Творения - Хлебников Велимир - Страница 49

49

1912

202. Шаман и Венера

Шамана встреча и ВенерыБыла так кратка и ясна:Она вошла во вход пещеры,Порывам радости весна.В ее глазах светла отвагаИ страсти гордый, гневный зной:Она пред ним стояла нага,Блестя роскошной пеленой.Казалось, пламенный пожарНиспал, касаясь древка снега.Глаз голубых блестел стожар,Прося у желтого ночлега.«Монгол! — свои надувши губки,Так дева страсти начала.(Мысль, рождена из длинной трубки,Проводит борозды чела).—Ты стар и бледен, желт и смугол,Я же — роскошная река!В пещере дикой дай мне угол,Молю седого старика.Я, равная богиням,Здесь проведу два-три денька.Послушай, рухлядь отодвинем,Чтоб сесть двоим у огонька.Ты веришь? Видишь? — Снег и вьюга!А я, владычица царей,Ищу покрова и досугаСреди сибирских дикарей.Еще того недоставало —Покрыться пятнами угрей.Монгол! Монгол! Как я страдала!Возьми меня к себе, согрей!»Покрыта пеплом из снежинокИ распустив вдоль рук косу,Она к нему вошла. Как инок,Он жил один в глухом лесу.«Когда-то храмы для меняПрилежно воздвигала Греция.Могол, твой мир обременя,Могу ли у тебя согреться я?Меня забыл ваять художник,Мной не клянется больше витязь.Народ безумец, народ безбожник,Куда идете? Оглянитесь!» —«Не так уж мрачно, —Ответил ей, куря, шаман.—Озябли вы, и неудачноБыл с кем-нибудь роман».—«Подумай сам: уж перси этиНе трогают никого на свете.Они полны млека, как крынки.(По щекам катятся слезинки.)И к красоте вот этой выиХолодны юноши живые.Ни юношей, ни полководцев,Ни жен любимцев, ни уродцев,Ни утомленных стариков,Ни в косоворотках дураков.Они когда-то увлекалиНароды, царства и престолы,А ныне, кроткие, в опале,Томятся, спрятанные в полы.И веришь ли? Меня заставили одетьВот эти незабудки!Ну, право; лучше умереть.Чем эти шутки.Это жестоко». Она отошлаИ, руки протянув, вздохнула.«Как эта жизнь пошла!»И руки к небу протянула.«Все, все, монгол, все, все — тщета,Мы — дети низких вервий.И лики девы — нищета,Когда на ней пируют черви!»Шаман не верил и смотрел,Как дева (золото и мел)Присела, зарыдав,И речь повел, сказав:«Напрасно вы сели на обрубок —Он колок и оцарапает вас».Берет с стола красивый кубокИ пьет, задумчив, русский квас.Он замолчал и, тих, курил,Смотря в вечернее пространство.Любил убрать, что говорил,Он в равнодушия убранство.И дева нежное «спасибо»Ему таинственно лепечетИ глаза синего изгибаВзор шаловливо мечет.И смотрит томно, ибоОн был красив, как белый кречет.Часы летели и бежали,Они в пещере были двое.И тени бледные дрожалиВокруг вечернего покоя.Шаман молчал и вдаль глядел,Венера вдруг зевнула.В огонь шаман глядел,Венера же уснула.Заветы строгие храняДолга к пришелицам святого,Могол сидел, ей извиняИзгибы тела молодого.Так, девы сон лелея хрупкий,Могол сидел с своею трубкой.«Ах, ах!» — она во сне вздыхала,Порою глазки открывала,Кого-то слабо умоляла,Защитой руку подымая,Кому-то нежно позволялаИ улыбалася, младая.И вот уж утро. ПрокричалиНа елях бледные дрозды.Полна сомнений и печали,Она на смутный лик звездыВзирала робко и поройО чем-то тихо лепетала,Про что-то тихо напевала.Бледнело небо и светало.Всходило солнце. За горойО чем-то роща лепетала.От сна природа пробудилась,Младой зари подняв персты.Венера точно застыдиласьСвоей полночной наготы.И, добродетели стезей идя неопытной ногой,Она раздумывала, прилично ли нагойЯвиться к незнакомому мужчине.Но был сокрыт ответ богини.[ «Он мало мне знаком», —Она в уме своем решила,Сорвать листочек поспешилаИ тело бледное прикрылаБерезы черным лепестком.И великодушный к ней моголЕй бросил шкуру рыси.]И дева, затаив глагол,Моголу бросила взор выси.От кос затылок оголив,Одна, без помощи подруг,Она закручивает их в круг.Но тот, как раньше, молчалив.Затылок белый так прекрасен,Для чистых юношей так ясен.Но, лицемерия престол,Сидит задумчивый могол.Венера ходит по пещереИ в горести ломает руки.«Это какие-то звери!Где песен нежных звуки?От поцелуев прежних зноя,Могол! Могол, спаси меня!Я вся горю! Горя и ноя,Живу, в огнистый бубен чувств звеня.Узнай же! Знаешь, что тебе шепну на ухо?Ты знаешь? Знаешь, — я старуха!..