Анжелика - Голон Серж - Страница 32

– Но почему же тогда вы придумали такую оскорбительную ложь, да еще выложили ее во всеуслышание за столом у дяди, которого, надеюсь, уважаете?

Она догадалась, что именно он хочет у нее выпытать, и стояла в нерешительности, взвешивая все «за» и «против». Она уже слишком много сказала, и, если сейчас станет утверждать, будто ничего не знает, ей просто не поверят.

– Я не придумала… я только повторила то, что слышала, – прошептала она.

– Мне сказали, что синьор Экзили очень умело приготовляет яды… А вот про короля я сама придумала. Конечно, не следовало этого делать, но уж очень я разозлилась.

Она неуклюже теребила конец своего пояса.

– Кто вам сказал это?

Анжелика призвала на помощь все свое воображение.

– Один … один паж. Только я не знаю его имени.

– Вы можете показать мне его?

– Могу.

Принц Конде подвел ее к двери, ведущей в залы. Она указала ему на пажа, который высмеял ее.

– Черт бы их побрал, этих сопляков, вечно они подслушивают под дверью! – пробурчал принц. – Как вас зовут, мадемуазель?

– Анжелика де Сансе.

– Послушайте, мадемуазель де Сансе, нехорошо повторять, да еще невпопад, слова, которых девочке вашего возраста не понять. Это может повредить вам и вашей семье. Я забуду об этом инциденте. Даже больше того, займусь делом вашего отца и посмотрю, не смогу ли я чем-нибудь ему помочь. Но кто поручится мне, что вы будете молчать?

Анжелика подняла на него свои зеленые глаза.

– Я умею так же хорошо молчать, когда со мной справедливы, как и отвечать, когда меня оскорбляют.

– Клянусь честью, когда вы станете женщиной, мужчины будут сходить из-за вас с ума! – проговорил принц.

На его лице мелькнула тень улыбки. По-видимому, он не сомневался, что девочка знает лишь то, в чем призналась ему. Человеку порывистому и легкомысленному, принцу Конде не хватало наблюдательности и умения разбираться в людях. Первый испуг миновал, и он решил, что все это обычные светские сплетни.

Принц привык к лести и был неравнодушен к женским чарам, и поэтому непритворное волнение этой девочки, сулившей стать настоящей красавицей, остудило его гнев. Анжелика заставила себя поднять на принца наивно-восторженный взгляд.

– Можно спросить вас? – сказала она простодушным тоном.

– О чем же?

– Зачем вы носите юбочку?

– Юбочку?.. Но, дитя мое, это же рингравы. Не правда ли, они – сама элегантность? К тому же скрывают обычные панталоны, которые неизящны и хороши только для верховой езды. А рингравы можно обшивать галуном и лентами. В них очень удобно. Разве в ваших краях их не носят?

– Нет. А для чего эти широкие оборки под коленями? – Это каноны, благодаря им икры выглядят тоньше и стройнее.

– И правда, – согласилась Анжелика. – Очень красиво. Я никогда не видела такого чудесного костюма.

– Да, поистине, говорите с женщинами о тряпках, и вы утихомирите самую злую фурию, – сказал принц, упиваясь своим успехом. – Но мне пора вернуться к своим гостям. Вы обещаете быть умницей?

– Да, ваше высочество, – с нежнейшей улыбкой ответила Анжелика, показав свои перламутровые зубки.

Принц Конде вернулся в залу и, подняв руку, словно. благословляя всех, успокоил тревожно гудевших гостей.

– Кушайте, кушайте, друзья мои. Все это выеденного яйца не стоит. Маленькая негодница сейчас извинится.

А сама Анжелика уже склонилась перед маркизой дю Плесси.

– Приношу вам свои извинения, сударыня, и прошу разрешить мне удалиться.

Маркиза не смогла вымолвить ни слова и лишь махнула рукой в сторону двери, что снова вызвало смешки.

А у двери опять поднялась какая-то суматоха.

– Где моя дочь? Где моя дочь? – громко вопрошал барон Арман.

– Мессир барон требует свою дочь! – насмешливо прокричал лакей.

Среди разряженных гостей и ливрейных лакеев несчастный барон напоминал большого черного шмеля, попавшего в паутину. Анжелика подбежала к отцу.

