Дуэль в Кабуле - Гус Михаил Семенович - Страница 69

Барон Бруннов, ближайший советник вице-канцлера, тоже был озадачен.

— Карл Васильевич, дело серьезное! Очень серьезное! Я бы даже сказал, что из всех споров, которые мы имеем с Англией, нынешнее разногласие самое опасное!

— Голубчик Филипп Иванович, что же делать? Вам ведомо, что государь нынче озабочен турецкими делами. а тут вот это еще… Подготовьте ответ, я поднесу его государю вместе с нотой.

Бруннова называли «Нестором русской дипломатии». Его перу принадлежали все важные документы министерства иностранных дел, и он умел угадывать мнения Николая и точно выражать их на бумаге. Когда Нессельроде представил царю английскую ноту, Николай был встревожен. Менее всего улыбалось ему столкновение с Англией.

— Надлежит самым энергическим образом опровергнуть сии нелепые обвинения. Нет у нас никаких завоевательных планов касательно Индии! Симонич напутал, и я его заменил, а Виткевича немедля отозвать…

Нессельроде положил перед царем составленный Брунновым ответ на ноту.

— Это более чем превосходно! — сказал царь. — Посылайте с богом и еще напишите Поццо, чтобы он говорил с Пальмерстоном самым дружеским образом.

Нессельроде, препровождая ответ на ноту, писал Поццо:

«В продолжение разногласий, которые нам приходилось в течение последних лет иметь с Англией, не было ни одного, которое в наших глазах представлялось бы более серьезным, чем только что народившееся. Странная боязнь, заставляющая английское министерство приписывать нам враждебные замыслы против британского владычества над Индией, увлекает его к крайним мерам, которые являются в его глазах мерами предосторожности, имеющими целью предупредить бедствие которого оно опасается, но которые на деле именно могут вызвать столкновение, предупредить которое оно желает».

Из этой справедливой оценки действий Пальмерстона не был; однако, сделан должный вывод, и вместо отпора «крайним мерам», могущим вызвать столкновение, российское императорское правительство отступило перед угрозами Лондона, маскируя капитуляцию на деле твердостью на словах…

«Мысль о посягательстве на безопасность великобританских владений в Индии, — говорилось в русском ответе, — никогда не возникала и не возникает в уме нашего августейшего монарха… Он не допускает какой бы то ни было комбинации, направленной против английской власти в Индии. Она была бы несправедливой, ибо ничем не вызвана. Она не была бы возможна по причине громадных расстояний, нас отделяющих, жертв, ею вызываемых, трудностей, которые нужно было бы одолеть, — и все это для исполнения плана, который никогда не может быть одобрен здравою и разумною политикою. Достаточно бросить взгляд на карту для того, чтобы убедиться, что никакой враждебный в отношении Англии замысел не может руководить политикою нашего кабинета в Азии… Мы откровенно сознаемся перед Англией, что русский офицер был отправлен недавно в Кабул для собирания сведений, относящихся к торговле. Таким образом, факт появления этого агента вполне верен. Но причина и цель отправки, как кажется, была выставлена в глазах английского министерства с толкованием, преувеличение и лживость которого мы считаем нужным вывести наружу. Для этого нам достаточно будет заметить, что отправка г. Виткевича в Кабул была вызвана не чем иным, как прибытием в 1837 году в С.-Петербург от Дост Мухаммед-хана агента с целью завязать торговые отношения с Россией. Чтобы привести в ясность, какие выгоды могло бы доставить нашим торговцам такое предприятие и какие оно представляет обеспечения в стране, с которой Россия не имела до сих пор никаких сношений, наше правительство решилось предварительно послать туда уполномоченного с письмом в ответ на те, с которыми Дост Мухаммед-хан обратился к нам по собственному почину. Эта командировка не имела целью ни заключения торгового трактата, ни каких-либо политических комбинаций, которые могли бы вызвать со стороны посторонней державы жалобы или подозрения. Восстановив таким образом дело в его настоящем свете, наш кабинет может обратиться к лондонскому кабинету с положительным удостоверением, что ни в командировке г. Виткевича в Кабул, ни в его инструкциях, которыми он был снабжен, не было ничего решительно неприязненного к английскому правительству и не было решительно никакого намерения нарушать спокойствие британских владений в Индии».

