Троя. Повелитель Серебряного лука - Геммел Дэвид - Страница 38

– Боюсь, твоя команда не очень счастлива, – сказал египтянин, нарушив молчание.

– Они – хорошие люди, смелые и честные. Зидантос прекрасно разбирался в людях. Он нанимал только людей с сердцем. Сегодня они будут думать о нем. Как и я.

– Мне кажется, они будут думать не только о нем.

Геликаон кивнул.

– Да, не только о нем, – согласился он. – Ты хорошо сражался сегодня. Зидантос гордился бы тем, как ты обраща-

ешься с его дубинкой. Если хочешь, оставайся у меня служить.

– Я собирался покинуть корабль в Трое.

– Многие захотят это сделать, – сказал Геликаон. – Ты, однако, должен подумать о разумности этого решения.

– Почему это не очень разумно?

Геликаон отвернулся от берега, и египтянин почувствовал силу его взгляда.

– Какое преступление ты совершил в Египте?

– Что заставило тебя задать такой вопрос? – уклонился от ответа Гершом.

– Ты осторожный человек, египтянин, и мне нравится это черта. Но сейчас не время секретов. Толстый царь рассказал мне, что послы-египтяне в каждом порту спрашивают о сильном чернобородом беглеце, который может называть себя Гершомом. Объявлена награда в большую сумму золота человеку, который выдаст его правосудию. Поэтому я спрашиваю тебя снова, какое преступление ты совершил?

У Гершома сердце оборвалось. Он не понял – хотя ему следовало – что его дед отправит людей в такую даль, чтобы поймать его.

– Я убил двоих царских стражников, – ответил он.

– Они искали тебя, чтобы взять под стражу?

– Нет. Я видел, как они напали на женщину, и бросился остановить их. Стражники вытащили мечи. Поэтому я убил двоих из них. Я был пьян и не контролировал себя. Сейчас я об этом, конечно, сожалею.

– Если они напали на женщину, ты прав, что остановил их.

– Нет, не прав. Она была рабыней, если стражники решили поохотиться на рабов, это не преступление. Женщина не должна им сопротивляться.

– Поэтому ты убежал.

– В наказание за мое преступления мне должны были выколоть глаза, а затем сжечь заживо. Никакого бальзамирования, никаких прогулок с Осирисом в Легендарных землях, никакого будущего среди звезд. Да, я сбежал. Но кажется, в Зеленом море нет безопасного убежища.

– Ты будешь в безопасности среди моей команды в Дарда-нии. Мы перезимуем там.

– Я подумаю о твоем предложении, Геликаон. И благодарю тебя за это.

Счастливчик вздохнул.

– Не нужно благодарности, Гершом. Многие моряки оставят меня, когда мы достигнем Трои. Я не могу позволить себе потерять хорошего бойца такого, как ты.

– Я уверен, что ты мог бы убедить их остаться.

Геликаон печально ему улыбнулся.

– Только рассказав правду, а не могу себе этого позволить.

– Тебе нужно объяснить мне эту загадку, – сказал Гер-шом.

– Может, так и сделаю, когда узнаю тебя получше.

– Что сейчас происходит?

– Мы упустили Коланоса, и сезон почти окончен. Я возобновлю эту охоту весной. Даже если на это потребуется вся моя жизнь, я найду его однажды. Или его доставят ко мне.

– Нет более могущественной силы под звездами, чем ненависть, – заметил египтянин.

– Ненависть не слишком хорошее чувство, и от нее невозможно освободиться, – с горкчью ответил Геликаон. – Но, даже зная это, я не успокоюсь, пока Коланос не умрет. Даже зло нельзя оставить безнаказанным.

– Ты пошлешь убийц?

– Нет, я найду его сам.

Геликаон замолчал.

– О чем ты думаешь? – спросил Гершом.

Счастливчик глубоко вздохнул, затем медленно выдохнул.

– Я думаю о моем отце, о том, когда я в последний раз видел его. Его подстерег наемный убийца. Он отрезал ему ухо. Не знаю зачем.

– Ты не нашел того, кто приказал это сделать?

– Нет. Мои люди все еще ищут его. Я назначил награду за информацию. Пока ничего не выяснили. Как и Коланос, этот человек, который заказал смерть моего отца, умрет. Я дал клятву.

Человек на берег что-то говорил громким голосом. Гер-шом подошел к борту и посмотрел вниз. Это был Ониакус. «Услышь наши слова, о Гадес, повелитель глубокой тьмы, – закричал он, – потому что некоторые из наших друзей отправятся в твои земли в поисках Елисейских полей!» Моряки начали петь.

