Ведьмино отродье - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 22

Но и во сне — всю ночь — он продолжал кататься по реке. Ну а назавтра, сразу от стола, схватил коньки и поспешил на берег. Так и на третий день. На пятый. На десятый. То есть теперь всегда, с обеда и до полной темноты, он бегал на коньках. Там, на реке, он был один, совсем один — и не скучал. Ему там было хорошо. А почему? Да разве это важно?! И пусть приятели хихикают, и пусть косится князь, и пусть даже Лягаш тебя намеренно не замечает. И что с того? Ну, выгонят тебя из лучших, так и выгонят. Да ты и сам от них уйдешь, если захочешь. Да вон твой дед, муж Старой Гры, был кузнецом — и жил себе, не голодал, не попрошайничал, ни перед кем не унижался — и не пропал. И ты не пропадешь. С ремнем ли, без ремня, ты — это ты. Сам по себе. Утром — подъем, потом на Гору, на обед — и когти рвут. А ты бежишь на реку. Там тихо, никого, только коньки — вжик, вжик. А интересно, рыбы тебя слышат? И как там им, на дне, сейчас, в самый мороз, не холодно? Спросить, что ли? Но кто тебе ответит? Ведь рыбы — бессловесные и неразумные. И вообще, на всей земле лишь только мы, бывший Лесной народ, рыки и южаки, наделены сознанием и связной, осознанной речью. Все остальные — это просто звери. Они конечно же все чувствуют, но ничего не понимают. Хотя как знать! Вдруг бабушка не зря…

Нет, это глупости! Рыжий, запыхавшись, остановился, немного постоял и отдышался, посмотрел по сторонам — на реке по-прежнему никого не было видно, потом случайно глянул вниз, под самые коньки…

И чуть было не закричал от неожиданности. Ну, еще бы! Ведь там он совершенно ясно увидел, как кто-то неизвестный, очень странный с виду, смотрит на него из-подо льда! Точней, приник ко льду с той, нижней стороны и широко раскрыл свои и без того немалые глаза. А вот уже и его рот теперь тоже раскрыт… А больше ничего там, подо льдом, не видно. Рыжий застыл, насторожился. Прикинул — нет, это не рыба. Но это и не зверь. А кто же тогда?.. Или, может, это вновь одно только видение, обман — как и тогда, в Лесу? И потому, чтобы как можно скорей от него избавиться, Рыжий топнул коньком…

Но незнакомец не исчез, а только боязливо вздрогнул, а после быстро-быстро заморгал, а после рот его раскрылся еще шире… и, значит, он кричал!.. Но вот что он кричал? Ведь совершенно ничего не слышно! Рыжий поспешно встал на четвереньки, склонил голову к самому льду — и замер, затаился. А незнакомец медленно моргнул сначала одним глазом, а после вторым, после разинул рот… И снова ни звука!

— Эй, ты о чем? — спросил у него Рыжий. — Я ничего не слышу! Эй!

Незнакомец опять заморгал, открыл рот…

— Не слышу! — крикнул Рыжий. — Громче!

Незнакомец надул толстые белые щеки, закрыл глаза…

И исчез! Сначала Рыжий просто не поверил.

— Эй, ты! — позвал. — Эй, ты! Не бойся, я твой друг. Эй!

Никого. Рыжий вскочил и осмотрелся. Ага! Там, вроде бы! Туда! Рыжий метнулся по реке, а после резко осадил и снова пал на четвереньки, глянул…

Нет, показалось, никого здесь нет. Рыжий опять вскочил, опять — уже поспешно — осмотрелся — и снова кинулся, припал, окликнул раз, второй, опять вскочил и снова… И опять! Р-ра! Р-ра-ра-ра! Рыжий метался взад-вперед, потом стоял, подолгу ждал, высматривал… Но все было напрасно! И, значит, с горечью подумал Рыжий, здесь никого и не было, а был, как и тогда, в Лесу, один только обман. Нет Незнакомца, нет Убежища, смирись и нигде ничего не ищи, и не ропщи на это, а лучше будь как все, то есть верь Солнцу, презирай Луну, пей брагу, когти рви. Да, видно, так и только так здесь и можно прожить. Да и не только здесь, а вообще везде таким, как и все, и хорошо. А остальным — хоть не живи!

