Флэшмен - Фрейзер Джордж Макдональд - Страница 22

У меня стала зреть мысль: а не заболеть ли мне чем-нибудь в течение ближайшего часа-двух? Разлитие желчи, скажем, или что-то инфекционное? Но тут Коттон подвел черту.

— Если видишь препятствие, — говорит он, — скачи прямо на него.

К этому отеческому совету генерал и Бернс присовокупили пару слов про то, как я должен вести себя в случае, если со мной станут обсуждать вопрос о субсидиях. Они наказывали мне любой ценой поддерживать в афганцах уверенность (при это никто не подумал, кто будет поддерживать уверенность во мне), и попрощались со мной. Бернс при этом заявил, что возлагает на меня большие надежды — ощущение, которое я вовсе не готов был с ним разделить.

Но делать было нечего, и следующий рассвет застал меня по дороге на восток. По бокам от меня ехали Икбал и проводник из афганцев, а в качестве эскорта мне были приданы пять солдат из Шестнадцатого уланского. Такая охрана была явно недостаточной для защиты, разве в случае нападения бродячих разбойников, — а афганцы не испытывали в таковых недостатка — но придала мне хоть немного уверенности. И вот, вдыхая прохладный утренний воздух, и надеясь, что все закончится хорошо, и этот эпизод станет еще одним маленьким кирпичиком в карьере лейтенанта Флэшмена, я чувствовал себя довольно бодро.

Командовавшего уланами сержанта звали Хадсон, и он уже зарекомендовал себя как способный и надежный человек. Перед выездом сержант посоветовал мне оставить в лагере свою саблю — эти армейские клинки неважное оружие, неудобное в хвате[25] — и вместо этого взять персидский скимитар: такой используют и многие афганцы. Оружие легкое и прочное, и чертовски острое. Он очень ответственно относился к этому, и к таким вещам, как обеспечение рационами людей и лошадей. Хадсон был из тех спокойных, крепко скроенных парней, которые четко знают, что делают, и было приятно чувствовать его и Икбала рядом с собой.

За первый день марша мы дошли до Хурд-Кабула, а на второй свернули с дороги на Тезин и направились на юго-восток, в горы. Путь по дороге был нелегким, теперь он стал совершенно невыносимым: местность представляла собой скопление зазубренных и обожженных солнцем скал с узкими дефиле между ними, где было жарко, как печке, а пони спотыкались на каменной россыпи. За двадцать миль со времени отъезда из Тезина нам не встретилось ни единой живой души, и когда наступила ночь, мы разбили лагерь в горном проходе, под сенью скалы, которая вполне могла оказаться стеной, отделяющий наш мир от ада. Было жутко холодно, ветер свистел в проходе, где-то вдали выл волк, а у нас едва хватало дров, чтобы поддерживать огонь. Я лежал, закутавшись в одеяло, и проклинал день, когда напился в Рагби, и мечтал оказаться в теплой постели рядышком с Элспет, Фетнаб или Жозеттой.

Поутру мы стали подниматься вверх по каменистому склону. И тут Икбал вскрикнул и взмахнул рукой: вдалеке на уступе я увидел какого-то человека, почти тут же скрывшегося из виду.

— Разведчик гильзаев, — пояснил Икбал, и в течение следующего часа мы заметили еще дюжину таких. По мере нашего продвижения наверх мы видели дозорных по обе стороны от нас: они прятались за валунами или выступами, а последние мили две с боков и сзади нас тенью сопровождали всадники. Потом мы въехали в дефиле, и проводник указал на мощную серую крепость, оседлавшую одну из вершин. За кольцом внешних стен высилась круглая башня, а с внешней стороны к укрепленным воротам лепились жалкие хижины. Это и была Могала, твердыня вождя гильзаев Шер Афзула. Редко встречал я место, которое меньше понравилось бы мне с первого взгляда.

Мы перешли на галоп, и сопровождающие нас всадники тем же аллюром сопровождали нас по открытой местности справа и слева, не отставая, но и не приближаясь к нам. У них были афганские пони, длинные винтовки-джезайли и пики. Отряд представлял собой грозное зрелище: на некоторых были надеты кольчуги поверх рубах, а у кое-кого были даже островерхие шлемы — бородатые, в причудливых одеяниях, они выглядели словно воины из какой-нибудь восточной сказки — впрочем, таковыми они и являлись.

