Неукротимая Анжелика - Голон Анн - Страница 43

— Ведь хороши? — сказал как-то д'Эскренвиль, любуясь ими. — Знаете, что за этих суданских дикарей платят золотом?

— В самом деле?

— Это же евнухи.

— Бедные дети!

— Почему?

— Их так ужасно искалечили.

— Подумаешь! Их колдуны очень ловко производят эту операцию. А потом смазывают ранку маслом и засыпают ребят по пояс горячим песком пустыни, пока не заживет. Это хороший метод: вожди племен, которые приводят мальчишек на берег и продают их нам, утверждают, что из сотни умирает не более двух.

— Бедные дети! — повторила молодая женщина.

Пират пожал плечами.

— Вот уж кого незачем жалеть. Разве это отродье каннибалов могла ждать лучшая судьба? Они ведь родом из страшных мест, где тот, кто не достался на зуб льву, не спасется от вражеского копья. А враги сожрут его живым. Эти племена питаются кореньями да крысами. А теперь эти мальчишки будут есть досыта. Пока малы, ничего не будут делать, только играть в трик-трак или в шахматы с сыновьями султана либо сопровождать их на соколиную охоту. Ну а когда станут взрослыми, получат первостатейные должности. Вы что, забыли историю? Ведь в Византии несколько евнухов стали коронованными императорами. А сколько я знаю таких, кто командует своим господином, ослепленным наслаждениями. Вы еще услышите о старшем из черных евнухов Султана султанов, о начальнике белых евнухов его брата Солимана, Шамиль-бее, а также об Османе Ферраджи, Верховном евнухе марокканского султана Мулея Исмаила. Это великан, чуть не в два туаза ростом. Замечательный человек, с какой стороны ни посмотреть: свирепый, хитрый, умный. Это он возвел Мулея Исмаила на трон, помогая уничтожить несколько десятков других претендентов, стоявших у Исмаила на пути. — Он остановился, захваченный злой мыслью, и расхохотался.

— Да! Да! Я полагаю, вы очень скоро убедитесь, прекрасная пленница, как велика власть евнухов на Востоке.

Анжелика прислонилась к колонне, залитой солнцем, как на всех островах Киклад, и растерла в пальцах веточку базилика. Эту душистую веточку протянул ей в знак мира и приветствия несколько минут тому назад, когда она проходила через деревню, православный священник в камилавке с развевающимися черными концами. Бедный старик, не способный понять, что творится, пытался спасти свою паству от насилия пиратов. Он старался растолковать что-то молодому белокурому пирату, спустившемуся на берег вместе со страшными моряками. Может быть, хоть этот пожалеет несчастных бедняков?..

Д'Эскренвиль, недолго думая, схватил старика за бороду и швырнул его на землю, осыпая ругательствами по-гречески и пиная ногами.

— Безбожник! — крикнула Анжелика.

Священник протянул к ней костлявые руки и быстро заговорил. Маркиз рассмеялся.

— Он думает, что вы — мой сын, и молит вас, ради моей любви к вам, вмешаться и спасти его двух дочек от поругания. Ха-ха-ха! Давно таких глупостей не слышал.

— А если я вас попрошу об этом?

Старик бросал на нее умоляющие взгляды.

— Уйдите отсюда, — приказал пират. — Нечего вам вмешиваться в то, что мы здесь делаем.

Она ушла, стараясь не смотреть на безобразное зрелище, свидетелем которого ей уже не раз приходилось быть.

С тех пор как болезнь оставила ее, Корьяно настаивал, чтобы она всякий раз спускалась на берег при остановках корабля. Свежий воздух будет способствовать ее выздоровлению. Как будто ей мало было воздуха на мостике! Но Корьяно был настойчив. Ей необходимы прогулки. В первый раз она робко ступила на берег, так странно было чувствовать под ногами твердую почву. Она побрела тогда в сторону от деревни, предоставив флибустьерам заниматься своей гнусной торговлей. Ей удалось укрыться в тени храма среди белоснежных обломков старинных статуй.

От веточки базилика пахло так же, как от этой выжженной солнцем земли. Деревья тут не росли. Все было бедно и голо и в то же время исполнено вечного величия. Тут не было воды, но была живительная влага поэзии, благодаря которой произросли неувядаемые легенды и мифы.

