Анжелика и дьяволица - Голон Серж - Страница 35

Конечно, день, чтобы поговорить с герцогиней о сюжете столь низменном, как замужество королевских невест, был выбран неудачно, но все же следовало что-то решать – люди Колена, опасаясь потерять своих «нареченных», начинали терять терпение.

– Подумали ли вы над предложениями, которые мой муж изложил вам вчера вечером? – спросила графиня.

На сей раз Амбруазина де Модрибур устремила на нее взгляд, исполненный ужаса. Лицо ее стало мертвенно-бледным.

– Что вы хотите сказать? – запинаясь, пробормотала она.

Анжелика вооружилась терпением.

– Он ведь беседовал с вами о планах некоторых из ваших девушек – они хотят обосноваться здесь, обвенчавшись, как добрые и истинные католички, с нашими поселенцами.

– Ах, так дело в этом? – произнесла Амбруазина вслух.

– Простите меня… Я опасалась… Я подумала, что речь идет о другом…

Она провела рукой по лбу, потом опустила ее на грудь, словно для того, чтобы успокоить биение своего сердца. Наконец, сомкнув ладони, она закрыла глаза и на минуту погрузилась в молитву.

Когда она вновь взглянула на Анжелику, в ее взгляде опять читалась уверенность, и голос был тверд:

– Несколько девушек, действительно, открылись мне в своих чувствах, которые испытывают они к тем мужчинам, что дали во время кораблекрушения зарок принадлежать им. Я не придала этому никакого значения. Что за безумные выдумки? Пустить корни в поселении еретиков?

– Тут немало католиков… среди нас… Герцогиня решительным жестом прервала ее.

– Эти католики согласны жить бок о бок с явными гугенотами и даже действуют с ними заодно. Это, на мой взгляд, не очень ревностные католики или даже в будущем – еретики. Я не могу доверить души моих девушек подобным личностям.

Анжелика вспомнила размышления Виль д'Авре и его слова: «У всего этого нет будущего». Он не был ни глупым, ни пустым человеком, каким хотел казаться. Сказанное герцогиней в который раз подтверждало силу мистических преград, которые разделяли человеческие существа, обрекая их во имя господа на постоянные войны и вражду, закрывая перед народами путь к процветанию, к существованию не столь варварскому. Значит, не настало еще время примирения? И все же она воззвала к голосу разума и рассудка.

– Не являют ли в наш век все государства, в том числе и Франция, подобную же картину? Католики и протестанты живут бок о бок, внутри одних и тех же границ, сплачиваясь ради процветания страны.

– Прискорбная картина пагубного компромисса. При мысли об этом я словно вижу кровоточащие раны Господа нашего на кресте, и боль пронзает меня – ведь Он умер, дабы сохранилось слово Его, дабы не извращалось слово Его!.. А сегодня ересь проникает повсюду!.. Неужели это не причиняет вам страданий? – обратилась она к Анжелике, недоуменно глядя на нее.

Анжелика перевела разговор в другое русло.

– Не следует без конца подвергать сомнению то, что лица, гораздо более важные, чем мы, уже определили своею властью. Например, что до Франции, то разве король Генрих IV не решил раз и навсегда, что все французские католики и протестанты равны перед нацией? Он воплотил свои решения в Нантском эдикте,[22] и это пошло на благо королевству.

– Вот именно, – подхватила герцогиня с улыбкой, – я вижу? вы не все знаете, дорогая. Речь идет о том, что король отменит Нантский эдикт Анжелика была потрясена.

– Но это невозможно! – воскликнула она. – Король не может отменить это соглашение, которое его предок торжественно заключил перед всеми французами от имени своих наследников и преемников. Во всей истории народов не было такого бесчестья!..

Она уже видела, как катастрофа обрушивается на Францию. Если Нантский эдикт будет отменен, французские гугеноты потеряют всякую свободу и право богослужения в городах. Они не смогут жениться законным образом, их дети будут считаться незаконнорожденными, их подписи не будут действительны, и у них не останется иного выхода, нежели обратиться в католичество или бежать из страны…

Но в сущности, разве Нантский эдикт уже давным-давно не потерял силу? Разве он не перестал применяться? Ей ли не знать этого!

Она жила в Америке новой, свободной жизнью и стала понемногу забывать мрачные преследования, которым она подвергалась вместе с гугенотами в Ла-Рошели.

Однако ее цельная натура взбунтовалась против бессовестного обмана, затрагивающего судьбу народов.

– Нет, это невозможно, – повторила она, резко подымаясь, – это значило бы, что все порывы людей к благу разбиваются о произвол королей…

– Вы говорите, как античный трибун, – заметила с иронией госпожа де Модрибур.