Смысл этих разъяснений был сразу понят в Лондоне. Правительство Николая взваливало всю ответственность на Виткевича. Неугодные Англии действия он совершал вопреки инструкциям, в их нарушение.

Потому-то Пальмерстон, ознакомившись с ответом на свою ноту, иронически заметил:

— Желательно, чтобы отныне русские агенты действовали в Средней Азии в соответствии с инструкциями своего правительства.

Отступив в главном пункте, царь для приличия высказал и свои претензии к Англии. Нессельроде писал Поццо:

«Если есть держава, имеющая законное право жаловаться, то это — Россия, ибо английские путешественники и агенты систематически сеют между среднеазиатскими народами семена беспокойства и смут, доходящих до русских границ. Россия желает только права участвовать в свободной конкуренции на арене торговли, которую, напротив, англичане желают „конфисковать в свою исключительную пользу“».

Завершалась депеша призывом; «самым тщательным образом сохранить спокойствие в промежуточных странах, отделяющих владения России от владений Великобритании».

Поццо ди Борго вручил копию этой обширной депеши Пальмерстону и премьер-министру Мельбурну, выразив от имени Нессельроде надежду, что британское правительство «отнесется к этому сообщению с предупредительностью, соответствующей искренне доброжелательным намерениям» императора.

— Все, чего мы желаем, это соглашения с Россией по среднеазиатским делам, — с удовлетворением сказал Мельбурн.

Пальмерстон высказался холоднее, но и он признал петербургский ответ на свою ноту «вполне удовлетворительным».

14

Отослав в Лондон ответ на ноту Пальмерстона, Нессельроде послал в Тегеран предписание отозвать Виткевича из Афганистана и прислать в Петербург.

Дюгамель, прибывший в Тегеран в конце ноября, тут же получил это предписание. Виткевич был в Кандагаре, и Дюгамель ответил Нессельроде, что послал Виткевичу приказ вернуться возможно быстрее. «Я не скрываю от себя, — счел нужным присовокупить новый русский посол, — что этот внезапный отъезд капитана Виткевича произведет очень плохое впечатление в Афганистане и что в будущем мы столкнемся с трудностями при возобновлении отношений с этой страной».

Персидское правительство, прося содействия России в улаживании конфликта с Англией, поставило перед Дюгамелем категорический вопрос: остается ли в силе данная Симоничем гарантия или нет? Вместе с тем Ходжа-Мирза-Агаси заявил, что не считает нужным посылать Дост Мухаммеду помощи ни деньгами, ни людьми.

Дюгамель обратился в Петербург с просьбой возможно скорее ответить на запрос Персии. Свою точку зрения он высказал следующим образом: «Виды Англии на Афганистан обнародованы. Англичане хотят пользоваться там исключительным влиянием, и, если мы допустим это, они достигнут своей цели… Мы не имеем права скрывать от себя, что некоторым образом мы навлекли бурю на головы правителей Кабула и Кандагара. Без посылки Виткевича, без отношений, которые установились между императорской миссией и афганцами, наконец без договора, заключенного между шахом и сардарами Кандагара, договора, которому мой предшественник несколько легкомысленно дал гарантию России, никогда дела бы не пришли к такому пункту, в каком они находятся теперь». И если после всего этого, предупреждал Дюгамель, мы предоставим братьев Баракзаев мести их врагов, «русское имя от этого понесет такой ущерб, которого не сотрут века, потому что во мнении народов Центральной Азии отступление считается признаком слабости». Поэтому в интересах России и ее чести необходимо защитить сардаров Кабула и Кандагара и привязать их к нам узами благодарности.