Через Кордильеры - Ганзелка Иржи - Страница 28

За Чальяпатой на многие километры тянется эта роковая железная дорога, сопровождая горное шоссе по длинному плоскогорью, вклинившемуся между двумя параллельными хребтами Анд. Это плато не имеет себе равных на всем материке. Вместе с обширными соляными озерами Уюни оно образует огромный котлован без стока вод, площадью превышающий половину Чехии. Влага, выпадающая здесь в периоды дождей, никогда не соединяется в устьях рек с водами двух океанов, омывающих Южную Америку. Совершая свой бесконечный круговорот, вода с поверхности озер Поопо и Коипаса возвращается туда, откуда пришла, — в дождевые тучи. Однако большую часть года редкая зелень плоскогорья сохнет, изнывая от жажды.

Близится полдень. Солнце как бы упирается в песчаные равнины, и горячий воздух дрожит над горизонтом.

Но что это? Мираж? Галлюцинация?

Высотомер и карты обычно не поддаются миражам.

Час назад стрелка высотомера, как прикованная, показывала 3 740 метров. А высотные отметки на карте дорог? Много лет назад географы определили в Чальяпате 3 720 метров, в Поопо — 3 710, а в Мачакамарке, в 90 километрах от Чальяпаты, — 3 715 метров. Возможно, наш высотомер тоже показал бы на эти 20 метров ниже, если бы атмосферное давление сейчас было таким же, как и тогда.

— Озеро Поопо мы уже проехали, и никакого другого на карте больше нет…

Буквально в двух шагах от нас над зеркальной гладью воды поднимается легкий туман. В нем то исчезают, то вновь появляются призрачные видения деревьев, — это похоже на мираж в Нубийской пустыне, который тем сильнее терзал наши нервы, чем меньше оставалось питьевой воды в брезентовых мешках.

— Тогда мы были почти на уровне моря, а здесь чуть-чуть недостает до четырех тысяч метров. И все же это фата-моргана. При пятнадцати градусах по Цельсию!

Целый час перед нашими глазами возникали и гасли миражи, пока, наконец, из-за северного горизонта наяву не выросли скалистые хребты. На их склонах выложена мозаика домов и домиков, скрепленная зеленью. Это горняцкий город Оруро, где в начале нашего века еще никому не известный Симон Патиньо впервые познавал, как сладка прибыль с боливийского олова и как опасны хищные зубы конкурентов.

Этот островок жизни притулился около каменных круч, как бы прося горы защитить его от ледяных вихрей с пустыни альтиплано, как бы в страхе отступая за последний оборонительный вал от песчаных волн барханов, как бы ища друга в своем одиночестве. Оазис на склонах гор.

Совершенно иное ощущение возникает на улицах и главной площади Оруро. Хотя город и является узником пустыни, он все же стремится скрасить свое одиночное заключение. Город сражается с пустыней за каждую каплю воды, добывая ее из глубин земли, но не дрожит над ней, как скряга. На маленьком квадрате центральной площади он выставляет напоказ видимость свежей зелени. Оруро действительно борется за каждый пучок травы, за каждый куст скверика, за каждое дерево на улицах, чтобы рассеять печаль и тоску окрестной пустыни.

Направление — восток

Короткий отдых на площади в Оруро, вымершем на время полуденной сьесты.

Путеводитель и две большие карты Боливии лежат у нас на коленях; мы подводим итоги последних дней и планируем следующие недели.

— За нами две тысячи километров пути через Кордильеры. До Лимы мы в срок не доедем, а писать по дороге нигде не удастся. Задержаться подольше в Ла-Пасе нельзя: слишком дорого…

Нужно было решать. В портфеле лежал ворох неразобранной почты и телеграмм, требовавших очередных очерков. В течение многих дней мы все откладывали окончательное решение, так как о систематической работе в условиях морозного альтиплано нечего было и думать. Потрескавшиеся руки и губы, воспаленные ноздри, разреженный воздух, ледяные ночи и часы сильного полуденного солнца — все это никак не создавало условий для длительной рабочей остановки.

