Сократ и Мы - Толстых Валентин Иванович - Страница 48

Пытаясь объяснить данное явление, говорят о феминизации мужчин, о невротизации жизни, о том, что якобы современное общество не дает "сильному полу" возможности в полной мере реализовать себя, договариваются даже до того, что "нужно беречь мужчин". Думается, в разговорах и спорах на эту тему упускаются из виду некоторые очевидности принципиального значения.

Явление это не ново, истории знакомо, и всякий раз, когда оно возникало, перед общественностью вставал вопрос – какова его природа? Нечто схожее в других условиях увидел и художественно запечатлел И. С. Тургенев в герое своей повести "Ася", а Н. Г. Чернышевский сделал последнюю предметом социально-эстетического анализа в статье "Русский человек на rendez-vous". Хотя анонимному Н. Н., или "нашему Ромео", как иронически именует тургеневского героя знаменитый критик, нет еще и тридцати лет, он достаточно повидал и испытал в жизни, чтобы обрести самостоятельность, почувствовать себя ответственным за свои поступки. Его неспособность ответить на глубокое чувство юной Аси, оказавшейся на голову выше своего избранника в нравственном, духовном отношении, свидетельствует, однако, об обратном. Там, где требуется проявить решимость, благородный риск, его охватывает робость, пассивность и вялость. Подобно другому тургеневскому герою, Рудину, он тоже ничего, кроме "боже мой, боже мой…", не может ответить в решительный момент любимой женщине. И это не случайно, мелочно-робкий эгоизм и трусость были следствием ничтожности и мелочности дел, которыми он жил до сих пор. Критический разбор жизненной позиции и морального облика тогдашнего "алика" Чернышевский сопровождает следующим восклицанием-суждением:

"Боже мой! За что мы так сурово анализируем нашего героя? Чем он хуже других? Чем он хуже нас всех? Когда мы входим в общество, мы видим вокруг себя людей в форменных и неформенных сюртуках и фраках; эти люди имеют пять с половиной или шесть, а иные и больше футов роста; они отращивают или бреют волосы на щеках, верхней губе и бороде; и мы воображаем, что мы видим перед собой мужчин.

Это – совершенное заблуждение, оптический обман, галлюцинация – не больше. Без приобретения привычки к самобытному участию в гражданских делах, без приобретения чувств гражданина ребенок мужского пола, вырастая, делается существом мужского пола средних, а потом пожилых лет, но мужчиной он не становится или по крайней мере не становится мужчиной благородного характера…" Прервем это рассуждение, чтобы отметить своеобразие предложенного здесь подхода к оценке облика и поведения человека.

Н. Г. Чернышевский исходит из того, что человек, будучи существом социальным, обладает также природной сущностью: в частности, является мужчиной или женщиной, и это различие не снимается никакими социальными изменениями и преобразованиями. На заре человечества разделение труда ("естественное") между мужчиной и женщиной было даже организующим принципом ведения общего хозяйства. С появлением и развитием общественного разделения труда значение этого различия падало и впоследствии перестало играть сколько-нибудь существенную роль в общественном производстве. Но оно никогда по исчезало (да и но может исчезнуть!) по той простой и неустранимой причине, что мужчина при любом общественном строе и в любую эпоху остается все таки мужчиной, а женщина – женщиной. Бесспорно, природное начало человека социально формируется, трансформируется, проходит школу общественного развития, в результате чего существо мужского пола становится настоящим мужчиной (на этом и фиксирует внимание Чернышевский). Но и в самой природно-человеческой сущности, натуре мужчины и женщины предзаложены некие качества, признаки – скажем мужественность или сила мужчины, женственность или слабость женщины, – которые могут быть прижизненно либо развиты, выявлены и усилены, либо заглушены и даже деформированы. Наверное, К. Маркс не шутил, напротив, был убежден в справедливости мнения (об этом можно судить по его известному ответу на анкету дочерей), что главным признаком, достоинством мужчины является сила, а женщины – слабость. Создав мужчину и женщину, природа предписала, говорил еще Лукиан, чтобы они оставались верными своему естеству, то есть чтобы "ни женщины не вели себя, вопреки природе, как мужчины, ни мужчины непристойно не изнеживались" [Лукиан. Избранное. М., 1902, с. 379.].

