Триумф Анжелики - Голон Анн - Страница 12

Она снова задумалась. Она прикидывала, насколько были бы ей интересны откровения бедного Анри де Ронье, заодно она припоминала и другие имена из своих путешествий. Вивон, Баргань, и даже Колен…

— Так я и вправду забывчива, в чем меня упрекал Клод де Ломенье, я помню только об одном человеке… о вас?

— Если это действительно я, то мне не в чем вас упрекнуть.

Она перебирала в памяти разные эпизоды своих приключений, полные смертельных опасностей, которые она презирала, и самой безумной надежды. Один из таких случаев, в Кандии, столкнул ее с загадочным корсаром в маске.

Ослепленная и взбудораженная неожиданным поворотом событий, она не узнала его. Ее поступок, который едва не разлучил их навсегда, по-прежнему мучил ее, и она не могла успокоиться.

— Я так бы хотела увидеть ваш дворец роз в Кандии. Едва я сбежала оттуда, как почувствовала, как меня мучает тоска, так привлек меня пират под маской, который меня купил. Но я предпочла сбежать. Какая глупость, если задуматься! Мечта, счастье были так близки!.. Но нет! Все же это не было глупостью. Со старым Савари осуществили этот побег, который готовили с таким упрямством!.. Разве стремление к свободе не является мечтой каждой рабыни?

Он рассмеялся.

— В этом вы вся! Как я об этом не задумался раньше! Я же знаю вас, знаю ваш пыл, вашу неустрашимость перед любыми препятствиями! А тогда вы были для меня загадкой, и я не сумел разгадать ее в то время, когда мы расстались. Я хотел излечиться от любви, которая беспредельно мной завладела. Но я ошибался, принимая вас за легкомысленную и бесчувственную женщину. И был наказан.

Он поцеловал ее руку. Они улыбались. Они были так счастливы, что не могли выразить словами то, что испытывали.

Он смотрел на мелкие серебристые волны Сен-Лоран, которые плескались у борта корабля. Анжелика стояла рядом, и время от времени они целовались. Изредка они чувствовали себя такими умиротворенными, что могли отодвинуть завесу своих воспоминаний, и сейчас был такой момент. Возвращение к прошлому порой было для них тягостно, порой оно ранило.

— Вы правы, любовь моя, — сказала она. — Я искала вас. Но тогда мы еще не заслужили этой встречи. Мы были полны подозрительности.

Она провела пальцами вдоль шрамов на его лице, которое она так любила.

— Как я сразу не разгадала вас, несмотря на маскарад под свирепых пиратов, несмотря на ваше появление на невольничьем рынке, куда вы пришли за очередной игрушкой. Как я не разглядела вас настоящего, обманувшись вашим видом — бородой, маской, походкой?.. Я была встревожена. Я тоже виновата. Я должна была бы вас узнать по взгляду, по манере прикасаться ко мне. Сегодня мне кажется стыдным, что имеется столько доказательств моей слепоты. Но почему вы не назвали себя сразу же?

— Там? Перед этим морским разбойником, или богачами-мусульманами, которые пришли покупать женщин на рынок Канлии!.. Нет, на такое я не смог решиться! И кроме того, по правде говоря, больше всего я боялся вас. Я боялся первого взгляда, которым мы обменяемся, я оттягивал момент осознания, что потерял вас навсегда, что вы любите кого-то другого, короля, может быть, да, короля, мне казалось, что ваш муж должен быть либо мертв, либо изгнан в глазах церковных властей и версальского двора. Вы были женщиной необъяснимой и непонятной, которая все время менялась. Вы были далеки от меня. Вас не было рядом.

В расцвете красоты, гордая и отважная, вы мало напоминали того ребенка, которого я узнал в Тулузе, хотя я был покорен этой нежной хрупкостью, которую выставили напоказ на рынке Кандии. Но все проходит. Я расстался с вами, когда вы были так молоды, а когда встретил вновь, то распознал в вас — величественной даме — ветреную и забывчивую супругу, которая носит имя другого.