— В Ла-Пасе нас задержит выяснение возможностей рынка сбыта и переговоры с представителями фирм. Хоть немножко времени придется уделить окрестностям Куско. Да и «татра» потребует более тщательного осмотра перед дорогой в Перу.

— В таком случае повернем на восток, заедем в Кочабамбу и примемся за работу. Это единственное приемлемое место на всем пути до Лимы. И расположено оно в двух тысячах шестистах метрах над уровнем моря.

На этот раз решение было принято в одно мгновение. Мы не имели права терять времени.

Бензин, масло, старт.

— Это двести пятьдесят километров непрерывного спуска, — сказали нам у бензоколонки.

Нет на свете более опасного врага, чем неоправдывающиеся надежды…

Горная пустыня окружила Оруро и с другой стороны. Куда ни глянь, всюду одна песчаная равнина, покрытая кое-где пятнами беловатой и розовой селитры. То тут, то там вздымается с равнины вихрящийся столб, ввинчивается в небо, разбухает посредине и не успевает рассыпаться, как из пустыни уже поднимается новый. Он кружится, вьется, насосом воздушного вихря всасывает песок, огромными пригоршнями швыряет его в облака и растет до небес. Это безвредный смерч, или, как его называют здесь, молино — мельница.

Из небольшой ложбины вынырнули растрескавшиеся стены селения. Недавнее землетрясение прервало нить жизни. Из открытых калиток здесь никогда уже не выбежит собака, никогда не задымят трубы, торчащие над развалинами глиняных стен. Селение без единой живой души.

Через полтора часа мы оставили за собой треть расстояния между Оруро и Кочабамбой. «Дорога все время будет идти на спуск», — убеждали нас у бензоколонки. Но высотомеру до этого вроде бы и дела нет. Стрелка его незаметно подкрадывается к цифре «3 800». Дорога вьется вдоль склонов гор, петляет между валунами и как бы мечется в поисках ущелья, через которое можно было бы пробиться на восточные скаты Кордильер. Сейчас, сейчас оно непременно появится!

Внезапно дорогу сдавили каменные стены. С 60 километров в час мы переходим на 15, но и этого мало. Вместо долгожданного спуска впереди лишь крутой подъем, уходящий куда-то к небу; поворот за поворотом; вторая, первая скорости; высотомер, переваливший за 4 тысячи метров, и — новый подъем.

Нет, возвращаться мы уже не станем. Да и все равно некуда…

Кульминация: 4 250 метров над уровнем моря. Мотор чадит перегоревшим маслом.

Глубоко внизу на неестественный, как театральные декорации, массив гор ложатся длинные предвечерние тени. Фантастические волны гор — хребет за хребтом — отделены друг от друга соцветием синей, зеленой и серой красок; далеко на севере, у горизонта, все это превращается в белизну снежных замков, смягченную багрянцем угасающего дня.

Мороз пробегает у нас по коже при мысли о том, что дорога резко пойдет на спуск: ведь за поворотами на пути то и дело попадаются обвалившиеся глыбы. Первая скорость, нога на педали тормоза и — вперед. Создается впечатление, что спуск закончится в самой Кочабамбе, однако вновь последовавший крутой подъем опять гасит искорку надежды. Снова вниз и вверх, снова пляска цифр. Через час мы по-прежнему были на высоте 4 300 метров, а дорога вела нас еще выше.

4 400, 4 460 метров над уровнем моря. И, наконец, самая высокая точка, какой когда-либо достигала чехословацкая автомашина[15].

Прямо над головой у нас летят низкие облака. Ледяной ветер сотрясает машину и сбивает ртуть термометра ниже нуля. В обрывах лежит смерзшийся снег. Куда ни глянешь, везде громоздятся массивы гор, прорезанные бездонными глубинами пропастей и ущелий. Снова страшное одиночество гор, усиленное приближением ночи. До Кочабамбы остается еще 140 километров — бесконечные валы гор, о которых боливийская карта упорно молчит. К этому прибавляется почти 2 тысячи метров разницы в высоте.

Багряная полоска света над западным горизонтом поблекла и угасла.

15

Группа чехословацких грузовиков превысила этот рекорд на новом Тибетском шоссе в 1956 году. (Прим. авт.)