Государство Солнца (с иллюстрациями В. Милашевского) - Смирнов Николай Николаевич - Страница 38

— Нет, — сказал министр, не раздумывая. — Формоза нам не подходит. Она слишком мала для нас. И потом — далеко…

Я видел, как побледнел Беспойск. Наверно, и я сам тоже побледнел. Ещё бы! После долгих месяцев скитаний, ожиданий и надежд получить одно только слово «нет».

Между тем министр водил пальцем с длинным розовым ногтем по морям и океанам. Наконец палец его остановился на большом острове около Африки.

— Вот Мадагаскар, — сказал он, повернувшись к нам, — это другое дело. Он в десять раз больше Формозы и вдвое ближе. Мы его стараемся прибрать к рукам почти сто лет. Но ничего не выходит. Герцог Эгийон говорил мне, что вы предприимчивый и мужественный человек. Возьмитесь вы устроить французскую колонию на Мадагаскаре.

Беспойск начал говорить о том, что он никогда не был на Мадагаскаре и что у него нет никакого договора с тамошними принцами, что на Формозе оставлен человек с двумя пушками…

— Это не имеет никакого значения, — прервал его министр и улыбнулся. — Мы вам дадим всё, что нужно. Мадагаскар себя оправдает. Это богатейший остров. Покойный штатгалтер Мадагаскара господин Флакур уверял, что там сохранились ещё допотопные птицы, величиной с ветряную мельницу. Ведь вы знаете, барон, говорят, что Мадагаскар — это Тапробана древних.

— Тапробана?..

Я ахнул и шагнул вперёд. Для того чтобы найти этот волшебный остров, надо было объездить почти весь свет, потерять надежду, и только в Париже жадный розовый ноготь безошибочно показал, где лежит эта Тапробана. Я думал, что умру от радости, Беспойск посмотрел на меня укоризненно. Министр не заметил этого. Он продолжал:

— Там есть всё, что нам нужно: сахар, пряности, кофе, розовое дерево. Даже, кажется, золото. Французский военный порт — на Иль-де-Франс, это близко оттуда. Его величество будет очень доволен, если Тапробана окажется в числе его владений. Дофин против колониальных экспедиций, но это не имеет значения. Итак, можете ли вы сделать завтра в морском совете доклад о колонии на Мадагаскаре?

Беспойск поклонился. Министр кивнул нам головой.

— Итак, до завтра. Все нужные справки вы можете получить в канцелярии моего помощника. Он и будет завтра председательствовать в совете. Перед отъездом на Мадагаскар ещё раз побывайте у меня. Я очень интересуюсь этими огромными птицами, хотя и сомневаюсь в том, что они поют…

Мы вышли из кабинета министра. Беспойск тихо брёл по коридору. На лестнице он сказал мне:

— Ничего не вышло. Надо ехать в Англию.

— Как! — воскликнул я. — Вы говорите, что ничего не вышло? Вам отдают Тапробану, лучший остров в мире…

— Ты опять своё, — сказал Беспойск. — Впрочем, дело не в месте…

Мы долго разговаривали в этот день. В конце концов Беспойск отложил свою поездку в Англию. С проклятиями он начал писать новый доклад. Однако ни на другой, ни на третий день ему не удалось выступить в морском совете — там обсуждались другие дела. Потом Беспойску предложили ехать в Париж и делать доклад там. В Париже мы прождали ещё целый месяц. Наконец поздно вечером Беспойск вернулся из министерства и сказал без особой радости:

— Мой план прошёл. Французский король даёт нам корабли и всё остальное. Он даже прислал мне сегодня орден Святого Духа.

И он положил передо мной на стол золотую звезду на белой ленте.

— Значит, мы скоро едем на Мадагаскар?

— Не совсем так. Вопрос решён не окончательно. Нам придётся подождать ещё неделю в Париже…

12. В путь

Неделя, по канцелярскому счёту, превратилась в месяц. Опять перед нами потянулись те же канцелярии и те же ответы, что не всё ещё готово. А в Париже в это время наступила весна.

Зелёные почки начали разворачиваться на бульварах совершенно так же, как у нас на Камчатке. Прилетели какие-то птицы, и в воздухе пахло весной.