— Да, такой я была, но только не по отношению к вам. Вы навсегда пленили мое сердце. Но, сомневаясь в других женщинах, вы стали сомневаться и во мне. Вы даже не захотели поверить, что я предприняла это безумное путешествие, против воли самого короля, только с той целью, чтобы найти вас. Мое нетерпение не знало предела, и я пустилась в странствия навстречу опасностям, очертя голову. Это было безумием — отправиться на розыски человека, якобы назначенного консулом Кандии.

— Мог ли я мечтать о подобной любви?

— Вот где ваше больное место, несмотря на то, что вы искушены в искусстве любви как трубадур. Вам еще многому нужно научиться, мессир… Известно ли вам, что вы стали для меня всем, после Тулузы?

— Думаю, что мне не хватило времени в этом разобраться и в этом убедиться. Страсть — это взрыв. Верность — это нелепость. Любовь, ее суть,

— не подлежит заключению в клетку, пусть и золоченую. И ее течение день ото дня, на протяжении всей жизни так мало похоже на наши хлопоты, чтобы угодить сильным мира всего или облегчить участь бедняков и отверженных. Вы отличались от других женщин тем, что когда я вас потерял, то понял, что потерял нечто большее, чем просто подругу.

Трубадуры никогда ничего не договаривают и не объясняют до конца. Они дают понять, что суть — невыразима.

Вот чему меня научили скитания изгнанника, которые делали бессмысленными все предыдущие истории, но не могли возвратить вас.

— Но это не помешало вам прекрасно обойтись без меня на островах, перебираясь с одного на другой и наслаждаясь жизнью в цветочных дворцах на восточных оттоманках…

— Я присягаю, что это было длительное и опасное путешествие с неожиданными поворотами и бурями. Я думал вначале, что не нуждаюсь в большом отрезке времени, чтобы излечиться от болезни к вам, и никогда не признал бы, что не смогу избавиться от этой страсти, что рана, нанесенная вашим взглядом, никогда не затянется. Когда же я это понял? Правда открылась мне в несколько приемов. Например, когда Меццо-Морте в Алжире предложил мне открыть место вашего пребывания в обмен на отказ от соперничества в Средиземном море. Или позже, в Мекнесе, когда мне пришлось выдумать вашу смерть и окончательный разрыв с вами, пусть даже во сне…

Итак, я был уверен, что наихудшим из всех мучений было никогда не увидеть вас. «Какая женщина, друг мой!..» — говаривал Мулей Исмаил, раздираемый бешенством, восхищением и сожалением одновременно. Мы были господами, властелинами стран Берберии и Ливана, а над ними кружил призрак женщины-рабыни с незабываемыми глазами, умершей на дорогах пустыни. Временами мы переглядывались и понимали, что оба не верим в эту смерть. «Аллах велик», — говорил мне он. Мы не принимали приговор, потому что чувствовали себя слабыми и пострадавшими.

Анжелика слушала его и улыбалась, настолько ей забавно было представить Жоффрея в обществе Мулея Исмаила, удрученных. Итак они смеялись и целовались, еще под впечатлением счастья от того, что были в объятиях друг друга, переполненные радостью, благодеяниями, имея детей, богатство и успех. Далеко от театра, где развивались эти трагические события, среди декораций природы на мрачной реке Севера, ее отдаленных берегов с холмами, покрытыми густым лесом, ее постоянных спутников — свинцовых туч, несущих завесы дождя, или бегущих от порывов ветра, в кругу друзей они вспоминали солнечное средиземноморье. Оно казалось им дружественным, ободряющим и подтверждало их уверенность найти друг друга и быть вместе.

8

Анжелика хотела бы, чтобы путешествие длилось вечно, и она наслаждалась вкусом каждого мгновения. Плаванье по Сен-Лорану было спокойным. Изредка им встречались корабли, но хоть и нельзя было сказать, что они находились в безбрежной пустыне моря, это не походило также на оживление вблизи берега. Время остановилось, они не знали — плывут они несколько дней или недель. С судами, которые встречались на пути они обменивались издалека приветствиями. Одни держали курс на Тадуссак, где начиналась новая жизнь Канады, другие плыли навстречу, чтобы достичь Новой Земли.

Но путешествие по Сен-Лорану вовсе не было безопасным. Разыгрывались бури, корабли терпели крушения, пассажиры могли заболеть цингой и умереть на дне трюма.