Последний из Рода - Авербух Наталья Владимировна - Страница 68

— А я и не говорю, что Нара твоя плоха, я просто повторяю — не для тебя она. Ты что о ней знаешь? Ни-че-го. А меня вот обмануть не так просто.

— Ты о чем это? — насторожился я.

Кольд поморщился, проводил взглядом парочку подвыпивших стражников.

— Не к месту разговор. — Сухо. — Завтра меня спроси, если не передумаешь. А пока иди домой, и правда — так лучше будет. А придешь, проверь, где она-то… Сомневаюсь, что она тебя ждет. Ночь сегодня темная… Как раз такие они и любят.

Нара

Старейший сдержал свое слово: ночью, когда в таверне все уснули, он пришел за мной.

— И здесь ты живешь? — спросил баньши, окидывая комнату презрительным взглядом. Скривился, словно что-то кислое укусил. — Это все, что может тебе дать твой человек?

— Не говори так о нем! — резко. Да, мой Род пришел в упадок, но не Старейшему судить меня и моего человека! Его люди сидят себе в тепле и довольстве, горя не знают, но не о них будут петь барды тысячи лет спустя — о моем, нищем и бездомном, но Воине.

— Тише, не кричи. Меня никто слышать не может, а вот ты поднимешь на ноги всех смертных в округе. Готова идти со мной? Возьми гитару. — Он вновь поморщился.

— Да, Старейший. — Соглашаюсь, сама не зная, почему. Соскучилась по сородичам? Заинтересовалась неожиданным приглашениям? Боялась отказать могущественному баньши? Не знаю… Всего понемногу.

— Не спускайся по лестнице, — приказал Старейший. — Привлечешь слишком много внимания. Лезь в окно.

— Как? У меня нет ни лестницы, ни веревки, Старейший.

— А пауки на что? — усмехается баньши. Он подошел к открытому окну, и вызвал паука. Одного-единственного, даже не очень крупного. Вызвал и приказал вытянуть нить.

— Ты издеваешься? Я не паук, не муха, будь я даже в десять раз меньше… — Он не дал мне договорить:

— Погоди, ты не видела всего. Вот сейчас — смотри.

Старейший погладил паутину. Она засветилась, принялась утолщаться… к подоконнику в моей комнате был прилеплен толстый канат, на вид прочный и надежный.

— Лезь! — приказывает мне баньши. — Он не оборвется и не отклеится. Лезь!

Мне ничего не остается, как повиноваться. Я вешаю гитару за спину, подхожу к окну. Каната неприятно касаться, он липнет к ладоням, словно не хочет отпускать. Брезгливо отдёргиваю руки.

— Это же паутина, — напоминает Старейший. — Лезь!

Я повинуюсь.

Если бы у меня была обычная веревка, я бы сто раз успела упасть. К счастью, эта оказалась клейкой ровно настолько, чтобы я не могла случайно оступившись, сорваться. Оказавшись на земле, я прислоняюсь к стене и пытаюсь восстановить дыхание. Смотрю на содранные ладони. Больно!

— Что ты встала? — удивляется Старейший. Кажется, он не понимает, что мое тело может уставать и испытывать боль… — Идем скорее!

Баньши провел меня по темным улицам Костряков. Он был прав — нам никто не встретился на пути, словно кто-то предупредил всех жителей, что не надо сейчас выходить из домов. Нет, я ошиблась. Несколько раз до нас доносились чьи-то голоса, но издалека, ни разу не приблизившись.

Потом был спуск в подвал заброшенного дома, проход по темному и длинному тоннелю… потом мы вышли на воздух.

Пустошь. Нас уже ждали.

— Что так долго, Старейший? — спросила одна из баньши. Кажется, ее звали Гана… а, впрочем, не помню.

— Смертные медленно ходят, — пояснил мой проводник. Все рассмеялись, но он остался серьезным. — Нара, ты знаешь, что должна сделать?

— Круг? — тихо спросила я.

— Да. Ты единственная из нас можешь его нарисовать. Значит, мы можем не прибегать к помощи посторонних.

— Мы подскажем тебе заклинания, — пообещала Гана. — Ты ведь никогда не могла запомнить больше строчки.

Все рассмеялись.

— Как забавно видеть тебя человеком! — произнесла другая баньши, Элия. — Нара, ты должна пообещать перед следующей выходкой предупредить меня. Мы все держим пари о том, на какую дурь ты еще способна. Нет, в самом деле, сначала предупреди меня!