Прямо у ворот стоял ряд из четырех деревянных крестов, и к своему ужасу я обнаружил, что прибитые к ним почерневшие, искореженные предметы на самом деле — человеческие тела. Видимо, у Шер Афзула имелись собственные представления о дисциплине. У нескольких наших парней при этом зрелище сорвались с губ восклицания, и они тревожно посмотрели на наших провожатых, выстроившихся по обе стороны от ворот. Я ощущал легкую дрожь, но убеждал себя: «К черту всех черномазых, мы же англичане!». Так что я воскликнул: «Вперед, ребята, подтянись!» — и мы нырнули в хмурый проем ворот.

По моим прикидкам, Могала раскинулась на четверть мили от стены до стены, но внутри крепости, помимо огромной башни, располагались бараки и конюшни воинов Шер Афзула, хранилища и оружейные склады, а также дом самого хана. По правде говоря, это был даже не дом, а небольшой дворец, стоящий посреди крохотного садика в тени внешней стены. Он был сложен из кипарисовых бревен, а его внутренняя отделка навевала воспоминания о бертоновских «Арабских ночах».[26] Гобелены на стенах, ковры на полу, причудливые резные арки дверей, и общее ощущение роскоши — неплохо устроился наш приятель, подумал я, — но покоя ему все равно нет. По всему дворцу были расставлены часовые: крепкие, хорошо вооруженные парни.

Шер Афзул оказался человеком лет шестидесяти, с крашеной черной бородой и неприятным морщинистым лицом, главной чертой которого оказались два горящих злых глаза, буравящих тебя насквозь. Он оказал мне довольно радушный прием, сидя на своем маленьком троне в окружении придворных, но у меня не шли из головы предупреждения Бернса о его полусумасшествии. Руки хана постоянно подрагивали, а еще у него была привычка резко мотать головой во время разговора. Однако он внимательно выслушал зачитанное одним из его министров письмо Макнотена, и оно, похоже, понравилось ему. Вместе с придворными Шер разразился возгласами удовольствия, осматривая подарок от Коттона — пару превосходным пистолетов работы Мэнтона, уложенных в обитый бархатом ящичек вместе с коробочкой капсюлей и фляжкой с порохом. Нам не оставалось ничего иного, как последовать за ханом в сад, чтобы опробовать их. Старик оказался никудышным стрелком, но с четвертой попытки сумел-таки снести голову красавцу-попугаю, привязанного к ветке. Бедная птица издавала при каждом выстреле пронзительные крики, пока удачное попадание не положило этому конец.

Раздались громкие крики восхищения, Шер Афзул закивал головой и выглядел весьма довольным.

— Прекрасный подарок, — сказал он мне, и я с радостью обнаружил, что мой пуштунский оказался достаточно хорош, чтобы понимать его. — Добро пожаловать, Флэшмен-багатур. Клянусь аллахом, это оружие для настоящего солдата!

Я сказал, что польщен, и тут мне пришла в голову прекрасная идея — подарить сейчас же один из моих собственных пистолетов сыну хана — красивому юноше лет шестнадцати, по имени Ильдерим. Тот завопил от радости, глаза его, когда он брал оружие, сияли от восторга: я выбрал верный путь.

Тут из толпы выступил один из придворных, и при взгляде на него у меня по спине пробежал неприятный холодок. Это был высокий человек — с меня ростом — с широкими плечами и узкой талией настоящего атлета. На нем был прекрасно подогнанный черный кафтан, высокие сапоги, и шелковый пояс, за который была заткнута сабля. На голове у него красовалась отполированная стальная каска с вертикальным навершием, выглядывающее из под нее лицо можно было назвать исключительно красивым — на тот своеобразный восточный манер, который мне лично никогда не нравился. Вам приходилось встречать таких: прямой нос, очень полные губы, женоподобные щеки и рот. У него была раздвоенная борода и самый ледяной взгляд, который мне приходилось видеть. Я пришел к выводу, что это опасный тип, и оказался прав.

25

Сабли, стоящие на вооружении британской кавалерии того времени пользовались дурной славой из-за скользкой медной рукояти, которую трудно было держать в руке.

26

Сэр Ричард Фрэнсис Бертон — автор «классического» перевода сказок «Тысячи и одной ночи», вышедшего в 1885–1888 гг.