Триумф Анжелики - Голон Анн - Страница 71

Онорина убежала с помощью одной из его сестер-христианок, из племени Аньеров, и они спрятали ее у себя в Канаваке. Но когда они увидели, что эта женщина с таким усердием ее ищет, и что их священники, думая, что поступают во благо, стали ей помогать, они очень испугались. Поэтому они доверили ее каравану граждан Пяти Наций, которые хоть и были окрещены, хотели вернуться в край ирокезов.

— Она спасена!.. — вскричал Кантор, вскакивая и подбрасывая в воздухе свою шляпу. Потом, держа Мари-Анж за руки, он закружил ее в радостном танце. — Моя сестра спасена! Милая кузина, вы сняли с моего сердца невообразимый груз! Эти любители дичи, эти придворные совы не смогут ее отыскать в глубине наших лесов!..

— Они даже не пытались. Ходили слухи, что мадам де Горреста с трудом скрывала раздражение и злобу по поводу тщетности поисков.

— Какую дорогу люди из Канавака избрали, чтобы добраться до их долины Пяти Наций?

— Не знаю. Индеец сказал, что маршрут должен быть тайным, чтобы избежать как можно большего количества опасностей, угрожающих ребенку.

— Пусть так. Я найду… но позднее. Сначала я должен покончить с Демоном. И поверьте мне, милая, не так-то легко будет избавить землю от такой гадины.

Он было, собрался уходить, но Мари-Анж удержала его.

— Наступает вечер. Вам надо будет идти по дороге, потому что река по ночам не судоходна. А если вы вернетесь в город, и вас там узнают? Ну хоть до утра останьтесь. Завтра вам будет лучше, вы наберетесь сил. Я сейчас вам что-нибудь приготовлю поесть.

Пока она отсутствовала, Кантор забрался вглубь постройки. Он с наслаждением вытянулся на подстилке из соломы. Теперь, когда он знал, что с Онориной все в порядке, он почувствовал усталость. У него не было сил думать о чем-либо, он только помнил о встрече с Мари-Анж. Это правда, что она очень похожа на его мать, она, вероятно, была так же энергична в ее годы. Она и сейчас обладала живостью молодости, когда домашняя работа, какое-либо распоряжение или другие срочные дела заставляли ее бежать, подниматься и спускаться по лестницам домов, пересекать поля, не спотыкаться о корни, встречающиеся на лесных тропинках.

Только вот было удивительно, что в Мари-Анж было что-то от души Анжелики, и в присутствии кузины он чувствовал себя так, словно давно знал ее, словно они с раннего детства играли вдвоем в Плесси или в Версале.

Она вернулась с большими ломтями хлеба, с колбасой и сидром. Пока он ел, она расположилась рядом с ним на соломе и сказала, что отец предлагал ей поехать во Францию, чтобы познакомиться с жизнью знатной молодежи. Он почувствовал, что опершись на локоть она смотрит на него, и глаза ее блестят от удовольствия.

Это его немного смутило. Не нужно было забывать, что канадские девушки обладают некоторой дерзостью. Здесь было мало женщин, и они пользовались этим обстоятельством. Они были сама естественность и природа, они были похожи на детей, рожденных вдали от противоречий старого общества подчиненных и властелинов. Изысканные и коварные пути любовных приключений, указанные в «Памятке Нежности» или тонкости куртуазной жизни Парижа не были им знакомы.

Кюре в их церковных приходах и монахини, воспитывающие их, были правы, изучая с ними не церковные правила, а обучая школе замужества. С четырнадцати лет это были скромные маленькие жены колонистов, готовые перенести тяготы зимовки, подчас в одиночестве, рождение детей, полевые работы и уход за скотиной.

Мари-Анж дю Лу в возрасте шестнадцати, нет, почти семнадцати лет, не была замужем, отвергая всех претендентов и не чувствуя религиозного призвания. Таким образом, она оказалась в таком положении, которое с каждым днем становилось все затруднительнее. Она должна была быть одновременно ребенком и «старой девой» по сравнению со своими подругами, родившимися и выросшими, как и она в Новой Франции, но с колыбели до замужества, росли, готовя себя к судьбе жен первопроходцев, хранительниц очага, которая их ожидала.