— И меня! И меня! — наперебой закричали другие. Старейший отогнал их.

— Не отвлекайте Нару, — произнес он. — Ей надо сосредоточиться.

Я положила гитару на траву, выпрямилась, посмотрела на затянутое облаками ночное небо. Гана подошла ближе, шепнула несколько слов. Я подхватила, запела, закричала. Магия. Заклинание. Другие баньши запели следом за мной, а я пошла по кругу, очерчивая его то правой, то левой ногой. Когда я остановилась, в траве светилось кольцо, а все баньши оставались внутри. Я перегнулась через начерченную мной линию и подобрала гитару. Сняла плащ, сложила пополам, постелила и устроилась как могла удобнее. Я провела рукой по струнам, прислушалась к стону гитары. Баньши медленно опускались на землю — обычно мы плывем над ней, не касаясь ногами поверхности — и одевались плотью. Этой ночью, в этом кругу они могли быть такими, какими мы бываем только в доме своей Эйш-Тан. В воздухе одуряющее пахло цветами — теми, которые цветут лишь в Темном лесу. В воздухе пахло нашей магией.

— Играй, Нара! — закричала Гана. — Играй! А мы будем веселиться!

И я заиграла. Ну, конечно. Не плясать же со всеми меня сюда позвали. Обычно мы просим других Старших начертить круг и потом играть на наших сборищах, но договариваться каждый раз с посторонними моим сородичам надоело. А тут я. И вроде как баньши, и вроде могу и круг сделать, и гитару на праздник принести… удобно, что и говорить. И отказаться нельзя. Мало ли как отомстят разозленные баньши. Я играла.

Нас было шестеро в кругу: я, Старейший, Гана, Элия и еще две баньши, имен которых я не помнила. Все они были такими же, какими я их видела в прошлый раз. Старейший не меняет облика, в отличие от нас всех, а в Родах остальных, видно, не умирали невинные девы за время разлуки. Хорошо им. Помню, как надо мной смеялись на прошлых праздниках, когда я являлась в облике Тарины — старая, дряхлая, едва способная шагнуть лишний раз, не то, что танцевать.

Девушки затеяли пляску, Старейший танцевать отказался, постелил плащ и сел у самой линии напротив меня. Когда танцующие налетели на него и трое попадали, он недовольно проворчал, что я могла бы начертить круг побольше. А Элия потребовала, чтобы я играла еще быстрее. И я играла, хотя у меня болели содранные о веревку ладони, хотя от ударов по струнам ныли пальцы. Больше музыки, громче, быстрее! Сегодня баньши веселятся!

Девушек радовало все. Ставшие материальными тела, осенний холод, пожухлая трава под ногами, порывы режущего ветра. Начал накрапывать мелкий дождик — и девушки бросились ловить капли в ладони. Им хорошо — они не простудятся, даже если промокнут. Им было весело. Баньши так редко одеваются плотью — только в колдовском кругу, который лишит их тел, когда они утром выйдут из него. Их — и любого, кто по неосторожности забредет сюда. Войти может кто угодно, даже случайно — ведь снаружи не виден ни круг, ни что в нем происходит. А вот выйти — нет. Душа расстанется с телом, человек ли, Старший — умрет. Только баньши это не опасно, потому что тела созданы самим кругом. Баньши — и тому, кто его начертил. Поэтому я вернусь домой, когда закончится ночь. Домой…

Это ли дом? Дом, о котором я мечтала для Тиана?

Я подняла голову — и оборвала музыку. К нам, пошатываясь, приближался человек. Вот он шагнул в сторону, как бы намереваясь обойти круг, вот его повело обратно… шаг, другой. Третий. Я ничего не могла поделать, он переступил через светящуюся линию и оказался в круге. Обрек себя на верную смерть.

Нет! Я смогу, я сумею, я выведу его из круга живым. Не ради него, а потому что не хочу убивать. Не могу.

Человек был пьян. Это первое, что бросалось в глаза. От него несло перегаром, лицо было покрыто трехдневной щетиной, одежда испачкана и порвана. Он был очень пьян… но что его привело ночью на пустошь?

— О! — сказал человек. — Люди.

— Играй, Нара! — закричала одна из баньши, чьего имени я так и не смогла вспомнить. — Громче!