Теперь мне гораздо тяжелее стало в Париже. Я вспоминал весну на Камчатке, как мы готовили сети с отцом и чинили лодку. В своих мыслях я представлял себе иногда, что вот и по реке Сене пойдут тесные стада лососей, горбуши и чавычи, как они шли у нас по Большой. Но ничего такого не было. Рыбы в реке я не видел, и только на рынках появилась в продаже широкая белая камбала. Много тяжёлых мук я перенёс за Государство Солнца, но весенняя тоска в Париже была самой тяжёлой из всех. Я просился у Беспойска в Сен-Люи, к нашим, но Беспойск не пустил меня.

Тогда я отпросился у него за город на целый день, хотя знал, что и там я не найду себе покоя. За город Беспойск меня отпустил.

Я шёл по бесконечным улицам, сворачивая наудачу, не зная твёрдо, выйду ли так к заставе. Тоска, страшная тоска меня терзала. Я не мог подбодрить себя даже мыслью, что близок тот час, когда мы покинем берег Франции. Мне показалось, что в любой день все наши планы могут провалиться, если розовый ноготь, блуждая по океану, набредёт на какую-нибудь новую страну, где птицы ещё больше, чем на Мадагаскаре. Я шёл, а слёзы капали у меня из глаз прямо на мостовую. Я даже не знал, собственно, почему они капают. Никто не обидел меня, и я был сыт.

Вдруг сердце моё радостно забилось. Недалеко от себя, в подворотне, я увидел собаку, вылитого Неста. Я свистнул. Пёс бросился ко мне, и, уж конечно, тут я убедился, что это Нест собственной персоной. От радости я схватил его за хвост, и он завыл весёлым воем, как воют собаки на Камчатке, завидев родной дом.

Но прошла первая радость, и я задал себе вопрос: откуда взялась моя собака в Париже? Ведь не могла же она разыскивать меня здесь?

Пока я раздумывал так, Нест начал проявлять признаки беспокойства. Устремлялся куда-то вперёд, и я сейчас же понял, что он приглашает меня за собой. Недолго думая я пошёл за ним.

Я шёл за Нестом быстрыми шагами, почти бежал. Нест по временам останавливался, смотрел, не отстал ли я. И вот наконец я увидел то, что он мне хотел показать.

По улице Святого Мартына двигалась длинная вереница оборванных людей. Впереди шагали штурманы Зябликов и Бочкарёв, За ними канцеляристы Рюмин и Судейкин. Потом несколько женщин и охотников, их мужей. А в самом конце, еле передвигая ноги, тащился Ванька.

Я не знал сначала, радоваться мне или печалиться. Откуда взялся этот народ в Париже?

— Вань! — закричал я на всю улицу. — Поди сюда, чёртова головушка!

Ванька оглянулся. Долго смотрел на меня, должно быть, не мог сразу узнать в городском костюме. Потом заголосил:

— Лёнька!.. Ты?

Мы обнялись. Нас окружили все остальные. Меня начали расспрашивать, но я потребовал, чтобы сначала ответили они:

— Зачем приплелись в Париж?

— В Россию пробираемся, — за всех ответил Судейкин. — Не век же в порте Сен-Люи сидеть, погоды ждать. По матушке-России соскучились.

— А добрались-то как сюда?

— Пешком. Целый месяц шли.

— А теперь куда идёте?

— Известно куда. Сказывали добрые люди, что в Париже резидент русский живёт, господин Хотинский. Припасть к его стопам и идём.

— А остальные где? Сибаев, Лапин, Андреянов?

— Те в Сен-Люи остались, поляка ждут. Им нельзя в Россию: они Нилова прикончили.

Я подумал немного, а потом заявил:

— Вы куда хотите идите, а Ванька пойдёт со мной.

— Куда?

— В гостиницу. И Нест тоже.

Судейкин на меня зашипел:

— У, каторжное отродье! Отец твой был разбойником, и ты разбойником будешь. А поповский сын на что тебе? Отпусти его — старика отца на старости лет утешить.

Но Ванька уже подбодрился. Схватил меня за руку, закричал:

— Я с Лёнькой пойду. Мне с ним веселей!

— Ну, как знаешь, — сказал Судейкин. — Помирай вдали от родины. Идёмте, братцы.

И они опять двинулись по улице, покачиваясь от усталости и заплетая ногами. Потом я узнал, что Судейкин выпросил у русского резидента денег на обратный проезд и со всей компанией приехал в Петербург на корабле. Царица простила их, но тут же с солдатами отправила обратно в Сибирь.

Мы с Ванькой побежали в гостиницу. Мне было что рассказать и показать ему, и тоска моя скоро прошла. Мы говорили с ним несколько дней подряд да и ночами тоже.