Прошел караван столетий (сборник) - Моисеева Клара Моисеевна - Страница 62

62

ДВОРЕЦ МАМУНА В ОГНЕ

На этот раз Якуба провожали со слезами и воплями, будто на верблюде сидит уже не он, а его жалкие останки, завернутые в дорожный пыльный плащ. Отец и мать не могли примириться с мыслью, что сын их едет в разоренный Гургандж.

– Пойми, сынок, – говорил Мухаммад, – давно уже нет в живых твоего благородного устода. Он не мог уцелеть в этой смуте. Султан Махмуд рыщет по всей земле в поисках еретиков, чтобы убить их и очистить землю от неверных. Но ты ведь сам говорил, что Абу-Райхана считают еретиком. Как же он мог уцелеть? Увы! Боюсь, что прах его уже развеян по ветру и только в памяти нашей остался благородный устод…

– Этого не может быть, отец. Абу-Райхан жив! Но если его убили злодеи, посланные Махмудом, он останется для людей в своих книгах. Его душа – в его прекрасных мыслях. Я видел, как он писал. Я читал его книги – они драгоценны и вечны… Но зачем мы хороним того, кто живет и творит? Я не верю в такое злодейство. Тебе сказали, что дворец Мамуна в огне. Но почему же должен был погибнуть Абу-Райхан? Я обязан поспешить туда и все увидеть своими глазами. Здесь мне не будет покоя!.. Я еду!

Тронулся караван, и последним в длинной веренице груженных товарами верблюдов был верблюд Якуба.

«Старик говорил, что дверь бедствий широка, а день радости краток, – вспомнил Якуб. – Как верно все это! Промчались счастливые дни под кровлей благородного устода. И вот нет кровли – пепел и слезы вокруг. А что стало с Мамуном? Значит, прав был Хусейн, когда говорил все страшное о султане Махмуде Газневидском? Люди призывали милость аллаха и верили, что он поможет. А всемогущий отступился, его не тронули кровь и слезы невинных жертв…»

В тяжких размышлениях прошел путь до Гурганджа. Иной раз Якубу хотелось броситься на землю и излить свое отчаяние в горьких слезах.

В полдень караван пришел в Гургандж, и то, что представилось Якубу, намного превосходило картину, нарисованную его воображением. Повсюду зияли руины. Пышный дворец Мамуна, превращенный в груду камней и пепла, красноречиво говорил о трагедии хорезмийского царства.

«К чему же могущество и богатство, если все это можно низвергнуть в бездну в один день, в один час?..»

Здесь же, на улицах Гурганджа, Якуб узнал, что Мамун убит.

Где же Абу-Райхан ал-Бируни? Скорее к нему! Может быть, он жив и, невзирая на бесчинства врагов, продолжает свои наблюдения за звездами?.. Как раз перед отъездом его, Якуба, в Бухару устод начал большую работу и так сожалел, что не будет иметь помощника! Успел ли он что-нибудь сделать?..

Вот его дом. Он цел. Слава аллаху, дом устода не поджигали, должно быть, он жив…

Якуб вошел в калитку, увидел прикрытую дверь, и сердце его замерло от дурного предчувствия. От отворил дверь и столкнулся с незнакомым ему человеком. Это был новый хозяин дома, почтенный хаджиб из дивана переписки. Он сказал Якубу, что благородный ученый покинул Гургандж и отбыл в Газну, куда его призвал султан Махмуд.

– Он жив! – обрадовался Якуб. – Какое счастье! Я поспешу в Газну. Мой устод жив! Я так и думал!..

Якуб покинул дом устода в радостном возбуждении и даже не догадался спросить почтенного хаджиба о судьбе Хусейна. Ну ничего, он его найдет!

Якуб и в самом деле нашел Хусейна. Молодой человек по-прежнему служил в диване переписки.

Якуб со слезами бросился к Хусейну. Он обнимал и целовал его, как самого близкого и дорогого друга, чудом уцелевшего.

– Как же случилось столь ужасное? Это непостижимо, Хусейн!

Якуб с волнением стал расспрашивать друга о случившемся. Он засыпал его вопросами о том, куда девались ученые, как уезжал Абу-Райхан, где теперь ибн Сина и как случилось, что убит Мамун, а дворец его разорен.

