Шесть систем индийской философии - Мюллер М - Страница 80

Buddhiyukto gahatiha ubhe Sukrita dushkrite,Tasmad yogaya yugyasva, yogah karmasu kausalam.

«Тот, кто посвятил себя знанию, оставляет за собой и добрые и злые дела; потому посвящайте себя йоге, йога есть успех во всех действиях».

Что туземные ученые хорошо знают о двойном значении слова йога, это видно из стиха в начале комментария Бходжадевы на сутры йоги, где он говорит, что для истинного йогина (последователя йоги) йога (соединение) в действительности обозначает вийога (разделение) или вивека (различение) между пурушей и пракрити, субъектом и объектом, я и природой, как об этом учит санкхья: «Pumprakrityor viyogo pi Ioga ityudito yaya» – «Этим (учением Патанджали) йога (соединение) признается вийога (разделением) пуруши и пракрити».

ЙОГА КАК РАЗЛИЧЕНИЕ (ВИВЕКА)

Мы видели, что вийога (разделение) или вивека (различение) и есть высшая цель, к которой ведет вся философия санкхьи. Но признав, что такое различение, такое отвлечение я от всего, что не есть я, есть высшая цель философии, как можно достигнуть этой цели и, достигнув ее, как удержаться на этой высоте? Капила отвечает: «Только одним знанием (джнянайога)», а Патанджали прибавляет: «Аскетическими упражнениями, освобождающими я от оков тела и телесных чувств (то есть кар-майога)». Патанджали отнюдь не отрицает и не игнорирует джнянайогу Капилы. Наоборот, он предполагает эту йогу, он только прибавляет к ней как полезную поддержку некоторые упражнения, физические и умственные, посредством которых чувства подчиняются настолько, что не препятствуют более сосредоточению всего мышления на я (пуруше)[171]. В этом именно смысле во второй сутре говорится, что йога есть средство сдерживать деятельность или рассеяность мыслей. Раньше, чем ворчать на йогу и на ее мелочные предписания относительно положений тела, дыхания и других средств умственного сосредоточения, мы должны попытаться понять ее первоначальное значение. При преувеличении все может сделаться нелепостью, и, несомненно, так и было с дисциплиной и мучениями, налагаемыми на себя йогина-ми. Но первоначально их цель была, по-видимому, не иначе как создание противовеса для рассеянности, производимой чувствами. Все мы считаем зажмуривание глаз и затыкание ушей при мешающем нам шуме полезными при серьезном обдумывании. Таково было и простое начало йоги, и в этом смысле она считалась полезным добавлением к санкхьи, так как даже убежденный философ, последователь санкхьи, достигший знания (джняна-йога), неизбежно страдает от препятствий, причиняемых внешними условиями и постоянным вторжением в его жизнь или, лучше сказать, в его манас внешнего мира, если только он не усилит посредством дела (кармайога) своего сопротивления этому вечному врагу его душевного мира. Подробные указания, каким образом могло быть достигнуто и сохранено это желательное сосредоточение, сперва могли быть совершенно безвредными; но доведенные до преувеличения, они неизбежно приводили к тем мучительным упражнениям, которые казались Будде и кажутся большинству людей совершенно безумными и бесполезными. Но если мы сами должны сознаться, что наши чувства и все то, что относится к ним, суть действительно препятствия для спокойного созерцания, то попытки привести эти чувственные аффекты в некоторое успокоение или уравнение (саматва)не должны удивлять нас, и нам не приходится недоверчиво относиться к рассказам о чудесных результатах, достигаемых в Индии йо-гинами при посредстве аскетических упражнений, точно так же как мы не должны считать видения св. Франциска и св. Терезы подлинными обманами. Действительное отношение души к телу и чувств к душе для нас и теперь еше такая же тайна, какой она была для древних йогинов Индии, и их опыты при добросовестном к ним отношении, конечно, заслуживают такого же внимания, как и стигматы католических святых. Рассказы о них могут быть верными или неверными, но нет никаких оснований a priori признавать, что они неверны. С этой точки зрения мне кажется, что философия йоги заслуживает некоторого внимания со стороны философов и в особенности внимания школы физической психологии, и я потому не считаю себя вправе совершенно опустить изложение этой системы, хотя, может быть, и верно, что, поняв отношение философии санкхьи к великой мировой проблеме, мы уже не найдем в изучении йоги каких-нибудь новых метафизических или психологических идей. Мы ни на минуту не должны забывать, что если сутры санкхьи и новейшие произведения, то сама система санкхьи не новая и что йога всегда предполагает ее существование. Корни ее таятся в почве, подготовленной целыми веками старательной философской обработки, и имеют очень мало общего с теми оргиями аскетизма, которые мы встречаем в настоящее время у диких племен. Индусы раньше, чем сделаться цивилизованным народом и философами, тоже могли пройти такую стадию. Но как мало сходства между йогой и тапасом индусов и потением индейцев Северной Америки в их паровых банях, это видно из превосходных описаний Комитета (Бюро) этнологии Поуэлля 1892 – 1993 годов, не говоря уже о других, еше более ярких отчетах.

Раньше чем приступить к рассмотрению оригинального учения философии йоги, будет небесполезно сделать несколько замечаний относительно источников наших сведений о ней.

ПАТАНДЖАЛИ. ВЬЯСА

Сутры философии йоги приписываются Патанджали, которого называли также Пханин или Шеша (божественная змея). Возможно, что он был творцом или учителем философии йоги, не будучи непременно автором сутр. Время его жизни, конечно, неизвестно, хотя некоторые ученые с большой уверенностью относят его ко второму веку до н. э. Может быть, это и так, но больше этого ничего сказать нельзя. Даже обыкновенно принимаемое отождествление философа Патанджали с Патанджали, автором Махабхашьи, грамматиком, должно считаться только гипотезой. Мы слишком мало знаем историю санскритских собственных имен, чтобы утверждать, что одинаковое имя предполагает одну и ту же личность. Это не так и в других странах, едва ли могло быть так в Индии, где так часто принимались и еще теперь принимаются имена богов и великих риши как имена собственные. Утверждали, например, что Вьяса, автор позднейшего комментария на Йога-сутры Патанджали, – то же лицо, что и Вьяса, собиратель вед, предполагаемый автор Махабхараты и сутр веданты. Но и теперь еще живут очень многие Вьясы, и простое повторение такого имени не может служить каким-либо доказательством чего-либо. Есть сочинения, приписываемые Хираньягарбхе, Гарихаре, Вишну и т, д., почему же не приписать известные сочинения и Патанджали? Конечно, невозможно доказать, что философ Патанджали и грамматик Патанджали разные лица, но также нельзя доказать, что это одно лицо; но если стиль и характер мышления суть сколько-нибудь достоверные указатели в этих вопросах, то мы, конечно, должны немало подумать, прежде чем решиться признать грамматика и философа, называемых Патанджали, за одну и ту же личность. Несомненно, для нас было бы очень удобно, если бы время жизни грамматика – второй век до н. э. – мы могли бы перенести на автора наших сутр йоги, но в таком вопросе мне кажется лучше подождать до тех пор, пока мы не получим более ясных доказательств. При настоящем состоянии знания или, скорее, незнания дат, приписываемых философским сутрам, обязанность всякого ученого воздержаться от преждевременных утверждений, которые только мешают и затрудняют путь к дальнейшим открытиям.