Сидя в огне - Минделл Арнольд - Страница 37

Я уверен: если бы Маслоу жил в наши дни, он пожелал бы включить в понятие самоактуализации и свободу выбора культуры, к которой вы хотите принадлежать, свободу оставаться в собственной культуре или, напротив, покидать ее в соответствии со своим выбором. Если бы он мог выступить прямо сейчас в защиту своих взглядов от моей критики, он бы наверняка сказал, что призыв стать «в большей степени представителем вида в целом и в меньшей — своей локальной группы», хотя и страдает определенным дальтонизмом, был продиктован самыми добрыми намерениями. Я уверен, что он бы понял, что сопротивление обусловленности какой-то конкретной культурой как раз и есть то, что мейнстрим всегда требует от маргинализированных групп.

Если человек сам, на основании собственного выбора, без всякого давления со стороны, решает покинуть свою группу, это его право. Но настаивать на том, чтобы люди сопротивлялись собственной культуре, это расизм.

С другой стороны, если считать, что идеи Маслоу обращены к мейнстриму, то они приобретают больше смысла. Многие представители мейнстрима закрыты для других культур и испытывают смертельный страх перед ними. Белые люди из мейнстрима должны не только уметь ценить свою группу, но быть «в меньшей степени ее членами», раскрываясь навстречу другим, чтобы разрешать мировые проблемы.

Сегодняшние психология и психиатрия зачастую служат мейнстриму инструментом, способствующим поддержанию существующего положения. Эти науки главным образом развивались белыми людьми мейнстрима с их привилегиями образованности и экономической безопасности. Поэтому психология пронизана наивным неосознанным расизмом. И поэтому психотерапия по сей день настаивает на превосходстве индивидуальности и упускает из виду реальности политики, социума и сообщества.

Мыслители движения «Новая эра» купаются в духовности туземных народов, используя ее в целях внутренней работы и личностного роста, при этом пренебрегая социальными проблемами туземцев. Рассматривая шаманизм в качестве внутренней работы, они упускают из виду одно из самых ценных сокровищ туземной жизни — взаимоотношения каждого индивида с сообществом и взаимоотношения всех с природой.

Некоторые психологи все еще считают наивной веру в то, что мир можно изменить. Они игнорируют потребности бесправных и отделяют психологию от революции. Мир должен измениться, а психология должна сыграть в этом свою роль. Есть немало указаний на то, что она действительно прилагает усилия в этом направлении*.

В качестве фасилитатора, занимающегося работой с миром, вы можете способствовать осознанности, сохраняя критическое отношение к тому, что многие считают психологическими «истинами», в том числе к обобщающим суждениям о «женском» и «мужском» поведении, о «причинах» сексуальной ориентации гомосексуалистов и лесбиянок и о «строптивом поведении» детей и подростков.

Избегайте психотерапевтических моделей, которые отражают взгляды правительства, стремящегося превратить инакомыслящих в покорных граждан или заставить их замолчать, заперев их на замок в больничной палате или тюремной камере. Предрассудки, определяющие поведение СМИ и лежащие в основе некоторых религиозных систем, физики, образования и психологии, есть не что иное, как предрассудки, разделяемые мейнстримом во многих ведущих государствах.

Насилие характерно не только для тех, кто жаждет возмездия. Насилие — это фундаментальная характеристика культур, где мейнстрим рассматривает властей предержащих в качестве образцов положительного, здорового поведения, которым должны подражать все остальные. Именно так хорошие общества развязывают войну.

X. Кто является расистом?

Цветные часто указывают на то, что иметь дело с откровенными расистами гораздо легче, нежели с либералами, утверждающими, что расизм им чужд. Ненамеренный расизм коварен. Он разрушителен даже в самых тонких формах.

По всему миру на городских собраниях и семинарах, посвященных проблемам расизма, экономики и насилия, практически на любом организационном заседании, где только присутствуют люди мейнстрима, расистские замечания являются общим местом. К примеру, заявления типа «американцы хотят этого или того» маргинализируют любого гражданина США, кто не является типичным представителем американского мейнстрима. Расизм так распространен, что многие задаются вопросом: «Что вам еще остается, кроме как простить белых?» Я и сам частенько произношу эту фразу, но проблемы она не решает.

Еще один пример. Белый мужчина с самыми лучшими намерениями встал на городском форуме по расизму в Нью-Йорке и завил: «Я хочу раз и навсегда извиниться за расизм и заняться собственными делами. У меня нет желания испытывать вину за расистское прошлое этой страны».

Он излучал гордость за свою открытость и оптимистичный взгляд на будущее. Мог ли кто-либо отыскать изъяны в его заявлении? Я смог. Поскольку после его выступления на собрании никто ничего не сказал, я решил взять на себя недостающую роль призрака — социального активиста.

— Вы не можете одновременно извиняться за расизм и вносить в него вклад, — сказал я. — Вся ваша нынешняя жизненная ситуация — работа, которая у вас есть, место, где вы живете, возможности, которые предоставляет вам это общество, — основана на отношении западного мира к цветным. История это не только прошлое. Она творит настоящее. Как же вы можете в таком случае отмахнуться от расизма, будто с ним полностью покончено?

Он возразил:

— Это неправда. Вы не знаете моей ситуации. У меня нет никакого особенного социального ранга.

Я понял, что разговариваю с ним не только с позиций фасилитатора, но и как один белый мужчина с другим, точнее, как социальный активист, пытающийся пробудить собеседника. Фасилитатор во мне надеялся на диалог, коллективное обучение, повышение уровня взаимоотношений и сообщества, а социальный активист хотел только, чтобы этот мужчина изменился. Поскольку никто, кроме меня, не выступил с позиций активиста, я прямо сказал ему о своей дилемме, спросив, будет ли он продолжать дискуссию со мной, пока фасилитировать будет кто-нибудь другой. Он согласился на то, чтобы нашим посредником была Эми.

Взглянув на меня, Эми сказала:

— Ты кажешься непредубежденным, но твое выражение лица свидетельствует о том, что это не так. Что у тебя на уме?

До меня дошло, что я расстроен, и я сказал этому человеку:

— Возможно, в настоящем ваш ранг и на дает вам очень многого, но все-таки он у вас есть. Это как деньги в банке. Даже если вы наименее удачливый из всех белых, общественное отношение к вам в этой стране практически всегда будет более позитивным, чем к цветному. Более того, вы располагаете возможностью выбора. У вас есть привилегия не иметь дело с предрассудками, вызванными вашим цветом кожи. Вы всегда можете, если пожелаете, игнорировать нетерпимость, в то время как черному приходится сталкиваться с ней ежедневно.

Он проворчал что-то неразборчивое. Пока он обдумывал свой ответ, я продолжил свое наступление:

— Единственная причина, позволяющая вам извиниться за историю и забыть прошлое, состоит в том, что у вас белый цвет кожи. Но если вы и я забудем все, то мы станем нечувствительны к проблемам, с которыми в Америке постоянно приходится иметь дело черным, латиноамериканцам, азиатам и другим. Белые свидетели расизма, ничего не предпринимающие и только лишь огорчающиеся по его поводу, на самом деле упрочивают его.

Эми, обратив внимание на то, как он переминается с ноги на ноги, попросила его говорить.

— Я понимаю, куда вы клоните, — сказал он, покраснев. — И тем не менее я настаиваю на том, что я не расист.

Эми заметила, что его побагровевшее лицо может означать, что он оскорблен или разозлен.

— Да, я разозлен, — сказал он. — Я хороший человек. Вы меня не знаете!