Ведьмино отродье - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 17

Пошли. Уже темнело. Племя сидело возле дуба. Смотрели пристально, молчали. Ты задрожал, испуганно затявкал.

— В круг! — приказал Вожак и подтолкнул тебя вперед.

Ты вышел в круг и сел на снег. Сородичи зашевелились. Вожак спросил:

— Ну, что с ним будем делать?

— Р-ра! — рявкнул Зуб. — Дохляк. Не выживет.

— Р-ра! — подхватил Горлан. — Чего возиться!

— Р-ра! Р-ра! — послышалось вокруг.

Все встали и оскалились. Ты в ужасе зажмурился. И вдруг…

— Пр-рочь! Прочь, я говорю!

И кто-то прыгнул на тебя, и навалился брюхом, и прижал, вдавил тебя в сугроб… и продолжал:

— Он мой! Не дам! Р-ра! Р-ра!

Все замерли. А тот, кто спас тебя, встал, шумно отряхнулся и сказал:

— Ну, вот и все. Не бойся, р-ра! — и шлепнул тебя лапой по загривку.

Ты живо подскочил и осмотрелся. Сородичи стояли в ожидании; никто из них не сел, не отступил — они еще надеялись! Но над тобой…

Хват, старый одиночка, склонившись над тобой, прикрыв тебя от них, стоял и пристально смотрел на Вожака, а горло у него дрожало, клокотало. И тут ты сразу же узнал — да, это мама точно так же рычала, когда кто-нибудь чужой заглядывал к вам в логово! Так, значит, Хват…

— Р-ра! Я готов! — хрипло воскликнул Хват. — Кто первый? Р-ра!

Только никто из них не шелохнулся.

— Р-ра! Р-ра! Ну что же вы?! — не унимался Хват. — Кого вы испугались? Я стар! Прыжок уже не тот! И хватка… Р-ра! — и он разинул пасть и снова осмотрел их всех…

Опять никто не выступил. А кое-кто и вовсе лег на снег и отвернулся…

— Р-ра! — засмеялся Хват. — Р-ра! Р-ра!..

Как вдруг Вожак резко шагнул к нему! И Хват тотчас шагнул ему навстречу! И даже ты хотел было шагнуть… Но Хват, не глядя, сбил тебя в сугроб, рявкнул:

— Сидеть!

Ты замер. Хват и Вожак стояли, изготовившись, стояли… Казалось, никогда это не кончится; Л-луна, владычица Луна, спаси! Ведь я… Ведь он…

Вожак вдруг сел и примирительно оскалился. Сказал:

— И ты садись.

Хват сел. Тогда Вожак сказал:

— Старик, не забывайся. И ты, и я — мы одна кровь. Зачем это тогда?

— И я о том: зачем?!

— Но это ты и я — свои, сородичи. А он кто?

— Р-ра! — рявкнул Хват. — И он такой же, как и мы!

— Но ты ведь знаешь…

— Да, не меньше твоего! И что с того? Он, посмотри, совсем еще никто! И я беру его к себе. И выращу. Здесь выращу, в Лесу. И обещаю — вы не пожалеете!

Вожак, нахмурившись, долго молчал, а после, осмотрев собравшихся, спросил у них:

— А вы что скажете? Кончать?

Никто не отвечал. Тогда Вожак спросил:

— Так что, оставить?

Снова промолчали. И все они смотрели на тебя, но ты не видел в их глазах ни зла и ни добра, ни любопытства — ничего! Один только Вожак смотрел насмешливо… И он же и сказал:

— Тогда ты сам это решишь, глупый тощий щенок. Р-ра! Встань! Ко мне!

И ты… смело вскочил! А что?! С тобою рядом стоял Хват — такой большой, решительный и сильный; и он еще и подтолкнул тебя! И ты…

— Р-ра! — закричал. — Р-ра! Р-ра! — и кинулся, как мог, на Вожака, и впился бы…

Но он, конечно, ловко отскочил и сбил тебя — играючи. А ты сразу вскочил — и вновь к нему! Упал — и вновь!

— Р-ра! Р-ра! — насмешливо кричал Вожак. — Спасите! Убивают! — и бил тебя, и бил. Вожак не сильно бил, но точно, прямо по ноздрям, и слезы брызгами летели во все стороны, и боль была невыносимая, и падал ты…

И вновь, и вновь вставал! Кидался! Рвал его! Вся пасть твоя уже была в его оторванной шерсти, но вот до его горла ты никак не мог добраться!

А он — бац тебя, бац! В нос! По глазам! В нос! В нос!..

И ты упал. Лежал, в глазах было темно, ты чуть дышал…

А он, Вожак, встал над тобой и, ко всем обращаясь, сказал:

— А что?! А ведь неплохо! Так?