На пригорках звонко перекликались пастухи, а Савари, вооруженный деревянными гребнями, пробирался по крутым тропкам, чтобы вычесывать ладан из козьей шерсти. Сегодня вечером он принесет свою добычу — горсточку липкой смолы. Сегодня вечером на берегу соберутся плакальщицы, будут царапать себе лица и посыпать пеплом седые волосы… Она закрыла глаза. Душистый запах навевал мечты, а солнце пробуждало в ней желание жить…

Маркиз появился рядом и стал разглядывать ее. Она все еще опиралась на колонну, и поза ее была юношески грациозна, голова склонилась под тяжестью узла золотых волос, губы прикасались к зеленой былинке, веки опустились, и он подумал, что ему нравится двусмысленное очарование ее мужского костюма. В платье она слишком бы походила на ту, «другую», и он убил бы ее в конце концов. А так она была слишком женщиной, сиреной, и слишком беззащитной.

Анжелика ощутила давящий взгляд, подняла глаза и отодвинулась назад.

Он повелительно махнул рукой:

— Иди сюда.

Она шла неторопливо, кончиком бабуши отбрасывая с тропинки камушки. Под серебряными пряжками, стягивавшими ее штаны у колена, выступали уже окрепшие и загоревшие икры. Корьяно был прав. У пленницы пополнели щеки и восстановился матово-теплый цвет лица. Д'Эскренвиль схватил ее за плечо и, нагнувшись, процедил с обычной издевкой:

— Возрадуйся, сыне! Этих поповских дочек, знаешь ли, не тронули…

Она посмотрела на него, не зная, принимать ли его слова всерьез. В серых глазах пирата мерцали необычные искорки.

— Я очень рада, — сухо проговорила она.

Он не заявил, что поступил так ради нее. Только вытащил ее на тропу и заставил подниматься рядом с собой по крутому боку возвышавшейся над морем горы. Сквозь рукав она ощущала жар его руки и дрожь, пробегавшую по ней.

— Не смотри на меня так, словно я собираюсь тебя пожрать. Или ты принимаешь меня за Минотавра?

— Нет, за того, кто вы есть.

— То есть?..

— Ужас Средиземноморья.

Он остался доволен ответом и сильнее сжал ее плечо. Они поднялись уже на самую вершину. Внизу, на голубой глади залива, виднелся «Гермес», отражаясь, словно красивая игрушка, в муаровой глубине.

— Закрой глаза, — скомандовал д'Эскренвиль.

Анжелика вздрогнула. Какую еще жестокую игру он придумал? Его лицо исказила гримаса бешенства.

— Закрой глаза, тварь!

Для верности он прикрыл ей глаза ладонью и протащил немного вперед, прижимая к себе. Потом отнял руку.

— Теперь смотри.

— О!

Они оказались на площадке, где стояли руины храма. Три белые, словно из соли сделанные, ступени вели к портику, вымощенному мраморными плитами, сквозь щели между которыми пробивались невысокие растеньица. А дальше, за кустами малины с желтыми и красными ягодами, начиналось чудо: два длинных ряда статуй, совершенно целых, словно замерших в танце и пронизанных солнцем на фоне небесной лазури.

— Что это? — прошептала Анжелика.

— Богини.

Он медленно повел ее посреди этих мраморных улыбок и нежно изгибавшихся рук, по этому божественному сборищу, навевавшему теперь тоску, потому что там никто уже не курил благовоний — только пахло малиной — и никто не возносил молений — только слышался шум прибоя. Увлеченная чудесным зрелищем Анжелика не замечала, что он продолжал прижимать ее к себе. В конце ряда статуй, на возвышении, стояла статуя ребенка, торжествующего божка с луком в руках, чудесного белоснежного малютки, овеваемого ветрами.

— Эрос!

— Как он хорош! Это ведь бог любви, не так ли?

— А он когда-нибудь попадал в вас своей стрелой?

Пират отошел в сторону и нервно похлопывал кончиком хлыста по сапогам. Очарование храма пропало. Анжелика не отвечала и в поисках тени прислонилась к цоколю статуи Афродиты.

— Вы, должно быть, так же хороши, когда увлечены любовью, — снова заговорил он спустя несколько минут. Его взор обежал статуи богинь и вернулся к Анжелике. Она не понимала его. Чего он хочет?..

— Ты думаешь, твое высокомерие подействовало на меня, и потому я не прихожу ночью поучить тебя, как следовало бы. Слишком много воображаешь о себе, дело вовсе не в этом. Не было еще рабыни, которая посмела бы противостоять Ужасу Средиземноморья. Просто мне надоели вопли и сопротивление. Разок это забавно, придает пикантности, но потом надоедает. Ты что, не можешь быть полюбезнее со мной?