Каменный Кулак и мешок смерти - Кууне Янис - Страница 17

Вот и деревья по обоим берегам узкого залива показались Годиновичу подозрительными. Ни одного кривого или сухого ствола вокруг. И все сплошь клены, огненно-красные по листопадной поре. Стройные, ровные, и, судя по стволам, ни дать ни взять одногодки. Точно кто-то нарочно высадил их вдоль берега.

Когда же в конце шхеры Волькша увидел три ручья, сбегающих к морю так же, как прожилки клинового листа сходятся к черенку, он почти не сомневался, что ватага Хрольфа Гастинга собирается провести ночь на чьем-то капище. Годинович даже и думать не смел о том, понравилось бы свеям, если бы какие-нибудь чужестранцы вздумали заночевать на Фрейеровой могиле. В том, какой будет ответ, он ни на миг не сомневался. Не успели бы чужие ладьи пристать к Священному берегу, как окрестные бонде уже послали бы своих сыновей в Сигтуну оповестить ратников конунга о творимом кощунстве.

Каким именно богам поклонялись в этой шхере фризы окрестных мест, Варглоб не ведал, однако нутром чуял, что это природой созданное, людьми облюбованное святилище навряд ли было посвящено небесным радетелям очага или домашней скотины. Кто-то сродный Одину и Перуну обитал здесь и лишь таился до поры.

– Хрольф, – вполголоса сказал Волькша, подойдя вплотную к сторешеппарю. Тот зорко следил за тем, так Аво причаливает Молнию к берегу залива.

– Что тебе, венед? – не оборачиваясь, спросил свей.

– В этой шхере нельзя ночевать, – все так же негромко сказал Годинович.

– С чего это? – полюбопытствовал шеппарь тем же голосом, которым он всегда обращался к своему сыну Ронгвальду, буде тот пытался разговаривать с отцом на равных.

– Каким богам жертвуют фризы? – продолжил Волькша, не обращая внимания на издевку в голосе Хрольфа.

– Недосуг мне этим голову забивать, – огрызнулся племянник Неистового Эрланда. – Ты дело говори. Что ты там себе измыслил? Почему это шёрёвернам нельзя здесь оставаться?

Как бы ни строил из себя Хрольф сурового морехода, сказ о чужих богах заставил его обернуться к венеду лицом. Однако все Волькшины увещевания про каменные стопы, про слишком пригожие клены-одногодки, про трехпалый сток ручьев не слишком сильно убедили Гастинга. Ведь по сути это были всего лишь подозрения сиволапого словенского парня, который кроме своих болотистых ильменьских земель ничего путного в жизни не видел. Как же он, Хрольф-мореход, станет вещать прочим шеппарям ватаги про такую чушь, как деревья и ручьи? Они же его на смех поднимут и будут правы. Нет под сенью Иггдрассиля бога могущественнее повелителя Асгарда![123] И все тут!

Тем не менее после того, как к вечернему небу потянулись дымы кашеварных костров, сын Снорри возобладал над гордым племянником Неистового Эрланда, и сторешеппарь распорядился выставить дозоры вокруг стоянки.

Вечер прошел спокойно, если такое возможно в том месте, где утоляют волчий голод без малого пять сотен уставших от дневных трудов гребцов. Двенадцать ночных привалов, прошедших с той поры, как ватага покинула Мэларен, сблизили русь разных манскапов. Грубоватые шутки морских скитальцев летали от костра к костру. То тут, то там слышалось неистовое гоготанье одних и обозленное ворчание других. Однако до открытых стычек не доходило, поскольку те, кто еще недавно выл от обиды на чужую шутку, находили способ отшутиться, да так, что над прежними шутниками потешалась вся стоянка.

– Бьёрн, рыжая башка! Ну ты спалил их как есть! Поджарил, как куропаток в траве! – ревело сразу полсотни голосов, приветствуя очередную выходку Ольгерда.

Угомонились варяги, только когда на небе уже вовсю сиял Мани. Ратари, отряженные в дозоры, поворчали, дескать, какой безумец осмелится приблизиться к такой могучей ватаге на расстояние двух полетов стрелы, но все же разбрелись вокруг лагеря.