Геликаон перебрался за борт и спустился на берег. Люди, оставшиеся на корабле, собрались вокруг Гершома и тоже начали петь. Песня была печальной – прощальная песня смерти. Когда она закончилась, Гершом увидел, как Геликаон вышел в круг людей на песке. Он начал рассказывать о Зидантосе, о его смелости, любви к семье и товарищам, о его верности и величии духа. После него снова заговорил Ониакус. Он тоже говорил о Зиданто-се и Эпее, других погибших, но его истории были короче и более личными: о щедрости и чувстве юмора Вола, о страсти Эпея к азартным играм. Другие моряки тоже начали вспоминать, и в заключение своей истории каждый пел: «Услышь наши слова, о Гадес…» Гершому пришло в голову, что где-то на этом побережье еще одна команда, возможно, пела ту же песню и оплакивала смерть своих друзей, которые погибли во время нападения на «Ксантос».

Пробравшись сквозь толпу людей, собравшихся у борта, египтянин подошел к центру корабля и сел на палубу, потом лег на спину и посмотрел на небо. Гершом задумался, слышат ли их боги. Есть ли им дело до ничтожных жизней тех, кто почитает их. Оплакивает ли золотой Осирис наши потери? Скорбит ли Исида вместе с нами? Или Иегова, мрачный бог одиноких рабов? А огнедышащий Молох ассирийцев?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЗОЛОТОЙ ГОРОД

XV Город мечты

Горе Геликаона не уменьшилась, когда его корабль развернулся и поплыл на север вдоль берега. Он чувствовал, как в душе растет печаль и щемит сердце. Порой из-за этого чувства он не мог дышать. Когда «Ксантос» плыл по волнам рядом с бухтой Голубых Сов, на Счастливчика нахлынули воспоминания с особой остротой, и потеря Зидантоса почти сломила его. Сила этой скорби оказалась удивительной для него самого. Зидантос был хорошим другом и верным товарищем, но Геликаон только теперь осознал, насколько он мог положиться на твердость и преданность хетта. Всю свою жизнь Геликаон боялся привязанности, не подпускал к себе людей, не доверял им свои мысли, мечты и страхи. Зидантос не был навязчив, никогда не пытался узнать, что он чувствует. Вол был надежным другом.

Одиссей однажды сказал ему, что человек не может прятаться от своих страхов, а должен броситься навстречу и встретиться с ними лицом к лицу. Он не хотел быть царем, запертым внутри крепости. Геликаон понял это. Эта мысль освободила его, и он стал Счастливчиком, царевичем моря.

И вот теперь Геликаон знал, что только часть его освободилась. В его сознании имелась крепость, внутри которой жила душа.

Что старый гребец Спирос сказал о детях, которые пережили трагедию? У них остаются шрамы на сердце. Геликаон хорошо этот понимал. Когда он был маленьким, его сердце было открытым. Затем мать в платье золотого и голубого цветов с драгоценной диадемой на голове прыгнула с вершины скалы. Маленький мальчик поверил, что она собирается улететь на Олимп, и в молчаливом ужасе наблюдал, как ее тело разбилось о камни внизу. Затем отец потащил его вниз на берег посмотреть на ее разбитую красоту, изувеченое лицо. Слова отца горели огнем в памяти: Вот она лежит, глупая баба. Не богиня. Просто труп, корм для чаек.

Какое-то время раненое сердце ребенка оставалось открытым и ждало утешения от Анхиса. Но когда он говорил о своих чувствах, тот молчал и кричал на него за проявленную слабость. Сначала мальчика высмеивали, затем не обращали внимания. Посчитав, что служанки и слуги, относившееся к нему с любовью, поощряют его слабость, царь заменил их холодными, жестокими старухами, которым не хватало терпения в обращении со страдающим ребенком. Наконец, он научился держать свои чувства при себе.

Годы спустя под руководством Одиссея Геликаон научился быть мужчиной, смеяться и шутить с командой, работать среди них и жить их жизнью. Но всегда как посторонний наблюдатель. Он слушал людей, которые с чувством рассказывали о своих любимых, своих мечтах и страхах. Геликаон на самом деле восхищался людьми, которые могли это делать, но так и не смог открыть ворота крепости – принять участие в жизни и радости других. Затем ему стало казаться, что это не важно. Он в совершенстве освоил искусство беседы и научился слушать. Одиссей, как и Зидантос, никогда не заставлял его выражать свои чувства. Федра пыталась, и он видел боль в ее глазах, когда избегал вопросов, закрывая перед ней ворота.