– Хорезмшах Мамун не думал, что дни его сочтены, – ответил Хусейн. – Он не знал, что его пышный дворец со всеми богатствами превратится в груду пепла. Он думал, что воздвигнутые им крепости послужат ему укрытием от злых сил. Но ведь Мамуна убили его собственные воины. Они же подожгли дворец и уничтожили всех царедворцев. Султан Махмуд пришел уже потом, когда все было сделано. Он назначил правителем Хорезма коварного и жестокого человека из своих же тюрков. Он был главным хаджибом и угодливостью своей сумел внушить доверие султану. Это Алтунташ. Он достиг высшей власти.

– Значит, с хутбы и началось? Теперь я понимаю, – сказал Якуб. – В недобрый час задумал Мамун читать молитву в честь Газневидов во дворцовой мечети. Хорезмийская знать не хотела простить правителю такого унижения.

– Полководцы хорезмшаха Мамуна хотели видеть свой Хорезм независимым. И весной, вскоре после твоего отъезда в Бухару, войско хорезмшаха, стоявшее в Хазараспе, пошло на столицу. Воины убили вазира и многих чиновников дивана. А спустя несколько дней подожгли дворец, в котором заперся хорезмшах Мамун. В горящем дворце его нетрудно было убить. И вот нет более хорезмшаха Мамуна. Перед тобой – обугленные развалины дворца, а Хорезмом правит коварный Алтунташ.

– А что же ты знаешь о судьбе ученых? – спросил Якуб.

– Иным удалось бежать. Где-то скрывается ибн Сина. Говорят, что бежавший вместе с ним старый философ Абу-Сахль Масихи погиб в пути. Абу-Райхану не удалось бежать. Султан Махмуд велел доставить его в Газну.

– Ты думаешь, он жив? Его не убили? Скажи, Хусейн!

– Зачем же убивать такого прославленного ученого? Наоборот, Махмуд будет его охранять, как он хранит в своих сундуках награбленные драгоценности.

– Тогда я должен отправиться в Газну.

– Сделай это осторожно, Якуб. Время тревожное. Никто не знает, что нас ждет завтра.

– А каково тебе сейчас в диване переписки? Должно быть, пришли новые люди, покорные Алтунташу? Тебе трудно, Хусейн?

– Могу только сказать в ответ стихами благородного ибн Сины:

С ослами будь ослом – не обнажай свой лик!Ослейшего спроси – он скажет: «Я велик!»А если у кого ослиных нет ушей,Тот для ословства – явный еретик![59]

С горькой усмешкой Хусейн читал строки философа, поэта и врачевателя ибн Сины, который оставил по себе добрую память. Он покинул Хорезм навсегда.

Друзья расстались в печали. Прощаясь, Якуб сказал другу:

– Когда в Хорезм пришли вести о победоносных походах султана Махмуда в северную Индию, мой благородный устод Абу-Райхан ал-Бируни сказал: «Махмуд полностью разрушил процветание страны и совершил столь удивительные подвиги, что индусы превратились в атомы праха, разлетевшиеся по всем направлениям». Боюсь, – добавил Якуб, что эти слова говорят не только об Индии, но также и о Хорезме.

Размышляя о случившемся, Якуб неизменно возвращался к мысли, как ничтожно могущество шахов. Он думал об их уверенности в своей силе, которая оказалась столь ничтожной, что не стоила уверенности простого ремесленника, вращающего гончарный круг. Якуб думал о своем устоде, который оказался во власти ненавистного султана. Абу-Райхан не раз говорил Якубу о том, что ему ценно благородство Мамуна, понимающего науку. А султан Махмуд Газневидский не слыл покровителем наук. Наоборот, о нем говорили, что он настолько невежествен, что даже не способен понять, чем занимается тот или другой ученый. Должно быть, он стремился завладеть учеными лишь потому, что знал им цену и считал, что правители других стран захотят ими завладеть так же, как они жаждут золота, драгоценных камней и рабов. Может быть, и сейчас, когда султану удалось увести к себе ученого-хорезмийца, он посчитал это такой же удачей, какая сопутствовала ему в походе на Индию. Известно, что он увел тогда сотни слонов, груженных сокровищами чужой страны.

вернуться

59

Перевод И. Сельвинского.