БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН - Гиршгорн Вениамин - Страница 14

14

Наутро, в сопровождении десятка гвардейцев, я поспешила в Париж.

Роман был спасен».

* * *

«Я давно не говорила с тобой, мой дневник; друг мой, я забыла тебя для Романа. С того тревожного времени мы видимся почти ежедневно, а в редкие дни разлуки я грущу и томлюсь…

Я люблю горячо и нежно…

Сегодня я подумала, что я уже немолода, а Роману всего двадцать девять… Роман говорит, что он и моложе, и старше меня. Это правда… В нем какая-то мудрость и сила…

Я невольно вспоминаю графа Сен-Жермена…»

* * *

«Сегодня Роман был рассеян и сух. Может быть, причина – его временный отъезд в Россию… Он так озабочен делами… Он обещал писать, поцеловал меня в лоб и ушел…»

* * *

«Я получила маленькое письмецо от Романа:

«Дорогая Жюльена! Я в пути, приближаюсь к России… Интересная и большая моя задача – побороть этого царственного мистика Александра – всецело меня захватила. Скучаю о вас, но боюсь, что мало.

Ваш Роман».

Я обеспокоена».

* * *

«Роман не радует меня письмами… Неужели он забыл меня? Как тяжело думать об этом… Вечера, серые и строгие, темные зимние ночи провожу я одна, наедине со своей тоской… Я забросила свой салон.

Я плакала».

* * *

«Он забыл меня, он забыл!

Он забыл нашу любовь.

Роман, мой милый!.. Как давно мы не видались, мне так скучно…

Я должна писать, иначе я буду плакать… Я пишу… Я пишу, как институтка, мой единственный, как влюбленная, смешная девчонка…

Ты называл меня своей девочкой, Роман, своей солнечной девочкой – и ты забыл меня, мое легкое тело, мой голос, мои ласки…

Роман, почему от тебя нет ни строчки, ведь ты же не оставишь меня, ты не можешь, ты не смеешь!.. Роман, почему?!

Мне так одиноко, Роман, я не сплю ночей, я жду тебя, я хочу тебя… А ты, разве ты не хочешь меня?…»

«Конец… Роман прост и откровенен. Белеет на столе его письмо, оно, отнявшее у меня радость… Он пишет много и хорошо, но – конец…

Может быть, там, в России…

Мне не очень больно, но обидно за свою ненужную любовь, за свою уходящую жизнь. . В зеркале отражается мое бледное лицо и маленькие, едва приметные морщинки…»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Когда Даву дернул дверь, украшенную традиционными вензелями, и вошел в кабинет, Наполеон, тяжело отдуваясь, стоял перед сыном.

– А!.. Ты кстати… Мне трудно самому изображать и кошку, и мышку. У германского императора с утра сильные рези, и ты мне поможешь развеселить Его Императорское Величество.

Через минуту ясные глаза мальчугана внимательно следили, как Бонапарт и Даву прыгали через стулья, увлеченные игрой.

Но ничто не помогало; слезы, крупные слезы продолжали бежать по пухлому личику и капать на кружевной воротник, и только когда Наполеон подставил Даву ножку и маршал упал, нелепо задрав длинные ноги, германский император засмеялся и захлопал в ладоши.

Наполеон с огромной любовью несколько раз поцеловал золотые кудри сына (раньше тоже были победы, но эта дала большую радость); повернулся к Даву и заметил туго набитый портфель в руках и глубокие морщины на лбу маршала.

– Ты чем-то недоволен, дружище?

– Очень…

Бонапарт сразу забыл о сыне и подошел к письменному столу.

– В чем дело, маршал? Я догадываюсь, твое беспокойство сидит в портфеле?

– Да.

– Показывай.

Даву начинает потрошить портфель. Наполеон поморщился, он кладет руку на кипу вынутых документов, он недоволен предстоящей утомительной работой.

– Гм… Но только покороче!

