Дорога надежды - Голон Анн - Страница 47

Что не мешало ему вкладывать в каждое свое начинание талант, страсть и жажду удачи, привносить в каждое дело, в каждую обязанность исключительную добросовестность. Будучи хозяином на борту корабля, он не требовал от команды сверх того, что необходимо для успешного завершения плавания. Порой он тревожил Анжелику, смущал ее. Она чувствовала, что бессильна перед этим железным характером. И все-же это был тот же человек, ак-ватанский сеньор, прививший Квебеку вкус к моде и тщательно выбиравший из прибывших европейских товаров подарки дамам и «властям предержащим», которых надо было задобрить, кто однажды сказал Онорине: «Я ваш отец», но также и тот, кто гнался по ледяной пустыне за Пои' Брианом, чтобы убить его на дуэли поступок, который ояа до сих пор не могла ему простить не столько из-за Пон-Бриана, сколько из-за охватившего ее тогда ужаса, что она никогда больше не увидит своего мужа. Тот, кто сжег свой форт Катарунк со веем его имуществом в отместку за кровь убитых ирокезских вождей и кто, будучи гостем Салема, поспешил преклонить колени перед домом колдуний-квакерш, умоляя их спасти «жену и возлюбленных детей».

Странный человек, который всегда будет поражать ее неожиданностью своих поступков.

Но не казалась ли и она ему такой же непредсказуемой? Хотя бы изредка?

Как-то раз отдыхая на балконе своей кормовой каюты, поскольку день бал ветреный, она услышала голоса, доносившиеся из картежной. Гортанные звуки перемежались с голосами Жоффрея де Пейрака и Колена Патюреля, задававших вопросы африканским неграм, купленным графом на богатом рынке Род-Айленда.

Анжелика вспомнила, как некогда была удивлена при виде мужа, расхаживавшего по набережным и площадям Ньюпорта, портового города маленького штата, столица которого называлась Провиденс, и внимательно рассматривавшего «партии» рабов.

Через приотворенную дверь она с любопытством наблюдала за скрытой в полумраке каюты группой чернокожих африканцев, сидевших на полу у ног Жоффрея де Пейрака и Колена Патюреля.

Среди них находился мужчина небольшого роста, по всей видимости, абориген тропического леса, ибо был коренастым, с резкими чертами лица, и рядом с ним беременная женщина, вероятно, его жена — очень высокая, необыкновенной красоты негритянка с сыном лет десяти.

Хорошо сложенный мужчина был, судя по его французскому языку, выходцем с Малых Антильских островов, куда в течение последних десятилетий привозили негров вместо умерших рабов-индейцев.

Колен разговаривал с высокой женщиной, диалектом которой он, по-видимому, владел, и переводил Жоффрею, когда тот, понимая далеко не все, терял нить разговора.

Она различала в колеблющемся полумраке, который покачивающееся судно по своей прихоти разлагало на яркие и темные пятна, лица столь непохожих друг на друга мужчин: мужественный профиль Жоффрея, его внимательный, пронизывающий взгляд, прячущийся под арками бровей, угадывающий намерение собеседника, скрываемое за мимикой, жестами и словами, и рядом с ним светлая грива, всклокоченная борода и могучие плечи Колена. В море его покидала некоторая, присущая ему на суше неуклюжесть, когда он исполнял свои обязанности губернатора, и сразу вспоминалось, что, став еще в раннем возрасте юнгой, он всю последующую жизнь бороздил моря, подобно многим нормандцам.

С неудержимым восхищением и любопытством она рассматривала мужа, не подозревавшего, что за ним наблюдают. Ей нравились его склоненный профиль, движения губ, красноречивые жесты.

Она отметила, что он разговаривал с этими несчастными неграми, прибывшими с другого конца света, движимый желанием обеспечить им, людям с исковерканной судьбой, сносную жизнь.

И она не сводила бы с него глаз…

Глава 16

— А правда, что Куасси-Ба женится на высокой негритянке Пель? — как-то жарким днем спросила Северина, когда в теин под тентом они лакомились фруктовым мороженым, сотворенным чудесным кулинарным искусством г-на Тиссо.

Анжелика замерла, держа перед собой чайную ложечку с мороженым, затем, поразмыслив, воскликнула:

— Уж не с этой ли целью они купили ее на рынке в Ньюпорте?