– Анжелика, ты сведешь меня с ума! – вздохнул отец. – Вот уже больше трех часов я в поисках тебя мечусь среди ночи между нашим замком, домом Молина и Плесси. Ну и денек, дитя мое, ну и денек!

– Уйдем отсюда, отец, уйдем скорее, прошу тебя, – сказала Анжелика.

Они уже вышли на крыльцо, как вдруг услышали голос маркиза дю Плесси.

– Минутку, дорогой кузен. Принц хотел бы с вами побеседовать по поводу таможенных пошлин, о которых вы мне говорили…

Дальнейшего Анжелика не услышала, так как отец с маркизом вошли в замок.

Она присела на последнюю ступеньку лестницы и стала ждать отца. Она вдруг почувствовала себя какой-то опустошенной – ни мыслей, ни желаний. Маленький белый грифон подошел к ней, обнюхал ее ноги. Она машинально погладила его.

Когда барон де Сансе снова вышел из замка, он прежде всего схватил дочь за руку.

– Я боялся, что ты снова удерешь. Ты просто чертенок. Принц Конде наговорил мне такие странные комплименты в твой адрес, что я уже подумывал, не извиниться ли мне за то, что я произвел тебя на свет.

Немного позже, когда они тряслись в темноте на своих неторопливо семенящих коне и муле, барон де Сансе, покачав головой, снова заговорил:

– Не пойму я этих людей. Сначала над моими словами смеются. Маркиз с цифрами в руках доказывает, насколько ему живется труднее, чем мне. Меня отпускают, даже не предложив промочить горло стаканом вина, а потом ни с того ни с сего догоняют и дают обещание сделать все, что я захочу. Как заверил меня его высочество, уже с будущего месяца я получу освобождение от таможенных пошлин.

– Тем лучше, отец, – тихо проговорила Анжелика.

Она слушала доносившуюся из темноты ночную песнь жаб – верный признак близости болот и, следовательно, их старого замка. И вдруг ей захотелось плакать.

– Как ты думаешь, маркиза дю Плесси возьмет тебя к себе в фрейлины? – спросил барон.

– О нет, не думаю, – сладким голоском ответила Анжелика.

Глава 10

Поездка в Пуатье осталась в памяти Анжелики скорее как нечто мучительное, сплошная тряска. Для столь торжественного случая была починена старая карета, куда усадили Анжелику, Ортанс и Мадлон. Мулами, запряженными в карету, правил конюх. Раймон и Гонтран сопровождали карету верхами на великолепных чистокровных лошадях, которых им подарил отец. Говорили, что при новых иезуитских коллежах есть конюшни, где юные дворяне могут держать своих лошадей.

Два першерона дополняли караван. На одном из них восседал старый Гийом, которому поручили сопровождать молодых господ. В округе ходили тревожные слухи о беспорядках и междоусобицах. Говорили, что герцог де Ларошфуко поднимает Пуату в поддержку принца Конде. Он набирает армию и изымает у крестьян часть урожая, чтобы ее прокормить. А раз армия – значит: голод и нищета, грабители и бродяги на дорогах.

Итак, Гийом завершал процессию, прицепив сбоку свою старую саблю и упираясь пикой в стремя.

Однако путешествие прошло спокойно. Лишь однажды, проезжая через лес, они заметили какие-то подозрительные фигуры, притаившиеся за деревьями, но то ли пика старого солдата, то ли просто жалкий вид экипажа охладили пыл грабителей.

Ночевали в трактире, стоявшем у зловещего перекрестка, где слышны были только завывания ветра, шумевшего в голом лесу.

Трактирщик не слишком охотно дал путешественникам бульону, как он назвал свое пойло, и немного сыру, и они поужинали при свете тоненькой сальной свечи.

– Все трактирщики в сговоре с разбойниками, – заявил своим перепуганным сестрам Раймон. – В придорожных трактирах больше всего и убивают. В последнюю нашу поездку мы ночевали на постоялом дворе, где меньше чем за месяц до того перерезали горло одному богатому ростовщику, и вся его вина заключалась лишь в том, что он путешествовал один.

Но тут же, раскаявшись, что завел столь мирской разговор, он добавил:

– Преступления совершает простой народ, но причина их кроется в беспутстве великих мира сего. Никто не ведает страха божьего!