Преступления совести - Гордимер Надин - Страница 2

Она поправила упавший на лоб локон; веснушки растворились в густом румянце, как будто от воспоминания о трех месяцах, проведенных в тюрьме.

– Так же, как они для меня.

– Я бы сказал, это даже не дружба, а товарищество. Своего рода братство.

В этот миг он показался ей мальчишкой, завистливо наблюдающим из окна за игрой других мальчиков. Она склонилась к нему и поцеловала так, как никогда прежде: в глаза. В каждый глаз по очереди.

Тем не менее, ради него она практически забросила всех Рики и Бетт. Он предпочел бы стать полноправным членом группы, но так уж водится, что влюбленные на первых порах обособляются от окружающих. Было бы неестественно нарушить заведенный порядок. Подразумевалось, что сам Фелтермен не успел обзавестись близкими друзьями: все-таки пять лет прожил за границей, а потом два года в небольшом приморском городе.

Он воскресил для нее все невинные удовольствия, которым она предавалась в детстве: они вместе катались на водных лыжах, карабкались на скалы, ходили на спектакли народного театра. Таким образом она как бы давала ему уроки культурной политики – не отдавая себе в этом отчета, без громких слов и, уж конечно, не заочно.

Ее невозможно было вытащить на дискотеку, но ему все же представился шанс установить полезные контакты с ее черными и белыми друзьями: теперь он имел право сопровождать ее на вечеринки, где она демонстрировала свое превосходство по части танцев: темнокожие научили ее управлять своим телом под музыку. она становилась безудержной и почти красивой. Он с удовольствием наблюдал за ней со своего места, потягивая коктейль. Она то и дело подходила к нему с напитками и закусками на подносе и обещанием в глазах. По истечении нескольких месяцев он стал учиться различать оттенки в ее отношениях с друзьями, распознавая тех, чьи контакты были ограничены законом, как та женщина, из-за которой она попала в тюрьму.

Постепенно она осмелела настолько, что стала ставить своего возлюбленного в минимально опасные положения – и при этом пристально вглядывалась в него, словно стараясь измерить степень его заинтересованности в «подобных вещах»: действительно ли именно они сыграли главную роль в его возвращении на родину?

Ему становилось все труднее расставаться с ней, хотя бы на вечер. Он уходил под взволнованный скрип и шуршание вековой пальмы. Его квартира превратилась в рабочий кабинет, где он практически ничем не пользовался, кроме стула и покрытого пылью стола, за которым строчил рапорты. Не заниматься же этим в ее коттедже!

Она все чаще рассказывала о своем пребывании в тюрьме, причем сама же и находила поводы для таких разговоров. Но и лежа в его объятиях в темноте, вдали от всевидящего ока и всеслышащего уха власть предержащих, не решалась открыть главное: причину своего ареста. Как будто жадно ждала, чтобы он назвал пароль.

Пароля – вот чего ему не хватало. Условного сигнала, который ему не сообщили.

И наконец его озарило, он сам угадал неназванный пароль:

– Я приставлен за тобой шпионить.

У нее вытянулось лицо, как у испуганного зверька перед тем, как превратиться в колючий комок или прибегнуть к иному способу защиты. Но уже в следующий миг на нем появилось прежнее выражение. Он не видел этого, так как успел отвернуться – со скоростью человека. спиной ощутившего дуло пистолета.

Она подползла к нему через всю кровать, бережно взяла в ладони его голову и прижала к груди.