Смелая жизнь - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 45

— Скорее! Скорее, ради бога! — несется призывный крик ей навстречу, и она видит Линдорского, скачущего ей на выручку со своим эскадроном.

Вот они близко… вот промчались мимо ее взвода… Что-то роковое, страшное случилось за ее спиной. Французы сшиблись с эскадроном Линдорского… В воздухе загрохотало, застонало и зазвенело позади Нади… Не то лязг сабель, не то человеческий вопль…

Она закрыла глаза и врезалась в ряды своего эскадрона, ощущая холодные капли пота, выступившие на помертвелом лице.

— Ты спасся чудом! — встретил Надю не менее ее самой взволнованный Подъямпольский. — Ах, Александров! Это была ужасная минута!.. Я не знаю, почему мне кажется, если тебя убьют, это будет величайшим преступлением в мире, как если бы убили невинного ребенка! И смерть твоя падет тяжелым камнем на наши головы. Когда ты мчался, преследуемый врагами, мне ты казался овечкой, за которой гонится голодная стая волков!

И Подъямпольский взглянул в бледное лицо Нади взором, полным сочувствия и ласки.

А бой гремел и стонал по-прежнему. Русские и французы рубили и кололи с одинаковым рвением под неутомимый грохот канонады и умирали безропотно и бесстрашно, одни, защищая священное право любимой родины, другие в угоду ненасытного и кровожадного императора.

ГЛАВА IV

Смоленск пылал. Жители поджигали свои дома и торопливо покидали город.

По одной из главных улиц скакал молоденький ординарец с закоптелым от порохового дыма лицом. Он подлетел на своем взмыленном коне к зданию штабквартиры, бросил поводья подоспевшему вестовому и, наскоро спросив у него, где находится барон Штакельберг, командир литовцев, прошел в горницу.

Барон почти одновременно с ним вышел из внутренней комнаты.

— Я прислан от ротмистра Подъямпольского, — отрапортовал молоденький ординарец. — Имею честь доложить, что эскадрон занимает крайне невыгодную позицию… Пули перехватывают через прикрытие Бутырского полка и вырывают людей из строя…

— Ходили в атаку? — не выслушав до конца, спросил генерал.

— Так точно, ваше превосходительство, и неоднократно! Но теперь бездействуем и стоим в ожидании повелений. Что изволите приказать, ваше превосходительство?

Штакельберг поморщился, потрогал себя за щеку, как будто у него болели зубы, и кратко бросил:

— Поручик Александров?

— Так точно, ваше превосходительство!

Барон взглянул в самые глаза Нади, потом сердито сморщился и почти в голос прикрикнул, внезапно раздражаясь:

— Стоять! Стоять на месте! Стоять во что бы то ни стало! Так и передайте ротмистру!

Надя наклонила голову, щелкнула шпорами и, сделав налево кругом, вышла из горницы.

В ту минуту, как она садилась на лошадь у крыльца штаб-квартиры, на двор въехала коляска, и дама в черном платье легко выпрыгнула из нее.

Что-то знакомое показалось Наде в тонкой, миниатюрной фигурке дамы, в лице, скрытом густой вуалью.

Вновь прибывшая тоже заметила уланского офицера и быстро приблизилась к Дуровой.

— Скажите, господин поручик… — начала она.

И вдруг лицо ее вспыхнуло под вуалью, а глаза радостно заблистали.

— Надя! — вырвалось из груди вновь прибывшей.

— Зося! Здесь? Каким образом?

И Надя схватила и крепко пожала руки Линдорской.

— Ах, Надя! — со слезами на глазах, прерывающимся от волнения голосом, произнесла Зося. — Я не могла больше выносить неизвестности!.. Это ужас что такое! Не знать, что происходит с Казимиром… и с тобою… О, какой ужас! Я не выдержала и приехала сюда. Буду просить командира позволить мне следовать за полком. Я познакомилась с ним на балу в Закрете и думаю, он мне не откажет в такой ничтожной просьбе, а тем более, когда узнает, какой утомительный путь совершила я из Вильны, по дороге, занятой французскими войсками… Одна, как перст, и… О, Надя! Надя!

И молодая женщина всплеснула руками и горько заплакала.

Наде было бесконечно жаль Зосю, но помочь ей она была не в силах.

