Анжелика и ее любовь - Голон Анн - Страница 31

— Он ее держит, — послышался голос Рескатора. — Теперь нужно только подождать пока к ним подойдет лодка.

Анжелика все еще продолжала отчаянно вырываться, но он железной рукой удерживал ее. Под скрип блока лодка, покачиваясь, поднялась над палубой и начала опускаться.

В эту минуту опять раздался крик:

— Альбатросы!

Словно возникшие из пены волн, две огромные птицы подлетели к матросу и девочке и опустились рядом, заслонив их своими развернутыми белыми крыльями.

Анжелика закричала как безумная. Сейчас острые клювы растерзают ее ребенка!

Прогремел мушкетный выстрел — это стрелял Рескатор, схвативший оружие стоящего рядом мавра Абдуллы. С меткостью, на которую нисколько не повлияла бортовая качка, он поразил одну из птиц, и она, окровавленная, распласталась на волнах. Затем ударил второй выстрел — на сей раз выстрелил Никола Перро, которому без промедления подал заряженный мушкет его приятель-индеец.

Этот выстрел также достиг цели. Второй альбатрос забил крыльями, силясь взлететь, но и он был поражен насмерть.

Матрос, державший Онорину, оттолкнул его от себя и поплыл навстречу приближавшейся лодке. Еще немного — и Анжелике в руки передали маленький плюющийся, задыхающийся комок, с которого ручьями стекала вода.

Она страстно прижала его к себе. В эти страшные, минуты, которые показались ей вечностью, она проклинала себя за то, что привела свою малютку в такую ярость.

Девочка ни в чем не виновата. Это взрослые, занятые своими глупыми конфликтами, покинули ее, забросили — и она отомстила, как смогла.

Весь пережитый Анжеликой страх, все угрызения совести вылились в порыв злости против того, чья холодная безжалостность заставила ее, мать, так сильно обидеть своего ребенка, довести ее до отчаяния.

— Это все ваша вина! — крикнула она, повернувшись к нему с искаженным от гнева лицом. — Из-за того, что вы своей злобностью почти свели меня с ума, я едва не потеряла дочь! Я вас ненавижу, кем бы вы ни были под этой вашей маской! Если вы выжили, чтобы стать таким, то лучше бы вы и вправду умерли!

Она убежала на другой конец судна, словно раненый зверь в свое логово, забилась в закуток на нижней палубе и начала раздевать Онорину. Девочка брыкалась, так что за жизнь ее можно было не опасаться, но ведь она могла простудиться в ледяной воде.

Эмигранты окружили их, и каждый предлагал какой-нибудь рецепт, но применить их на практике было невозможно из-за отсутствия средств: не было ни пиявок, чтобы приложить к ступням, ни горчичников на спину…

Врач Альбер Парри вызвался пустить девочке кровь. Для этого было достаточно только слегка надрезать мочку ее уха, но, увидев рядом с собой лезвие перочинного ножа, Онорина истошно завопила.

— Оставьте ее. Хватит с нее волнений, — сказала Анжелика.

Она довольствовалась тем, что взяла немного рому, который раз в день выдавали пассажирам-мужчинам, и растерла им маленькое, холодное тельце. Потом завернула дочь в теплое одеяло. Онорина, наконец-то сухая, с раскрасневшимися щечками, воспользовалась моментом и с бесстрашным видом извергла из себя изрядную порцию соленой морской воды.

— Какая ты противная, — в сердцах выругала ее Анжелика.

Она поглядела на упрямое, смешное личико своей неукротимой дочурки, и внезапно все ее ожесточение исчезло. Нет, она не позволит им свести ее с ума. Ни Жоффрею де Пейраку, ни Берну, ни этой маленькой чертовке не удастся заставить ее потерять рассудок. Она чуть было не заплатила слишком дорогую цену за то, что с утра позволила себе пребывать в расстроенных чувствах. Ее муж воскрес из мертвых, но он ее больше не любит. Ну и что с того? Как бы ни был жесток удар, она должна держать себя в руках и все перенести ради дочери.

И она очень спокойно принялась снова вытирать Онорину. Одеяло промокло и больше не грело. Старая Ребекка как нельзя более кстати предложила вместо него очень теплую и удобную меховую шубу.