– У нас восемнадцатый год, ваше величество, тысяча восемьсот восемнадцатый год!.. – Даву откашливается. – Но мы до сих пор не подумали серьезно о России. Может быть, князь Ватерлоо…

– Довольно! Ты прав. Позвать князя!

Адъютант на полминуты появляется в дверях и исчезает. Даву перебирает свои бумаги и исподлобья следит за императором.

* * *

Владычин застает Наполеона играющим в шахматы с Даву. Маршал поспешно встал. Поклонившись императору, Владычин дружески поздоровался с маршалом.

Наполеон, зажав в кулаке туру, грыз ногти. Он старался не показать своего недовольства. Но пауза была передержана, и Владычин заметил это.

– Что нового на съезде, князь? – неловко начал Бонапарт.

Роман поднял брови.

– На съезде? Простите, ваше величество, но съезд закончился три дня тому назад. Я уже имел счастье вам докладывать.

Даву усмехнулся и стал спиной.

– Так… – протянул Бонапарт. – Вы как будто сердитесь, князь?

– Да.

– Что-о?

– Да! Я сержусь. Мною недовольны… Вы не умеете кривить душой, ваше величество; говорите напрямик, это удобнее для нас. – Владычин взглянул на широкую спину Даву. – Для нас… троих!

– Что вы, князь. Помилуйте! Просто я проиграл больше чем следует моему маршалу. Успокойтесь!

Наполеон встает и усаживает Владычина в кресло.

– Слушайте! Что вы сегодня все с портфелями? Хотите показать свое непомерное прилежание? Смотрите, князь, какую кучу бумаг притащил маршал!.. А у вас что там?…

Владычин усмехается.

– Только приятное, ваше величество.

Даву оборачивается. Роман щелкает пряжкой портфеля и достает листок, испещренный заметками.

– Приятное? Съезд каких-нибудь овцеводов? – спрашивает Наполеон.

– Вы угадали, сир, – язвит в ответ Роман, – это план разгрома императора Александра!

Лицо Наполеона озаряется неподдельной радостью. Старый вояка услышал знакомое, родное слово: разгром!

– Что ты на это скажешь, маршал?…

…Роман не удивился ничуть, когда Даву протянул ему руку и просто сказал:

– Простите, князь, что мог о вас плохо подумать!

* * *

Но в словах Владычина не было «грома оружия». Наполеон быстро потускнел, начал зевать и лишь изредка вставлял свои замечания: невелика слава, если Александра поставят на колени не его войска, а его дипломаты.

– Я думаю, – говорит Владычин, – что маршал тоже не будет особенно настаивать на действиях чисто военного характера. Не правда ли, говоря между нами, двенадцатый год все же таки урок. Как мы ни сильны…

– Да, да! – поспешно соглашается Даву. – Россия сейчас поколеблена. Ее можно взять – по-канцелярски!

Даву морщится. Он не может забыть, что его маршальский жезл висит в числе трофеев в Петербурге в Казанском соборе.

– Только, пожалуйста, на этот раз без поцелуев, – хмурится Наполеон, – мне надоело обниматься с Александром еще в Тильзите и Эрфурте. Сделайте как-нибудь так… без встречи! Нет нужды валять дурака.

– О да! Но с двуличностью Александра придется считаться и ведь вокруг него так и кишат такие же двуличные, алчные и непомерно честолюбивые люди; ведь только у Александра и могут быть такие мезальянсы, как Румянцев и Кушелев, Каподистрия и Нессельроде, Аракчеев и Голицын и, наконец, Аракчеев и Сперанский [14], две такие фигуры…

– Кстати, о Сперанском, – перебивает Наполеон – я его хорошо помню по эрфуртскому соглашению, где я с Александром тасовал королей… Он мне понравился.

вернуться

14

Джентльменский набор имен к описаниям нравов александровской эпохи. Сведением в пары подчеркиваются крайние ретроградство и неповоротливость одних (Кушелев, Нессельроде, Аракчеев) и либерально-реформаторские (хотя и не сопоставимые между собой) склонности других. Правильное написание и уместное употребление этих имен свидетельствует о глубоких познаниях употребляющего, что и пародируется.