Каменный Кулак и мешок смерти - Кууне Янис - Страница 29

Гастинг остервенело почесал кадык. Вести под своей рукой десять шеппарей – с этой мыслью племянник Неистового Эрланда уже свыкся. Сражаться бок о бок со вторым человеком Даннмарки, – боязно, но деваться было некуда. А вот отдавать приказы фризскому конунгу? От такого поворота событий у сына Снорри то и дело холодело в загривке. О Великий Один, вразуми и направь!

Утро над Овсяным заливом

Утром низкие тучи закрыли прибрежные обрывы своими серыми подолами. Величественные южные врата плеса потерялись за кисеей дождя. Море поднялось даже выше, чем предполагали данны.

– К полудню будет буря, – качали головами мореходы, глядя на недобрую пенную рябь, покрывавшую мелкие суетливые волны.

– Не беда, – пытался балагурить Кнуб, – мы доберемся до Хавре раньше, чем Ньёрд поссорится с Аегиром.

Однако даже свеоны, не знавшие ярла Хедебю так, как его ратари, видели, что в душе у толстяка не менее пасмурно, чем в небе. Полночи он до хрипоты спорил с Хагелем, Хрольфом и его подручными шеппарями. Шёрёверны Бирки даже предлагали созвать общий тинг и решать вопросы галдежом, но знатные форинги воспротивились: негоже показывать ратникам сомнения воевод. Затруднение состояло в том, что за то время, пока Харек Черепаха пребывал в нерешительности относительно взбунтовавшегося торжища, Хавре сильно укрепился. На месте прежнего частокола появился ров и поднялся отсыпной вал, обшитый дюжим лесом. Вход в грузовую заводь сузили рукотворной косой, так что более двух кораблей в ряд туда не протиснутся. Словом, городище в Овсяном заливе превратилось в твердую кость, которую и Гарм не сразу разгрызет. Фризские разведчики вызнали все это, загодя съездив на торжище под видом купцов. Численность дружины, защищавшей город, им посчитать не удалось, но одних стрелковых башен в крепостном валу было полтора десятка.

Вот вожди и надрывали глотки, решая, как быть. И даже терпкое франкское вино, привезенное людьми Хагеля, не смогло унять их зашедшиеся в споре сердца. Мнений было много, но сводились они к следующим трем: свеоны считали, что следует обложить Хавре с воды и с суши и перехватывать любую посудину или телегу, идущую на торжище или с него; благородный конунг фризов предлагал встать боевым порядком возле городища, вызвать дружину франков в поле и порешить все в честном бою; ну а хитрый Кнуб измыслил поснимать драконов с форштевней, щиты с бортов, укрыть хольдов и берсерков парусиной, точно это мешки с товарами, и один за другим вводить драккары в заводь под видом купеческих судов, после чего продудеть сполох и брать город с наскока.

Ни одна из этих задумок не была достаточно хороша, чтобы увлечь всех участников тинга. На каждое слово «за» приходилось не менее двух «против». Брать приморское торжище осадой – долго, да и глупо. Через день, другой, третий на помощь ему подоспеет закованная в железо франкская конница, и тогда разгрызть этот орех станет подлинно невозможно. Вызывать городского воеводу на честный бой можно, но не менее глупо. Надо быть полудурком от рождения, чтобы покинуть укрепления и выйти сражаться в чистое поле. Даже венедам, ничего не смыслившим в тонкостях войны, и то было ясно, что франки выйдут из-за стен, только если будут уверены в собственной неминуемой победе. Замысел ярла Хедебю был всем хорош, но не отвернется ли Один от своих ратарей за такой подлог: снять дракона с драккара все равно что обезглавить Удачу. А на такое шёрёверны Бирки, коих Удача с молодых ногтей кормила грудью, пойти никак не могли.

Уже и дрова в костре прогорели, и вино в мехах иссякло, а форинги все спорили и спорили. Не единожды бросал Хрольф на Кнутнева взгляд, полный тоски и надежды: дескать, скажи, венед, мудрое слово. Но ни Радогаст, ни Родомысл в тот вечер не привечали Годиновича светлыми мыслями, а просто так встревать в разговор он не хотел. Сказать по правде, Волькша даже немного завидовал Ольгерду, которого изобилие франкского вина свалило с ног. Бьёрн примостил рыжую башку на какую-то корягу и сопел в две дыры.