Никто не пишет нежных писем,Никто навстречу синим высямВлюбленных глаз уж не подъемлет,Но всякий хладно с книжкой дремлет.Но всякий хладно убегаетПрочь от себя за свой порог,Лишь только сердце настигаетЛюбви назначенный урок.Как все это жестоко! —Сказала дева, вдруг заплакав.—Скажи хоть ты: ужель с ВостокаИдет вражда к постелям браков?К ногам снегов, к венкам из маков?С кладом могилы отрокодинаков».Но, неразговорчив и сердитКак будто, тот сидит.Напрасно с раннего утра,Раньше многоголосых утра дудок,Она из синих незабудок,В искусстве нравиться хитра,Сплела венок почти в шесть саженИ им обвилась для нежных дел.По-прежнему монгол сидел,Угрюм, задумчив, важен.Вдруг сердце громче застучало.«Могол, послушай, — так началаОна. — Быть может, речь моя чуднаИ даже дика, и мало прока.Я буду здесь бродить одна(Ты знаешь, я ведь одинока),Срывать цветы в густом лесу,Вплетать цветы в свою косу.Вдали от шума и борьбы,Внутри густой красивой рощиЯ буду петь, сбирать грибы,Искать в лесу святого мощи,Что может этой жизни проще?» —«Изволь, душа моя, — ответилМогол с сияющей улыбкой. —Я даже в лесу встретилДупло с прекрасной зыбкой».В порыве нежном хорошея,Она бросается ему на шею,Его ласкает и целует,Ниспали волосы, как плащ.Могол же морщится, тоскуетОна в тот миг была палач.Она рассказывает емуПро вредный плод куренья.«Могол любезный, не кури!Внемли рыданью моему».Он же, с глазами удовлетворенья,Имя произносит Андури.Шаман берет рукою бубенИ мчится в пляске круговой,Ногами резвыми стучит,Венера скорбная молчитИли сопровождает голос трубен,Дрожа звенящей тетивой.Потом хватает лук и стрелыИ мимо просьб, молитв, моленийИдет охотник гордый, смелыйК чете пасущихся оленей.И он таинственно исчез,Где рос густой зеленый лес.Одна у раннего костраВенера скорбная сидит.То грусть. И, ей сестра,Она задумчиво молчит.Цветы сплетая в сарафан,Как бело-синий истукан,Глядит в необеспокоенные воды —Зеркало окружающей природы.Поет, хохочет за двоихИли достает откуда-то украдкойСамодержавия портныхНовое уложение законовИ шепчет тихо: «Как гадко!»Или: «Как безвкусно… фу, вороны!»Сам-друг с своею книжкой,Она прилежно шепчет, изучает,Воркует, меряет под мышкойИ… не скучает.И воды после переходит,И по поляне светлой бродит.Сплетает частые венки,На косах солнца седоки.О чем-то с горлинкой воркуетИ подражательно кокует.Венера села на сосновый пеньИ шепчет робко: «Ветер-телепень!Один лишь ты меня ласкаешьСвоею хрупкою рукой,Мне один не изменяешь,Людей отринувши покой.Лишь тебе бы я дарилаСном насыщенный ночлег,Двери я бы отворила,Будь ты отрок, а не бег…Будь любимый человек…Букашки и все то, что мне покорно!Любите, любите друг друга проворно!Счастье не вернется никогда!»И вот приходит от труда,Ему навстречу выбегает,Его целует и ласкает,Берет оленя молодого,На части режет, и готовоЕе стряпни простое блюдо;Сидит и ест… ну, право же, не худо!Шаман же трубку тихо куритИ взор устало, томно щурит.И, как чудесная страна,Пещера в травы убрана.Однажды белый лебедьСпустился с синей высоты,Крыло погибшее колебитИ, умирая, стонет: «Ты!Иди, иди! Тебя зовут,Иди, верши свой кроткий труд.От крови черной пегийЯ, умирающий, кляну:Иди, иди, чаруя негойСвою забытую страну.Тебе племен твоих соборГотовит царственный убор.Иди, иди, своих лелея!Ты им других божеств милее.Я, лебедь умирающий, кляну:Дитя, вернись в свою страну,Забыв страну озер и мохов,Иди, приемля дань из вздохов».И лебедь лег у ног ея,Как белоснежная змея.Он, умирающий, молилИ деву страсти умилил.«Шаман, ты всех земных мудрей!Как мной любима смоль кудрей,И хлад высокого чела,И взгляда острая пчела.Я это все оставлю,Но в песнях юноши прославлюВот эти косы и эту грудь.Ведун мой милый, все забудь!И водопад волос могуче-рыжий,И глаз огонь моих бесстыжий,И грудь, и твердую и каменную,И духа кротость пламенную.Как часто после мы жалеемО том, что раньше бросим!»И, взором нежности лелеем,Могол ей молвит: «ПросимНас не забывать,И этот камень дикий, как кроватьОн благо заменял постели,Когда с высокой елиНасмешливо свистелиЗлатые свиристели».И с благословляющей улыбкойОна исчезает ласковой ошибкой.