Троя. Повелитель Серебряного лука - Геммел Дэвид - Страница 67

– Нет, господин, они убьют вас, – возмутился Павзаний.

– Сегодня не будет убийств, – уверил его Счастливчик, хотя он был не так в этом уверен, как говорил.

Геликаон жестом приказал Гарусу идти впереди него и последовал за ним по длинной горной тропе к крепости. Он видел, как Гарус сжал рукоятку своего меча. Затем воин остановился и медленно обернулся. Он был большим широкоплечим мужчиной с толстой шеей. Его глаза были пронзительно голубого цвета, лицо широким и честным.

– Царица – прекрасная женщина, маленький Диомед – это радость, – сказал он. – Ты собираешься убить их?

– Нет, – ответил Геликаон.

– Ты можешь мне в этом поклясться?

– Да.

– Очень хорошо, мой господин. Следуй за мной.

Они пошли дальше через открытую террасу к покоям царицы. Там стояли двое охранников. У обоих были щиты и длинные копья. Гарус подал им знак отойти в сторону, затем постучал пальцами по двери.

– Это я, Гарус, – сказал он. – Можно я войду?

– Ты можешь войти, – ответил женский голос.

Гарус открыл дверь, вошел внутрь, затем позволил войти Геликаону. Несколько воинов вскочили на ноги.

– Спокойно! – воскликнул юноша. – Я один.

Он посмотрел на молодую царицу, увидел страх и гордость в ее светлых глазах. Рядом с ней стоял маленький мальчик с золотыми волосами. Он смотрел на Геликаона, наклонив на бок голову.

– Я – твой брат, Геликаон, – сказал он ребенку. – А ты – Диомед.

– Я – Дио, – поправил его мальчик. – Папа не вставал. Поэтому мы еще не ели. Можем мы позавтракать, мама?

– Мы скоро позавтракаем, – пообещал Геликаон. Он посмотрел на царицу. Когда Анхис женился на этой изящной светловолосой зелеанской девушке, Геликаона не пригласили на свадебную церемонию. Годом раньше, чем он отплыл на «Пенелопе», он разговаривал с ней, но они тогда просто обменялись любезностями.

– Мы не знакомы друг с другом, Халисия, – сказал он. – Мой отец был суровым и холодным человеком. Ему следовало позволить нам пообщаться подольше. Возможно, тогда мы бы смогли понимать друг друга. Если бы мы это сделали, тогда ты бы знала, что я никогда не приказал бы убить моего отца, его жену или сына. Тебе не нужно меня бояться.

– Хотела бы я тебе поверить, – прошептала она.

– Ты можешь ему верить, моя царица, – заметил Гарус. Ге-ликаон удивился, но ничем себя не выдал.

– А теперь, – сказал он, – вам следует позаботиться о завтраке сына. Затем нам нужно обсудить похороны моего отца.

Он задрожал при этом воспоминании, затем прошел в заднюю комнату. Халисия сидела, сгорбившись, на стуле, ее хрупкое тело было завернуто в одеяло. Она сильно похудела, под глазами были темные круги. Геликаон поставил рядом с ней стул. Служанка ошиблась: царица лучше не выглядела. Геликаон взял ее за руку. Рука была холодной. Казалось, Ха-лисия не почувствовала его прикосновения.

Солнце показалась сквозь тучи, озарив светом море. Гели-каон опустил глаза и заметил нетронутую чашку с похлебкой и хлебом на столе рядом с Халисией.

– Ты должна поесть, – сказал он мягко. – Ты должна восстановить ваши силы.

Наклонившись вперед, Счастливчик поднял чашку и опустил в нее ложку, затем поднес к ее губам.

– Немножко, Халисия, – попросил он. Она не двигалась.

Геликаон поставил чашку на стол и сидел тихо, наблюдая, как солнечный свет танцует на волнах.

– Жаль, что я не взял его с собой в плавание, – сказал он. – Мальчик любил тебя. Его сердце бы разрывалось от печали, если бы он увидел тебя сейчас. – Он смотрел на царицу, говоря это, но выражение ее лица не менялось. – Я не знаю, где ты, Халисия, – прошептал Счастливчик. – Я не знаю, где бродит твоя душа. Я не знаю, как достучаться до тебя и вернуть домой.

Он тихо сидел с ней, держа за руку. Геликаон чувствовал, как его собственное горе поднималось, словно вышедшая из берегов река, и билось о платину. Стыдясь своей слабости, Счастливчик постарался сосредоточиться на проблемах, с которыми он столкнулся. Его тело начало дрожать. Гелика-он увидел юного Диомеда, смеющегося в лучах солнца, а рядом с ним – Зидантоса, вспомнил истоию падения с золотой лошади. Он увидел, что Вол поднял мальчика и подбросил в воздух. И платина рухнула.