Спор между вождями стих только под утро, но не Бальдер[153] с Одином, а усталость и безысходность нашептали форингам решение. Условились сделать так, чтобы все были довольны. С одной стороны Хагель встанет со своими всадниками и сотней варягов в чистом поле и пошлет в город гонца с требованием выкупа или поединка. С другой стороны свеоны перегородят водные подступы к торжищу со стороны реки. А все берсерки и прочие шалые до крови молодцы скроются под парусиной на кораблях Кнуба. Пока городская дружина будет решать, как быть с сухопутной напастью, даннские драккары проберутся в торговую заводь и ярл Хедебю возвестит сполох. Данны постараются запалить на берегу что-нибудь посмолистее, дабы в небо поднялся черный дым. По этому знаку фризы и свеоны обязались ринуться в бой. А там как Один рассудит…

Шеппари шёрёвернов ожидали, что их люди не захотят переходить на даннские драккары и тем более садиться на крупы фризских лошадей, но то, как яростно шёрёверны стали против этого возражать, явилось неожиданностью даже для них. Хрупкая задумка едва не развалилась. Северяне уже начали требовать от своих вождей плюнуть на все договоренности и поворачивать домой, дескать, морской грабеж куда безопаснее осады самой хилой крепости. И шеппари во главе с Хрольфом даже были готовы согласиться, но тут перед разъяренной толпой морских скитальцев предстал Кнутнев.

– Я еду с фризами! – громким голосом объявил он.

Галдеж начал притухать.

– Я поеду с фризскими всадниками! – повторил Волкан. – Кто со мной? Во славу Одина!

«Только бы они согласились! Лада-мать, Перун-батюшка, сделайте так, чтобы они согласились! Иначе…» – Годинович боялся думать о том, что случится, если свеи сейчас повернут вспять и Харек не получит своей мзды.

– Я с тобой, – пробасил Олькша по-свейски. – Ано очень охота на таких дивных конягах прокатиться, – добавил он по-венедски.

Они недолго стояли вдвоем напротив толпы. Шеппари и глазом моргнуть не успели, как добрая половина манскапов перешла к фризам вслед за венедами. Хагель поразился не меньше свейских вождей, когда его дружина в одночасье выросла вдвое.

– Кродер[154] с нами! Наша месть угодна духам Ирминсуля! – прокричал он, принимая Волькшу на круп своего вороного коня.

Свеоны последовали примеру Кнутнева и как смогли разместились позади фризских всадников, и только Ольгерд потребовал, чтобы ему дали отдельного коня.

– Ну очень хочется покататься, – нудил он.

Годинович перевел его просьбу Хагелю, и тот распорядился сделать так, как просил заморский великан. Что ни говори, а такому медведю на крупе моститься не по чину да и невмоготу.

– Пусть франкская кровь льется рекой к корням священных кленов! – вдохновенно выкрикнул конунг фризов, пуская своего могучего коня высокой рысью, и Волькша понял, что Кродерлинг едет победить или умереть.

Дорога, по которой две с половиной сотни высоких, крупнокостных фризских коней везли почти четыре сотни воинов, вилась какое-то время по прибрежным холмам. Но сколько ни всматривался Волькша в промозглую утреннюю даль, он не мог различить ни одного паруса. Оставалось надеяться, что в его отсутствие данны и свеи не возобновят давешние пререкания и выполнят обещания, данные Хагелю. В противном случае судьба пеших варягов под стенами Хавре будет незавидна.

Вскоре дорога стала шире и вильнула на юго-восток, прочь от береговых обрывов. Вдоль нее замелькали франкские деревеньки. В самую пору глазеть по сторонам да запоминать разные диковинки, но от размашистой конской рыси у Волькши заболела спина, а от неудобной раскоряченной посадки заныло в паху.

– Синеус Хагель, – из-за плеча обратился он к высокородному наезднику, – а кто такой Карламан Кровавый?

Фризский конунг едва не сбросил венеда с конского крупа, оборачиваясь на его вопрос: