ходить. Как забавно ползал маленький Джонни, и каким ангелом была Сюзанна. Других тем они не знали. Думаю, что они не верили, что на свете существуют страшные вещи. Я хотела вскрыть себе вены!