Но что значит быть настоящим мужчиной, вести себя по-мужски? Вот и Виктор Зилов говорит Кушаку "будьте мужчиной!", вкладывая в это требование смысл, как следует из его объяснения, весьма далекий от истины. Вспоминаются слова английского писателя Ф. Д. Честерфилда, обращенные к сыну: "Как мужчина" стало сейчас очень модным выражением; "действовать как мужчина", "говорить как мужчина" означает теперь всего-навсего поступать грубо и говорить несдержанно" [Честерфилд. Письма к сыну. Максимы. Характеры.М., 1978, с. 228.].

Можно добавить: отождествление мужского характера с физической силой как таковой, или напором энергии, житейской хваткой, умением "делать карьеру" или быть "мастером на все руки" совсем не безусловно, хотя и принято относить вышеназванные качества к привилегиям "сильного пола" и они многим импонируют. Специфически мужская личность, однако, характеризуется и обозначается все-таки не этими признаками, равно как и не растительным покровом на лице, ростом, шириной плеч или рельефом мускулатуры. Внешне некрасивым был Сократ; Лермонтов и Пушкин не отличались атлетическим сложением; Байрон был хромым, а Бальзак тучным. Но кто усомнится в их мужском достоинстве и силе? И судим мы об этом не по тому только, что Сократ бесстрашно повел себя на суде и мужественно встретил смерть, что Байрон храбро дрался за свободу "чужой" Греции, а Пушкин, не колеблясь, вызвал на дуэль оскорбителя его чести. Мужчина – это сплав природных и социальных характеристик, фиксирующий совершенно определенную душевную организацию и строй поведения. С учетом всех поправок, вносимых в этот сплав временем и эпохой, он отличается завидной устойчивостью и в основных чертах отчетливо выступает при сопоставлении с женщиной.

Мужчина – это прежде всего постоянная готовность принимать решения, добровольно и сознательно беря на себя бремя ответственности за разрешение наиболее сложных и трудных задач. Женщина тоже обладает этим правом, но именно как правом, которым она вынуждена пользоваться в силу обстоятельств. Этим отнюдь не ставится под сомнение социально-политическое равноправие женщины, ибо при любой степени достигнутого равноправия женщина продолжает оставаться существом "слабого пола", нуждающимся в защите и опеке, и должна пользоваться соответствующими правами и привилегиями. Мужчина же призван самой своей природой всегда быть дееспособным в делах общественных и личных. Он не может ни при каких обстоятельствах отказаться (разве только ценою отказа от своей природы, натуры) от призвания, обязанности уважать и защищать права и интересы более слабого (женщины, ребенка, престарелого), возложенных природой на более сильного. Хотя мужчина нравится женщине уже потому только, что обладает физической силой, мужеством и способен ее защитить, полное соответствие мужской природе требует от него постоянных и неустанных проявлений благородства, великодушия, рыцарства. В то же время, тонко замечает Кант, "право требовать к себе уважения, даже не имея никаких заслуг, – эту гордость и это право женщина отстаивает, исходя уже из одного лишь законного права своего пола".

Наконец, для женщины основной сферой обнаружения ее природной сущности является любовь, а для мужчины – дело, которому он служит (в развитии культуры, согласно Канту, два характера превосходят друг друга по-разному: мужчина женщину – своей физической силой и своим мужеством, а женщина мужчину – своим природным даром овладевать склонностью к ней мужчины2). Признавая за женщиной ничем не ограниченное право на реализацию своих способностей и творческих сил не только на семейном поприще, надо в то же время подчеркнуть, что с точки зрения ее природной сущности никакое самое интересное дело и никакая мера удовлетворенности им не могут ей заменить счастья любви, разделенного чувства и материнства. Напротив, мужчина, превративший любовную страсть в смысл своей жизни, не знающий иной высшей цели и наслаждения, кроме удовлетворения чувственного влечения, – такой мужчина жалок и несчастен, ибо находится в глубочайшем (буквально противоестественном) разладе с основным характером своего пола. Ремарк выразил эту мысль весьма точно: мужчина не может жить для любви, но жить ради другого человека может.