– А вы как ханжа из Общества Святого причастия, – бросила ей Анжелика, направляясь к двери. Герцогиня стремительно настигла ее.

– О, простите меня, дорогая, обожаемая, – молила она прерывающимся голосом, – не знаю, что со мною сталось, я вела разговор с вами в таком тоне… с вами, с той, кто олицетворяет милосердие. Простите меня! Вы сокрушаете во мне какую-то твердыню, которая помогала мне жить, и потому временами… я начинаю вас ненавидеть! И завидовать вам… В вас столько жизни, вы такая настоящая! Ах, как мне хочется, чтобы вы оказались не правы… И все-таки, боюсь, вы будете правы. Но простите меня… Здесь вдруг обнаружились моя слабость и ненадежность, и это мучает меня…

Она вцепилась в плечи Анжелики, стремясь удержать ее, а глаза ее пытались поймать взгляд графини.

Ее золотые зрачки вспыхнули невыразимой радостью, когда, подобные разбушевавшемуся, яростному морю, зеленые, потемневшие глаза Анжелики встретились наконец с ее взглядом.

– Услышьте же мое раскаяние, – прошептала она. – Простите меня… Я… я немного похожа на вас, я привыкла, чтобы мне повиновались или же чтобы меня понимали… по крайней мере, чтобы меня выслушивали. Я знаю, что мне нужно бороться с моей гордыней, но я не хочу, чтобы между нами стояла хоть какая-то тень, несмотря на все различия между нами… Не знаю, каким загадочным образом вы обрели над моим сердцем огромную власть, а оно не так просто уступает чьим-то чарам…

Казалось, из глубины прекрасных глаз герцогини звало на помощь напуганное существо. От этого впечатления, промелькнувшего в сознании Анжелики, ее раздражение улетучилось. Она не могла сердиться на Амбруазину де Модрибур за то, что ее жизненные правила списаны с упрощенных религиозных предписаний, вдолбленных ей с самого детства: все, что не с Богом и не с его Церковью, то против Бога.

Однако она догадывалась: научные познания герцогини, столь редкие для женщины того времени, позволяли надеяться, что Амбруазина сможет прийти к более широкому пониманию жизни. Герцогиня обняла Анжелику, пылко сжала ее руки.

– Пожалуйста, давайте помиримся. И давайте отныне постараемся излагать друг другу наши точки зрения, не ссорясь и не теряя терпения. По-моему, мы обе чуть что «кипятимся», как и все французы вообще и выходцы из Пуату в частности, не правда ли?..

Ее улыбка взывала о сочувствии. Амбруазина была почти одного роста с Анжеликой, но из-за своей хрупкости (которая столь бросалась в глаза, что временами приходилось даже опасаться, как бы герцогиня не потеряла сознание) она выглядела невысокой. В минуты подобной слабости герцогиня излучала какое-то особое обаяние, и Анжелика решила, что сейчас было бы неуместно упорствовать.

– Хорошо, – сказала она, улыбнувшись в ответ, – я признаю, что, обсуждая Нантский эдикт, мы слишком увлеклись, споря вокруг этой жгучей темы; к тому же, в конечном счете, она нас более не касается. Ведь мы обе – и вы, и я – живем отныне в Америке.

– Да, и это принуждает обратиться и к другим жизненным укладам, быть может, исповедовать не столь строгие принципы. Я попробую!

Они вновь сели, и госпожа де Модрибур поинтересовалась подробностями намечающихся браков.

Анжелика постаралась, ничего не преувеличивая, описать положение Голдсборо и связанных с ним поселений в том деликатном «дуэте», который Новая Франция и Новая Англия исполняли в северной части американского континента. Счастье еще, что последние десятилетия в эту ситуацию больше не вмешивались испанцы – англичанин Дрейк[23] их образумил. А когда-то они были совершенно убеждены, что вместе с португальцами смогут поделить между собой весь американский континент, повинуясь лишь указаниям папы римского.

22

Согласно Нантскому эдикту (1598), изданному французским королем Генрихом IV, католицизм оставался в стране господствующей религией, но гугенотам предоставлялась свобода вероисповедания и богослужения в городах (кроме Парижа и некоторых др.), они получили определенные политические права. Эдикт был отменен частично в 1629, полностью – Людовиком XIV в 1685 году.

23

Фрэнсис Дрейк (1540–1596) – английский мореплаватель, руководитель пиратских экспедиций в Вест-Индию против испанских колоний. В 1588 году фактически командовал английским флотом при разгроме испанской «непобедимой Армады».