— Дитя! Дитя! — произнесла она с грустью. — Зачем ты сделала это! Оставаться в полку тебе немыслимо… Мы постоянно в деле, и ты не можешь подвергать свою жизнь опасности…

— В деле? — произнесла, бледнея, Линдорская. — Как? Вы уже были в деле? Вы дрались? И Казимир участвовал? И ты? И он не ранен? О, да говори же, не мучь меня! Сестра моя! Друг мой!

— Успокойся, Зося! Я видела, как ротмистр вернулся из атаки живым и невредимым. Уверяю тебя!

— Слава тебе господи! — горячо воскликнула Зося, и черные глаза ее поднялись к небу. — Но что мне делать? Что делать? — внезапно произнесла она с новым порывом отчаяния. — Я должна видеть Казимира во что бы то ни стало! Научи меня! Помоги мне!

— Увы, это невозможно, моя Зося! При теперешнем положении дел он не в состоянии ни на минуту отлучиться от своего эскадрона!

Подумав немного, Надя прибавила:

— Мой совет тебе — ехать в Москву, единственное безопасное место в данное время. По войску уже издан приказ двигаться по Смоленской дороге по направлению к Белокаменной. Поезжай туда, и там ты уже наверное увидишься с мужем, а я передам ему о нашей встрече и твоем плане. Одно пугает меня, — с тревогой, раздумчиво произнесла Надя, — как ты доберешься туда, дитя, одна, без провожатых, в такое время.

— О, что касается этого, — воскликнула горячо Линдорская, — не беспокойся за меня! Ведь добралась же я сюда из Вильны по вдвое опаснейшему пути! Доберусь и до Москвы с помощью бога!

— Ну, так с богом! Да сохранит он тебя! А мне некогда медлить, прости!

И Надя, крепко пожав миниатюрную ручку молодой женщины, быстро вскочила в седло и помчалась из города к своим позициям.

— Ну, что? — издали крикнул ей Подъямпольский, не покидавший со своим эскадроном опасной позиции. — Что приказал барон?

— Стоять! — отвечала Надя уныло.

— Иу, стоять так стоять, — весело отозвался храбрый ротмистр и ласково оглянулся на усталые лица солдат.

И от одной этой улыбки все эти усталые лица словно просияли. Местами послышались шутки, смех.

— Ротмистр Линдорский! — отыскав офицера, произнесла Надя. — Я несу вам хорошие вести из Смоленска!

— Какие уж могут быть хорошие вести в этом аду? — произнес тот сурово, кивнув головою по направлению поля сражения, устилавшегося с каждой минутой все новыми и новыми трупами.

— И в ад проникает иногда весть из рая, — произнесла Надя. — Я видел вашу жену, ротмистр. Она будет ждать вас в Москве.

— Вы видели Зосю! О, господи! — мог только произнести Линдорский, и все его лицо озарилось счастливой улыбкой. — Будьте благословенны за эту благую весть, поручик.

Он хотел еще что-то прибавить, но не успел.

Следом за Надей прискакал новый ординарец из Смоленска с приказанием Штакельберга выйти из засады и ударить новой атакой на врага.

— Ну, не грех ли отступать с такими молодцами?

Эту фразу произнес толстый, высокий, обрюзглый старик с совершенно седою головою и единственным глазом на морщинистом лице — Кутузов.

И лишь только услышана была войсками эта фраза, ставшая впоследствии исторической, армия словно преобразилась.

— Веди нас, отец наш! — слышались тут и там умиленные возгласы солдат, и глаза всех устремлялись на толстого одноглазого старика, объезжающего ряды войска.

И грянуло отчаянное, полное силы и мощи русское «ура», такое «ура», которое еще редко слышалось в русском войске.

От этого могучего «ура» увлажнился слезою единственный глаз старого главнокомандующего. Недаром дедушка Кутузов так стремился к своим внукам из далекого Букарешта, где проживал на отдыхе после турецкого похода. Он знал, что войска жаждут его появления, он знал и верил в силу своих богатырей. И «богатыри» верили в «отца родного» — Кутузова. Недаром сам Суворов сказал про дедушку: «Кутузов знает Суворова, а Суворов знает Кутузова».

И «богатыри», изверившиеся уже в счастливую звезду Барклая и чуть ли не усомнившиеся в неподкупности его, вследствие постоянных отступлений, ждали теперь какого-то чуда от одного появления «дедушки».