Хват засмеялся — так! А остальные снова промолчали. Тогда Вожак гневно сказал:

— Так! Так, я говорю! Видали, он каков? Вот то-то же! Никто б из вас на это не решился, а только он, этот жалкий щенок! Вот он каков! А посему его… Вставай! Чего лежишь?! — и тут он больно пнул тебя под ребра.

Ты поднатужился и встал. Тебя сильно шатало. Ты был весь в крови. Кровь очень сильно пахла. Вожак склонился над тобой и начал ее слизывать. Слизал, шумно сглотнул, потом неспешно повернулся к ним, всем остальным, и сказал:

— Вот этот вот нахальный сосунок — он теперь наш, только наш! Вы поняли меня? А то, что было раньше, то… Ну, в общем так: кто будет зря болтать, тот после очень пожалеет! А ты… Эй, Рыжий, слышишь? Ты — наш сородич, рык. Хват — твой отец! Понятно?

Ты кивнул… И вдруг спросил:

— А мама? А где моя мама?

— Р-ра! — заревел Вожак. — Я все сказал. Иди!

И Хват сказал:

— Пойдем, сынок, не спорь.

И ты пошел за Хватом.

Хват жил один в последнем справа логове. Вот он привел тебя туда, лег и прижал тебя к себе. Немного подождав, тихо спросил:

— Тепло?

Было тепло. Но страшно. Ты снова заскулил, стал спрашивать, где мама.

— Придет, — ответил Хват. — Когда-нибудь. Да ты не плачь! Ведь я с тобой. Я — твой отец, — и тут он принялся вылизывать тебя. И напевать. И обещать, что скоро потеплеет, сойдет снег, ты вырастешь и станешь сильным, смелым…

Пришла весна. Ты немного подрос. Хват водил тебя по Лесу, учил брать след, лежать в засаде, петь гимны, обходиться без еды, лечиться травами, спасаться от огня… А после как-то раз он вдруг спросил:

— Кто я?

— Как кто? — не понял ты.

— Ну… кто я для тебя?

— Отец, — ответил ты. — А кто же еще?

Хват усмехнулся, помолчал, потом тихо — и явно с опаской — спросил:

— Но ты ведь слышал, что они болтают?

— Да, слышал, — сказал ты и весь похолодел, — но я им не верю. Ты мой отец. Мать не пришла с Тропы. Она была красивая и добрая… — и замолчал; ты очень волновался.

А он тогда опять, теперь уже настойчиво, спросил:

— А больше ничего не помнишь? Ну, отвечай! Чего же ты?

И ты… сказал:

— Мать говорила, что отца убили. Но ты ведь жив!

— Да, — тихо сказал Хват, — да, жив. Но я — это второй твой отец. А был еще и первый…

Вверху шел дождь. Дождь — это хорошо, дождь поит Лес, дождь помогает… Р-ра! А ты, уже едва ли не в слезах, подумал: так неужели правда то, когда они болтают, что ты здесь, в Выселках, чужак, что полукровка, что…

— Нет, — сказал Хват, будто почуял твои мысли, — ты не бойся. Тот, первый твой отец, был чистокровный рык. Но преступил Закон… После оправдался кровью. Его потом с почетом унесли. А мать действительно погибла на охоте. Вот я и взял тебя к себе. Теперь ты мне как сын. Нет, просто сын!

И так оно и было. Вы вместе с ним охотились и вместе голодали, и на Совете выступали заодин. И потому когда через два года пришел тот страшный день, когда Хват лег и приказал, чтоб все сошлись, и все сошлись и, помолчав, и посмотрев, как оно есть, стали уже говорить, что надо бы это кончать… Ты не сдержался и заплакал. Все засмеялись и заулюлюкали, и обступили вас, и начали выкрикивать позорные слова и костерить тебя, а ты, не в силах отвечать, молчал…

Вожак вдруг закричал:

— Прочь! Р-ра! Глупцы!

И все они ушли. А вы — ты и Вожак — остались с Хватом. Вожак сидел. И ты сидел. А Хват лежал, смотрел то на тебя, то на него, на Вожака, то снова на тебя.

— Больно? — спросил ты у него.

— Нет, — сказал Хват. — Ничуть. Вот только что… Ты не уйдешь?

— Нет, не уйду.

— А сделаешь?

— Да, сделаю.

Хват улыбнулся и закрыл глаза. Долго лежал не шевелясь. Потом вдруг стал дрожать… и попросил:

— Ну, сын!

А ты не шелохнулся!

Тогда он закричал:

— Сын! Сын!

А ты вскочил и отступил! Но и Вожак вскочил, взревел:

— Не смей!

И ты вернулся, сел возле Хвата, замер. Он продолжал дрожать — сильней, сильней, и вот он уже корчился, и вот…

Уже кричал, что было сил:

— Сынок! Не покидай меня! Сынок, да неужели ты не сможешь?!

— Смогу! — ты закивал ему. — Смогу…