— Похоже, что так! А вы как думаете?

Анжелика положила ложечку на блюдце из того тонкого китайского фарфора, который можно было купить лишь в Новой Англии.

— Жоффрей никогда ничего мне не рассказывает! Ничего не объясняет! Он считает, что после болезни я ужасно поглупела и опустилась и уже не в состоянии вникать во все детали его коммерческих и прочих сделок!

Юная Берн едва не зааплодировала, рассмеявшись так, словно в ее жизни никогда не случалось ничего забавнее этой вспышки раздражения.

— Во-первых, когда он их купил, вы еще не были больны. А только беременны, да и то почти незаметно, и мы еще даже не приплыли в Нью-Йорк! К тому же вы часто говорили, что комбинации господина де Пейрака так сложны, отдают таким макиавеллизмом и так хитроумно переплетены, что сам паук в них не разберется, и вы не слишком-то стремитесь во все это вникать… Да и вы сами, дорогая госпожа Анжелика, так ли уж охотно посвящаете в свои планы близких вам людей? Между прочим, я слышала, как господин де Пейрак выражал в ваш адрес сходные сожаления — Сдаюсь, — смягчилась Анжелика. — Ты — сама мудрость, малышка Северина.

Если меня удивляют его поступки, самое разумное — это попытаться уяснить себе их причину или, на худой конец, спросить о ней при случае.

В самом деле, тогда она была неприятно удивлена, если не шокирована, глядя издали на то, как Жоффрей в сопровождении Куасси-Ба, двух вооруженных испанцев из охраны, капитана голландского работоргового судна и двух должностных лиц Провидено медленно прогуливался среди расположившегося на набережной и поделенного на партии черного «товара».

Сидя в компании графа д'Юрвиля и нескольких тамошних друзей, она ждала, когда их обслужат на террасе уютного ресторанчика, вывеску которого украшал великолепный, доставленный с Антильских островов свежий ананас, чей тонкий пьянящий аромат вызывал в воображении белоснежные пляжи и лучезарное небо, кокосовые пальмы на ветру и бабочек, драгоценными камнями рассыпанных по красным цветам гибискуса.

Не без горечи следила она за действиями Жоффрея, который останавливался, разглядывал, поднимал одного-двух рабов, задавал им вопросы. Наблюдая за ним, она чувствовала, как по ее спине пробегает дрожь, настолько все происходящее напоминало ей невольничьи рынки Крита и Алжира. Побывав пленницей Средиземноморья, она понимала, что следовало родиться англичанином, жителем северных англосаксонских островов, не имеющим ни малейшего представления о работорговле, чтобы воображать, будто африканский негр способен выполнять тяжелую ручную работу.

В Средиземноморье на галеры набирали турок, черкесов или жителей юга России, а также всевозможных христиан. Но все знали, что даже самый крепкий чернокожий не вынесет и двух недель каторги. Именно поэтому на рынках Леванта спросом пользовались лишь женщины негритянки для гаремов и дети будущие евнухи или объекты услад пашей и князей.

Между тем она вынуждена была признать, что поток черной рабочей силы, устремлявшийся на протяжении последних пятидесяти лет к островам Карибского бассейна для замены рабов-индейцев, умиравших на плантациях сахарного тростника и других сельскохозяйственных работах, непрерывно расширялся и результаты этого процесса она имела возможность наблюдать в Ла-Рошели.

Но здесь, в порту крошечной английской колонии Северной Америки, в Ньюпорте, основанном на берегу большого острова Акиднек, названного в 1523 году его первооткрывателем Веррацано Родосом в честь рыцарского ордена Святого Иоанна Иерусалимского, члены которого, потерпев в том же году поражение от турок в Эгейском море, вынуждены были покинуть свои владения на острове Родос и обосноваться на Мальте, словом, находясь на острове, пробкой закрывающем доступ в широкий залив, усыпанный островами и полуостровами Наррагансета, в глубине которого раскинулся Провиденс, Анжелика была немало удивлена, обнаружив в этом райском уголке, где, как ее уверяли, Роджер Вильямс ввел в обиход ставшую законом привычку к свободомыслию и независимости, весьма бойкий и процветающий невольничий рынок.