Он закрыл лицо руками и заплакал по мертвым. По Зи-дантосу, который любил его как сына. По Диомеду, золотому ребенку, который никогда не станет мужчиной. По сыну ассирийца Хабусаса, который погиб рядом с отцом. И по женщине, которая бросилась вниз с этой скалы много лет назад.

Геликаон почувствовал руку на своем плече, затем кто-то встал на колени рядом с ним, обнимая его за голову и баюкая, словно ребенка. Это было царица, он накдонился к ней, и Халисия поцеловала его в щеку. Царица заговорила.

– Они забрали моего маленького мальчика, – сказала она. – Они убили моего Дио.

– Я знаю, Халисия, и скорблю о нем.

Она была такой хрупкой и холодной, несмотря на солнце. Геликаон обнял ее, прижав к себе ближе, и они сидели молча, пока солнце не утонуло в Зеленом море.

Андромаха никогда в своей жизни не была такой злой. Ярость пустила корни со времени ее приезда в эту выгребную яму города с армией лжецов, соглядатаев, шпионов и льстецов. «Креуса – самая худшая из всех, – подумала она, – с суровыми, холодными, как металл, глазами, злым языком и медовой улыбкой, предназначенной только отцу».

Неделю назад Креуса пригласила Андромаху в свою комнату. Царевна встретила сестру дружелюбно, обняла и по-целовалаее в щеку. Комнаты оказались такими, какими Андромаха и ожидала увидеть у любимой дочери царя, – отделаны сверкающим золотом, обставлены изящными вазами, искусно сделанной мебелью, богатыми тканями и заканчивалась двумя широкими балконами. На полу лежали мягкие толстые ковры, а стены украшали картины. Креуса была в светло-голубой тунике, длинный и искусно сплетенный серебряный шнурок изящно огибал ее шею и грудь, заканчиваясь на изящных плечах. Ее лицо раскраснелось, и Андромаха поняла, что царевна пьна. Креуса наполнила золотой кубок вином, добавила немного воды и предложила ей. Андромаха сделала глоток. Вино было крепким, но по вкусу она распознала резкий привкус корений, которые они использовали на Тере во время пиров и праздников, чтобы освободить сознание и раскрепоститься. Андромаха никогда не принимала этот настой, хотя Каллиопа употредляла его регулярно. Креуса села поближе к Андромахе на кушетку, во время разговора потянулась и взяла девушку за руку.

– Нам нужно стать подругами, – сказала она с милой улыбкой, сверкая глазами с расширенными зрачками. – У нас так много… общего.

– Например?

– О, не стесняйся, Андромаха, – прошептала Креуса, придвигаясь ближе. – Во дворце мало секретов, которые мне не известны. Как тебе понравилась изящная Алесия? Она тебе доставила удовольствие? Я сама ее для тебя выбрала.

– А зачем ты это сделала? – спросила Андромаха, вернувшись мыслями к юной фракийской служанке и вспомнив, насколько простым было обольщение.

– Я хотела выяснить, совпадают ли наши интересы, – Креуса наклонилась ближе, обвив руками плечи Андромахи. Девушка схватила Креузу за запястье и сняла ее руку с плеча, затем встала. Креуса тоже встала с удивленным выражением лица.

– Что не так? – спросила она.

– Все в порядке, Креуса.

– Ты отказываешься от моей дружбы? – в глазах Креусы загорелась злоба.

– Не от твоей дружбы, – ответила Андромаха, пытаясь сохранять спокойствие.

– Тогда будь со мной, – сказала она, подвигаясь ближе. Андромаха поняла, что не сможет закончить эту встречу тактично.

– Мы не станем любовницами, – сказала она Креусе. – Ты очень красива, но я не хочу тебя.

– Ты не хочешь меня? Ты – высокомерная сука! Убирайся с глаз моих!

Андромаха вернулась в свою комнату, расстроившись. Она не хотела иметь такого врага, как Креуса, и знала, что это повлечет за собой проблемы. Но она не понимала, насколько сильной была злоба Креусы.

Жертвой мести Креусы стала Экса. Маленькая служанка страдала от неизвестности, с тех пор как пришли новости, что Гектор пропал. Ее муж, Местарес, был оруженосцем Гектором и одним из тех, кто потерялся вместе с ним. Как будто страха за мужа и неуверенности было недостаточно, Экса родила сына десять дней назад. Надеясь вернуться к своим обязанностям при дворе, девушка оставила его с родственницей в нижнем городе, чтобы работать у Андромахи в течение дня.