Корунд и саламандра - Гореликова Алла - Страница 52

И, значит, зря я подставился арканам степняков… на одного хорошего стрелка ослабил ждущий в Лисьей отряд.

Ордынец осаживает коня, мой пленитель дергает аркан, я спрыгиваю наземь и оказываюсь в тесном кольце не скрывающих торжества кочевников.

Прямо передо мной стоят двое. Один — воин на вершине зрелости, в той поре, когда не утрачены еще силы и хватает уже опыта правильно их употребить. Вождь ордынцев, судя по солнечным амулетам в косах и родовой татуировке на щеках. Второй постарше. Осанка и взгляд полны достоинства, и стоит бок о бок с ордынцем, как равный. Перья совы в косах, тотемный знак кочевья. Выходит… меня осеняет, на миг я забываю о происходящем. Ордынцы знали, куда шли! Их здесь ждали! Наверное, разведали, что смогли, и дали знак. То-то Геша давеча божился, что кочевники за заставой следят!

— Добрая добыча, но слишком уж легкая, — кричит своим ордынец, и они визжат в ответ, а я невольно сжимаю кулаки. Он прав, попался я бездарно! — Хорошее начало! Солнце дарит нам удачу!

Я перевожу взгляд за спины вождей. Ордынцев не видно, только кочевники. Женщины, детвора, старики… есть и молодые парни, но что-то их мало. Видно, почти все воины ушли с отрядом ордынцев. Наших ждет суровый бой.

— Мне нравится этот сопляк, — говорит вдруг кочевник, ткнув в меня пальцем. — Отдай его мне.

— Рано ты заговорил о дележе!

— Я обещал сыну. Мальчишка не хочет терять времени даром, но он почти ничего еще не умеет. Ему надо учиться. А у этого, гляди, взгляд храбреца.

Ордынец, хохоча, взлетает на коня.

— Что ж, пусть берет! Пусть попробует узнать у него что-нибудь. Все равно что! Ты прав, этот пленник с характером. Если у твоего сына получится совладать с ним, он станет хорошим вождем! А не получится с этим, пусть берет другого, мне не жалко.

Я не показываю виду, что понимаю их. Но страх пробирает нешуточный.

— Бери его, сын! — Кочевник толкает меня к долговязому мальчишке, стоящему чуть в стороне. Так толкает, что я падаю на колени у его ног.

Стоящие рядом пацаны ржут, но сын вождя остается серьезным.

— Ты слышал, мальчик? — Ордынец обращается теперь прямо к нему. — Можешь попытать силы на другом. У нас, хвала Солнцу, хватает пленников, а скоро будет еще больше!

— Я попробую с этим, вождь, — решительно отвечает парень. — Благодарю за щедрый дар.

— Мне нравится твой сын, брат! — Ордынец машет рукой: — Вперед! Нас ждет славная добыча!

Я провожаю их взглядом. Не подавитесь добычей…

Ты хочешь жить, падаль? — Он хорошо говорит по-нашему, сын вождя.

— Не родился еще человек, который не хотел бы жить, — усмехаюсь я в ответ.

Капитан велел «играть героя».

Но капитан хотел одного — чтобы ордынцы пошли к Лисьей. Они пошли. И время как раз, ловушка уже насторожена. А эти сопляки просто развлекаются со мной, играют во взрослых воинов. И в любой момент могут вместо меня взять другого. А это будет нечестно. И потом… а ну как другим окажется Лека? Я ведь так и не знаю, кто ведет ордынцев к Лисьей…

Ничего, посмотрим! Есть другая хорошая игра, как раз для таких случаев… называется «играть шута».

— Ты расскажешь о заставе. Все.

— Ага, все и еще немножко! Слушай, парень, на черта тебе наша застава, давай я лучше расскажу, где тут самое большое стойбище сусликов.

Я успеваю отвернуть голову, приняв удар вскользь. И ною:

— Слушай, ну чего ты сразу бить? Сказал бы просто, сусликами, мол, не интересуюсь. Я б тебе тогда совиную нору предложил. А то вон как перья пообтрепались, стыдоба…

На этот раз он пресекает мою уловку. Железный кулак впечатывается мне в нос… кажется, я и хруст слышу перед тем, как отрубиться… но второй удар почему-то приводит меня снова в чувство. Из носа течет кровь, я сглатываю и как можно четче произношу, глядя прямо в яростно сощуренные глаза: — Ну и ходи в облезлых перьях, недоносок. Все. Дело сделано, теперь он не примется за другого, не сломав меня. Развлечение вам обеспечено, парни! Я уж постараюсь, чтоб его хватило до подхода нашего отряда.