— Хозяин корабля подарил мне ее, чтобы греть мои старые кости, но все это вздор, и сегодня ночью я отлично обойдусь без нее!

Анжелика осталась одна, стоя на коленях около дочери. Розовое личико Онорины выглядывало из темного меха, длинные рыжие волосы высыхали, и в свете фонарей, которые уже развешивали вокруг, начали отливать медью. Анжелика поймала себя на том, что ее губы растягиваются в улыбке.

Поступок дочери, способной в порыве ярости броситься в воду, вызывал у нее одновременно и страх, и восхищение.

— Зачем ты это сделала, любовь моя, ну скажи — зачем?

— Я хотела убежать с этого гадкого корабля, — ответила Онорина охрипшим голосом. — Я не хочу здесь оставаться. Я хочу отсюда уйти. Здесь ты очень злая…

Анжелика понимала, что девочка права. Она вспомнила, как Онорина появилась сегодня утром в салоне, где они с мужем спорили, словно два врага.

Тогда малышка одна пошла на ее поиски, и никому не пришло в голову ее остановить. На судне, которое всю ночь трепала буря, она могла двадцать раз переломать себе кости, упав в какой-нибудь открытый люк, или даже свалиться в море. И никто бы никогда не узнал, что случилось с маленькой девочкой, с проклятым незаконнорожденным ребенком! Только этому темнолицему мавру присущее его расе чутье подсказало, кого ищет девочка, семенящая в тумане среди бесчисленных опасных препятствий, и он отвел ее к матери.

А вечером она, Анжелика, поглощенная водоворотом своих тягостных, сводящих с ума мыслей, вовсе перестала обращать внимание на дочь. Она смутно надеялась, что за ней кто-нибудь да присмотрит: Абигель, Северина, жены протестантов… Но у тех тоже голова шла кругом. Сам воздух «Голдсборо» разлагающе действовал на рассудок. Прошло только несколько дней плавания, но ни один из пассажиров уже не смог бы узнать в зеркале собственную душу.

Глубоко запрятанные чувства вышли наружу, я выявилось то, что, казалось, было давно забыто. Осознанно или нет но своим бездействием протестанты давали понять, что и Онорина, и Анжелика для них чужие.

«У тебя есть только я!»

Анжелика кляла себя за то, что позволила себе настолько забыться. Она должна была сразу вспомнить, что после Ниельского аббатства худшее осталось для нее позади. Что бы ни случилось, горе или радость, разве не знает она, что безвыходных положений не бывает? Тогда откуда же это нелепое смятение обезумевшего животного, бессмысленно бьющегося головой о стены? «Нет, я не дам им свести себя с ума!» Она склонилась к дочери и погладила ее выпуклый лобик.

— Я больше не буду злой, но и ты, Онорина, больше не кради! Ты ведь прекрасно знаешь, что поступила очень плохо, взяв эти алмазы.

— Я хотела положить их в мою шкатулку с сокровищами, — сказала девочка, как будто это могло объяснить все.

Тем временем пришел славный Никола Перро и опустился около них на колени. Его сопровождал неизменный его спутник — индеец, с чашкой горячего молока для спасенной девочки.

— Мне поручено справиться, как чувствует себя Горячая головка, — объявил канадец, — именно такое имя ей не преминули бы дать в вигвамах ирокезов. Я должен также дать ей выпить это молоко, в которое добавили несколько капель микстуры, чтобы ее успокоить, если она еще не успокоилась сама. Вообще-то для дурного характера нет лучшего средства, чем холодная вода. А что об этом думаете вы, барышня? Собираетесь еще нырять?

— Ой, нет, вода очень холодная и соленая…

Внимание этого бородача в меховой шапке наполняло Онорину блаженством. Ей захотелось показать себя в самом выгодном свете и обиженное выражение, которое она нарочно придавала своей физиономии, чтобы проучить мать, вмиг уступило место улыбке. Она послушно выпила принесенное молоко.

— Я хочу, чтоб ко мне пришел Колючий Каштан, — потребовала она затем.

— Колючий Каштан?

— Это потому, что у него щеки колются, и мне нравится о них тереться, — с восхищением сказала Онорина. — Он держал меня на руках на лесенке.., и еще в воде.

— Она говорит о сицилийце Тормини, — пояснил Никола Перро, — о матросе, который вытащил ее из воды.