Здесь годы светского воспитания были не в счет.

— Кузен, не пришло ли время перейти на «ты»?

— Как хочешь, маленькая кузина.

Она снова поднялась, чтобы принести большую шкуру, которую они взяли вместо одеяла, лежа рядом, ибо вечерний холод уже давал о себе знать.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— О завтрашнем сражении, — ответил он, кладя руки ей на грудь и вытягиваясь с закрытыми глазами.

Он был благодарен ей за то, что она не задавала других вопросов и заснула, уткнувшись изящным доверчивым носиком в его плечо.

44

Мадам де Горреста, в прошлом Амбруазина де Модрибур, недовольно посмотрела вокруг. Она была у своей парикмахерши, которая придавала ей новое выражение лица, к которому она еще не привыкла. Напрасно она применяла всякие ухищрения — ленты, накладные букли, оттеняющие виски и щеки, — некоторые шрамы и отметины скрывать не удавалось.

Она находилась в доме из больших обтесанных камней, предоставленном в ее распоряжение хозяевами Монреаля, и хотя нельзя было отрицать, что жилище было шикарно обставлено, губернаторшу это не радовало, потому что до нее, здесь принимали Анжелику.

Исчезновение девочки Онорины показалось ей плохим знаком.

Она начала чувствовать некую неуверенность в тех местах, где она находилась.

Ей следовало бы вспомнить, что далекие земли скрывают неведомые силы. Она уже испытала это в Голдсборо. Но здесь было еще хуже, потому что неприятности подрывали ее потребность действовать.

Здесь было так скучно, не то, что в Голдсборо…

Прежде всего — Анжелика. Так приятно было смотреть на ее образ жизни, побеждать ее, заставлять страдать. И она наслаждалась каждым мгновением, которое приближало их встречу, приближало новый удар. Чего лучше — когда ее зеленые глаза темнели от боли при словах, что Жоффрей де Пейрак, в которого она так безумно влюбилась, пытался стать любовником мадам де Модрибур!

Но при этом воспоминании сама Амбруазина расстраивалась.

Она! Она! Почему этот вельможа с южной кровью не уступил перед ее авансами?..

Ей потребовались годы, чтобы понять. «Он презирал меня. Он распознал все мои обманы. С первой секунды он не доверял мне. Я думала, что он попадал в мои сети, тогда как все его действия были направлены на то, чтобы меня разоблачить…»

Даже сегодня она, вспоминая об этом, скрежетала зубами. Теперь, возвратившись к замыслу о мести, она чувствовала, как ее охватывает горькое разочарование при мысли о том, как долго длилось торжество победителей над поверженным Демоном!

Ах как долго ей пришлось притворяться!

Она в тайне наслаждалась, когда ей удавалось увести у какой-нибудь провинциальной дурочки ее увальня-мужа, а еще приятнее было совратить какого-нибудь мужчину, пользовавшегося безупречной репутацией: церковника или неподкупного чиновника.

Но внешне она должна была быть выше всяческих подозрений.

В течение всех этих лет никакие случайности не мешали исполнению ее планов. Она могла себя поздравить, что с успехом избежала сплетен и дурной молвы.

В Америке она приобрела богатый опыт, который ей очень пригодился.

Сначала она жила инкогнито в тени богатого любовника, так называемого Николя Пари, недавно вернувшегося из колоний. Ей нужно было подождать, пока шрамы на ее лице исчезнут или зарубцуются.

В этом помог ей старик Пари. Он стал ее сообщником в один мрачный вечер на восточном берегу Тидмагуша.

Он хотел ее. Он всегда хотел ее, это было и тогда, когда ее лицо было изуродовано, но тело оставалось по-прежнему соблазнительным. Он хотел валяться на ней, словно боров в свинарнике.

А ей нужно было спастись и избежать преследования врагов, которые, если она выживет, представят ее правосудию как колдунью, убийцу и отравительницу.

Необходимо было скрыться. Навсегда.

Старый Пари прекрасно удовлетворит свои плотские потребности с ней. Она всегда предпочитала стариков, увядающая сила которых требовала разного рода фокусов, в которых Амбруазина с юных лет была очень искусна.