Тревога Леки касается меня через амулет. Я отвечаю мысленной улыбкой. Ничего, брат мой! Может быть, мы погибнем пленниками, оба, ты и я, но погибнем весело. Уж лично я собираюсь повеселиться! Сын вождя пошептался с дружками, и меня выпутывают из аркана. Пояс с ножнами, правда, сняли раньше… осторожные, прах их забери. Все правильно, вспомнил я рассказы Вагрика, раз пленнику все равно не сбежать, незачем ему лишний почет. А возомнит себя на полпути к свободе — что ж, тем смешнее. Ну, я-то не буду выставлять себя неумным сопляком. Развязали — ладно, понимаю, вы сильнее. Вот только не знаете вы, сильные, каково развлекаться со слабым, прекрасно знающим, чем вас можно оскорбить.

— Раздевайся.

Я медленно и внимательно оглядываю столпившихся вокруг парней. И очень озабоченно спрашиваю:

— Слушай, ты ведь не заставишь меня любиться с кем-нибудь из этих малолеток?

— Куртку, — брезгливо цедит сын вождя. — И рубаху. Нам неинтересно смотреть на то, что ниже.

— Так бы сразу и сказал, — отвечаю миролюбиво. — Другой ведь разговор! А то — «раздевайся»! Я уж думал…

Сын вождя шипит что-то сквозь зубы и выцеливает кулак мне в зубы. Я, само собой, уклоняюсь. И спрашиваю:

— Ты чего, парень, а?

— Заткнись и раздевайся!

Я берусь за пряжки куртки. И холодею — амулет! Отберут! Но медлить уже нельзя. Это будет признанием в трусости. Пусть, отчаянно думаю я. Оно и к лучшему. Ни к чему сейчас Леке моя боль.

Куртка тяжело падает под ноги. Рубашка летит следом.

— Ну? Доволен, сын шакала? Что дальше?

Оскорбление остается без ответа: сын вождя любуется амулетом на моей груди. Наверное, Лекин волчара подрыкивает, сверкая глазом, тоскливо думаю я. Взглянуть бы. Но — смотреть надо в лицо тому, кого оскорбил.

Медленно, как зачарованный, сын вождя протягивает руку. Я стою неподвижно… я знаю, мое волнение не углядит никто. Даже Васюра, пожалуй, не углядел бы. Рука чужака дотрагивается до амулета… мне кажется, я сам чувствую это прикосновение, всей кожей, всей сутью… дотрагивается, медлит пару мгновений и опускается. Амулет остается со мной. А кочевник спрашивает:

— Будешь говорить о заставе?

Я счастливо вздыхаю:

— Вот ведь настырный! О сусликах не хочешь, совиная нора без надобности… ну хорошо, есть здесь застава. Легче тебе от этого? На заставе, дорогой, сусликами не разживешься!

— Вагри, — подсовывается вожаку под руку вовсе сопляк, не старше десяти лет, — послушай, Вагри…

Младший брат, что ли? Уж больно свободно влез в разговор, не по возрасту. Он что-то шепчет на ухо старшему, азартно поблескивая глазами, а я тоскливо думаю: надо же, сына вождя зовут так же, как хорошего нашего друга Вагрика. Обычное имя у степняков, чему удивляться…

— Давай, Тенги! Ты здорово придумал.

Тенги самолично стягивает мне запястья хитрым узлом «змеиный хвост» и взлетает на коня. Ясно. Ты хорошо придумал, Тенги. Это долгая забава, а время мне сейчас всего дороже.

Рывок. Я пробегаю несколько шагов, и Тенги умело подсекает укороченный аркан, заставляя меня потерять равновесие. Лихой свист позади. В сущности, мне повезло, невпопад думаю я, — возьмись ордынец выжимать сведения, мне давно уже стало бы не до шуток. А эти играют во взрослых… пусть их! Ордынский отряд должен быть сейчас почти у Лисьей…

Локти и колени бьются об укрытую ковылем землю, серебристые метелки щекочут лицо, и стучат о голую грудь вспугнутые кузнечики. И несется перед глазами серебряная ткань летней степи — прямо перед глазами, низко-низко. Так близко, как никогда не увидишь на полном скаку. Нет, увидишь — как я сейчас. Волоком на аркане за чужим конем.

Я засмеялся бы, не будь так трудно дышать. Не гори огнем стянутые арканом руки. Степь и скорость — я всегда их любил. Степь и скорость. Волны травы, и горячий конь, и ветер в лицо, жаркий ветер, выжимающий слезы из прищуренных глаз. Ковыль. Полынь. Лисохвост и пырей. Резкий поворот, толчок, я лечу кубарем, полосуя руки острыми стеблями травы.