Открыто: Стихотворения - Кудряшева Аля "izubr" - Страница 8

8

Не даст Господь - так сам разбивай копилку,раскрыть секреты, по уши в них войти,расходовать, что выдано, до крупинки.Не думая, что может и не хватить.* * *Ну не бываешь, что еще взять с такого,Кто бы ни провинился - ты ни при чем,Как-то все сразу выдалось бестолково,Ты из таких придуман несостыковок,Что изначально, видимо, обречен.Знаешь, как надоело куда-то мчаться,Верить не в то да плакаться под вино,Горе - хоть от ума, так ведь я не Чацкий,Горечь такая в недрах кофейной чашки -Господу, верно, скулы бы подвело.Хочешь, я расскажу, как у нас делишки,Как мы живем, как трудимся, как едим.Знаешь, мы существуем - но так, не слишком.В городе, знаешь ли, каждый нечетный лишний,Каждый второй - подсевший, а ты один.Кончил ли ты какой невозможный колледж,Или ты из Елабуги, из Перми,Как ты так невозможно под сердцем колешь,И из какого ты «все равно какой уж»,И из какого «кто-нибудь, обними».Как я тебя собирала, бумажки черкая,Хочешь - покажут, вот посмеешься всласть,Звон поднебесный, белый огонь в печенках,Пыльную синь в ресницах, густую челку,Заархивировать, вычистить и прислать.Мне бы тебя молчать, не орать скворечьим,Плачущим гомоном, в кожице проминать.А из скольких ты выдуманных наречий,А из скольких ты создан противоречий -Правильно будет вовсе не вспоминать.* * *

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фшгьма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать…

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнпе на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», - бормочу сквозь сон. «Сорок», - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне…

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

* * *

Она раскрасила губы огнем карминным, чтоб стать, как все, чтоб быть - под одну гребенку. Она отвыкла, чтобы ее кормили, она выбирает ежиков в «Детском мире» - и продавщицы спрашивают «ребенку»?

Ее цвета - оранжевый с темно-синим, она сейчас тоскует, но тем не менее она умеет вьплядеть очень сильной. Она давно не казалась такой красивой - чтоб все вокруг шарахались в онеменье.

Не то чтоб она болеет - такое редко, ну раз в полгода - да и слегка, негромко. А вот сейчас - какие ни ешь таблетки, в какие ни закутывайся жилетки - царапается, рвет коготками бронхи.

Она обживает дом, устелив носками всю комнату и чуточку в коридоре. Она его выкашливает кусками, она купила шкафчик и новый сканер и думает, что хватит на наладонник.

Ее любимый свитер давно постиран, она такая милая и смешная, она грызет ментоловые пастилки, она боится - как она отпустила - вот так, спокойно, крылышек не сминая.

Она не знает, что с ним могло случиться, кого еще слова его доконали. Но помнит то, что он не любил лечиться, и сладкой резью - родинку под ключицей, и что он спит всегда по диагонали.

Она подругам пишет - ты, мол, крепись, но немного нарочитым, нечестным тоном, разбрасывает по дому чужие письма, и держится, и даже почти не киснет, и так, случайно плачет у монитора.

Она совсем замотанная делами, она б хотела видеть вокруг людей, но время по затылку - широкой дланью, на ней висят отчеты и два дедлайна, и поискать подарок на день рожденья.

Она полощет горло раствором борной, но холодно и нет никого под боком. Она притвориться может почти любою, она привьгкла Бога считать любовью. А вот любовь почти что отвыкла - Богом.

Все думает, что пора поменять системку, хранит - на крайний случай - бутылку водки. И слушает «Аквариум» и Хвостенко. И засыпает - больно вжимаясь в стенку - чтоб не дай Бог не разбудить кого-то.