Лилея - Чудинова Елена В. - Страница 94

«Так о чем мне еще мыслить, когда жена моя силою обстоятельств, рассказ о коих был бы слишком долог теперь, одна устремилась в бездну опасностей?»

«Пустившись в бега, я ни на мгновенье не сомневаюсь в том, что Ваш ум изыщет к тому способ, дорогой мой друг, Вы навлечете на себя Высочайший гнев. Вы вне равно как подпишетесь в виновности своей. Вы лишитесь всех прав состояния и сословия, Филипп Росков!»

«Вы предлагаете мне цепляться за блага земные, когда жизнь жены моей в опасности?! - вскипел я. - Зачем Вы навестили меня, неужто для того, чтоб такое предложить?»

«Не попрекайте меня прежде времени, Росков, - Владимир замолчал, в раздумчивости прошелся несколько раз по тесной моей клетке. - Кто б спорил, что лучше б Вам самому заняться семейными бедами своими, а после того необходимейшим расследованием своего дела - кто сумеет доказать невиновность лучше, чем Вы сами? - да только хорошо бы также при этом Вам и остаться здесь».

Я не закипел: не таков был человек Василиск-Минский, чтобы зряшно шутить над попавшим в столь отчаянное положение другом. И терпенье мое было вознаграждено тут же.

«Служивым моим я отец, - с достойной важностью продолжил Владимир. - Коли кто и будет знать, командира своего не выдаст. Слушайте внимательно теперь! Уж несколько недель как приметил я одного куриозного узника из мещан. Не вчера начал задумываться, как бы облегчить участь его, да к решенью придти не успел. Уж не нарадуюсь тому теперь! Мещанин сей, именем Зиновий Иванов сын Пыжиков - Ваших лет, а осужден за растрату - вел он счета в суконной лавке. Проще сказать - запустил руку в кассу хозяйскую. Но не угадали б Вы, Росков, с какою целью! Отменный чудак, нахватался знаний по книжкам, какие попались. Вот и нето, чтоб помешался на научной идее, сам-то по себе он вполне разумен, только хочет чего-то там изобрести - камень ли философический, вечной ли двигатель, я не вникал. Деньги присвоенные он истратил на покупку волюмов Эйлера и Бернулли. Длит бедняга свои труды и здесь - я Христа ради приказал давать ему бумагу и грифели. Только арестанты над ним насмехаются, страдает сей также и от шума, да и прочее, что по неблагородному сословию предписано, ему в тягость. Куда как щаслив бы он был оказаться с бумагами своими в обнимку в одиночном заточении!»

«Друг мой, Вы играете своей судьбою! Откройся дело, так занять Вам место сего чудака!»

«Бог милостив. Уж слишком должно не повезти, чтоб дело вскрылось. По бумагам пройдет, что Пыжикова перевел я в другой гарнизон, ужо сумею запутать концы. Арестант под замком - птица более важная, оная на предьявленье у меня найдется. Едва ль о Вас вспомнят скоро в столице. Ну а изобличится обман, тогда и плакать будем».

«Сил не имею отвергнуть великодушие Ваше! Мысли о жене пытают меня каленым железом».

«Кланяйтесь очаровательной Вашей супруге от меня, уверен, вы обретете друг дружку вновь. Не станем медлить, покуда ночь сокрывает нас, Росков!»

Василиск-Минский снабдил меня платьем со своего плеча, ибо мое в остроге пришло в самый жалкий вид. Оно и сейчас на мне, Нелли! Также запасся я благодаря Владимиру картою, оружьем и деньгами. К воротам солдаты вывели мне и лошаденку, кою положили списать на волков. В седельных сумах нашелся весь необходимый для странствия припас.

И вот, не успел острог пробудиться ото сна, как я был уже далёко по бездорожью. Словно молитва душу разбойника, озарял сей рассвет суровый и хмурый пейзаж. Впервой за долгое время был я один. Возблагодаривши Господа за перемену судьбы и обративши к Нему все упования мои, я извлек карту, кою не мог изучить в темноте.

И тут, словно в голове моей просветлело так же, как в хмурых еловых окрестностях, пришла мне некая мысль. Только что вместе с Василиск-Минским полагал я свой путь лежащим в сторону Европейского континента. Но только теперь вспомнилось мне то, о чем никоим образом не смог бы я поведать даже сему благородному другу. Я вспомнил о Белой Крепости.

- Ты… был… в Крепости?!

- Не торопи рассказа. Итак, планы мои переменялись спешно, но четко. Я находился в Сибири, рукою подать до Алтая, о чем свидетельствовала и карта в руках моих. Путь куда короче, чем до столиц и границ! Владимир обозначил две моих задачи: не только следование за тобою, но и сыск по собственному делу. Ясно, какая цель была для меня первейшей, вторую же отделяло от первой изрядное время. Я мог странствовать лишь инкогнитом, а проще сказать бродягою - как минуешь границы без надлежащих бумаг? Не примкнуть ли к цыганам, думал я, невольно с тобою перемолвившись через дальние пространства. К тому ж, хоть Владимир и щедро поделился со мною, Крезом он не был. Нужды нет, бродягою так бродягою пробираться во Францию, коли нету другого пути. Мог бы я, конечно, обратиться за помощью к кой-кому в Санкт-Петербурге, но сколь все сие долго! А Крепость, сердце всех незримых наших артерий, рядом! И я повернул на Алтай.

- Только отца Модеста там не застал…

- Как ты догадалась, Нелли?

- После расскажу как-нибудь. Уж догадалась.

- Многожды еще я стану повествовать тебе о пути своем в Белую Крепость, обо всех приключениях, встречах и разговорах. Теперь же скажу лишь одно: не успел я впервые за долгие месяцы заснуть под дружеским кровом, а уж некоторые из друзей оставили его, дабы мчаться сломя голову по моим делам.

- Так и теперь ты - арестант, милый? - У Нелли похолодели губы. Вот так поживет она в покое, все время страшась новой разлуки!

- Худо слушаешь, душа моя! На половине пути, когда я уж влек тебе на помощь добрый отряд, нас настигло известие, что дело мое в Санкт-Петербурге решено. Приказ об освобожденьи из-под стражи, я чаю, нежданно обрушился на благородно-вороватого мещанина, ну да Владимир, конечно, не даст бедняге пропасть в отдаленном Сибирском краю. Когда мы с Никитою Сириным выступали в путь - я был еще преступник. Тебя встречаю законопослушным и щасливым гражданином, вчистую обеленным ото всех клевет и подозрений.

- Такое только в книжных романах бывает, милый. - Слабо улыбнулась Елена. - Либо на сцене еще, знаешь, в последнем акте.

- Бывает и в жизни, как видишь, - Филипп де Роскоф еще раз обнял жену. - Вишь, туча-то какая идет! Сойдем-ка, пожалуй, в каюту. Многовато, на мой вкус, чтоб вода была и сверху и снизу!

ГЛАВА XLVI

С Никитою Сириным супруги расстались еще в порту: дела Воинства призывали его поворотить в Ревель.

В Санкт-Петербурге пробыли без малого месяц: Филиппу надлежало выправить бумажное положенье многих своих дел, находившихся в самом хаотическом своем состоянии ввиду всех арестов, оправданий и путешествий. Из столицы в Тверь ехали уже хорошо установившимся санным путем. В Твери чаяли пробыть самое большее день, а вышло шесть недель.

Когда последний солоноватый морской ветерок растаял в воздухе, Нелли начала ощущать неприятное стесненье дыхания. Все казалось ей душно, все просила она проветрить в карете, но клубами пара врывающийся через приподнятое окно холодный воздух, казалось, не приносил никакого облегченья.

Чуть лучше стало, когда вокруг поднялась справа и слева густая стена соснового бора.

- Ну, благодарение Господу, Нелли, ты хоть разрумянилась немного, - Филипп работливо кутал ноги жены в легкую песцовую полсть.

- И, милый, хорошо, что англичанок здесь теперь нету, - улыбнулась Елена. - Не хотела б я, чтоб ты сравнивал мой румянец с ланитами Дуврских красавиц. Раньше думала я, признаться, что об особенном у англичанок цвете лица романисты все сочинили.

- Не в принадлежности к аглицкой нации его причина, - слегка обиделся Филипп. - У норманнских наших девиц румянец точно таков же - розан во льду. Это, друг мой, Ла Манш. Не умею тебе сказать отчего, но это он рисует сии акварели.

- Соленые акварели, аквасоли, - Елена улыбнулась, но вновь мучительно ощутила вдруг, сколь недостает ее легким запаха моря.