Утром от ехидных улыбочек Хрольфа было негде спрятаться:

– Ручейки, говоришь, тут текут? Деревца шумят? Эх, венед, венед, уж больно много ты себе думаешь. Даром что у тебя сила в кулаке, в башке у тебя полнейший понос и расстройство…

Волькша скрипел зубами, бросал на свея взгляды, от которых в другой раз тот проглотил бы язык вместе с зубами и кудлатыми усами, но шеппарь не унимался.

Однако после полудня переменились и ветер, и настроение Хрольфа. Ньёрд, еще накануне напористо рвавшийся к югу, подул с востока, с берега, и принес запах далекого жилья… Так думали шёрёверны, пока не увидели несметную стаю суденышек, внезапно перегородивших устье шхеры. Были тут и купеческие ладьи, несшие по полторы дюжины человек, и рыбацкие лодки на шестерых, и даже плоскодонные посудины для перевозки сена и кулей с зерном, у которых обычно и весельных книц-то не имелось, но и в них сидели грозного вида люди с копьями и луками. На носу каждой лодки курился черным дымом горшок горящего масла.

– Ruth! – заорал Хрольф, бросаясь к Грому. – Att bilar! Sjoldar upp![124]

Суденышки быстро высаживали людей на оба берега залива и вставали борт о борт, образуя плавучую запруду. Не успели варяги похватать свои щиты и водрузить на головы шлемы, как путь к отступлению по воде был наглухо перекрыт.

Манскапы сбились в кучи возле своих драккаров. Шеппарь Сварливого приказал гребцам садиться на весла. Но стоило кораблю подойти к суденышкам на расстояние полета стрелы, как ему навстречу взвилось сразу несколько сотен горящих стрел. Хоть и происходило это в трехстах шагах, Волькша мог поклясться, что лучники в лодках выпускают по две стрелы зараз. Вряд ли они таким образом могли попасть в «белку», как это делала Кайа. Но варяжский драккар был во много раз больше, так что лишь несколько стрел упало в воду, остальные достигли цели, осыпав ладью огненным дождем. Гребцы успели бросить весла и поднять щиты, но, судя по крикам боли, не все варяги сделали это достаточно проворно.

– Till backa![125] – проорал шеппарь Сварливого, но его манскап и сам уже греб вспять.

Люди оставшихся девяти драккаров ожидали, что сонм лодок бросится вдогонку за отступающей ладьей и запалит-таки ее, но плавучая запруда не распалась. По всей видимости, нападавшие имели четкую задумку и согласовали свои действия прежде, чем перегородить путь ладьям Хрольфовой ватаги.

– Гастинг! Сын коровы, что ты стоишь столбом?! – подскочил к Хрольфу Густав. – Где твой дурацкий рог?! На Бирке всю голову нам сломал со своими гудками, а как до дела дошло, так и нет в них прока?!

Грубость, с которой кормчий Дубового наскочил на сторешеппаря, привела того в чувство. Племянник Неистового Эрланда поднял рог и задудел: высоко, низко, высоко, низко, высоко, низко. И через несколько мгновений после того, как смолк истошный зов рога, без малого четыре сотни рослых гребцов и бывалых воинов окружили его нестройной толпой. Лица их выражали растерянность, но не испуг. Шёрёверны привыкли сами захватывать свои жертвы врасплох и в случае, если удача поворачивалась спиной, стремительно скрываться в море. Теперь же они не могли сделать ни того, ни другого.

– Стрелки! – возвысил голос Хрольф. – Те, кто лучше других стреляет из лука, забирайтесь на драккары! Следите за лодками в устье шхеры и помогайте стрелами нам здесь. Копейщики! Вставайте в две линии перед кораблями! За ними те, кто славен в битве на мечах и топорах! По моему приказу копейщики пропустите вперед мечников! А до этого держите строй! Держите линию! Поднять щиты!

Строились варяги медленнее, чем сбивались в кучу, но все же им хватило времени на перебранки и толкотню, прежде чем из-за деревьев начали показываться те, кто прибыл в залив на лодках.

Их было невозможно сосчитать. Они переходили с места на место, шушукались, исчезали в зарослях и вновь появлялись, но уже в другом месте. Однако стоило оглянуться и увидеть вереницу лодок в устье шхеры, дабы уразуметь, что тех, кто прячется в кленовых рощах, в два раза больше, чем варягов, столпившихся подле своих драккаров.