И все-таки как только после трапезы князь уходил на Верх, а лучшие с истошным гиканьем срывались в город, Рыжий немедленно хватал коньки и сразу убегал на реку. Шли дни, недели, прошел месяц. Рыжий еще два раза мельком видел Незнакомца. А если это так, то это, значит, не видение, и Незнакомец действительно существует. И он разумен — это видно по его глазам. А еще он может разговаривать совсем как южаки и рыки. И Рыжий с ним еще поговорит, Рыжий поймет его, услышит, докричится. Вот только бы им снова встретиться, вот только бы ему найти его… Но как же тут найдешь — вон сколько места тут! Вот если б кто помог… Но кто это поможет? Что, лучшие, что ли? Ага! Приди в казарму, расскажи — так не поверят же. Но вслух об этом не признаются; будут кивать, поддакивать, а после, за спиной, хихикать да дразнить. Эх, если бы Лягаш уже вернулся, так, может быть, хоть с ним бы поделился, ведь больше-то и не с кем! Но где он, тот Лягаш, что теперь с ним, и зачем и куда он уехал?

И уезжал он очень странно! А было это так. После обеда лучшие поразбегались кто куда, а Рыжий как обычно задержался — точил коньки, перебивал на них заклепки. Потом, с коньками на плече, он вышел на крыльцо… И замер. Возле крыльца стояла волокуша, а возле волокуши — князь и Лягаш, а чуть поодаль — семеро догонщиков, на вид как будто бы копытовских. Лягаш, увидев Рыжего, сказал:

— Ну, наконец! А то я жду да жду.

Но ждал-то не один, а почему-то вместе с князем. Ну и ладно. Рыжий сошел с крыльца, остановился рядом с ними. Князь, глянув на коньки, спросил невозмутимым голосом:

— На реку?

— Да.

Князь громко причмокнул, сказал:

— Да, это хорошо. Это полезно. А вот твой дядя уезжает, — и повернулся к Лягашу.

И Рыжий тоже повернулся вслед за ним и посмотрел на Лягаша, но ни о чем у него не спросил. Лягаш сам объяснил:

— Да, уезжаю. Вот куда! — и вытащил из-под ремня кусок пергамента, исчерканного мелкими значками.

— Бери! — сказал Лягаш, — читай, здесь все написано.

Рыжий с опаской взял пергамент, стал его рассматривать. Похожие значки он видел на монетах. Там эти значки, говорят, означают такое: на первой стороне — «Се князь Великий Тымх», а на второй — «А это серебро его». Но здесь значки были другие, и было их несчетное число. Рыжий смотрел на них, молчал…

Лягаш забрал пергамент, спрятал его обратно под ремень и сказал:

— Вот так, племяш, теперь ты про меня все знаешь. Такой вот разговор! — и засмеялся.

Р-ра! Действительно, такой вот разговор; таким ты Лягаша еще не видел! Задирист, зол. За что он вдруг так взъелся? Ведь ты ему как будто бы…

Лягаш вдруг перестал смеяться и сказал:

— Ух, крут я стал! Пора это кончать. Вот съезжу, отдохну, вернусь — а лед уже сойдет, ты уже поумнеешь…

— А я… — зло начал было Рыжий…

— Да, ты! — насмешливо откликнулся Лягаш. — А кто…

— Ар-р! — рявкнул князь. — Схватились! Друг мой, ты едешь или нет?

— Конечно еду!

— Так прощайся.

Лягаш простился — обнял Рыжего, прижал его к себе, шепнул ему что-то на самое ухо… но так, что Рыжий не расслышал. А переспрашивать не стал. Но почему?! Вдруг это было очень важно?! Ведь мало ли, куда Лягаш собрался?! Ведь вот что удивительно: он раньше никогда не брал с собой никаких провожатых, а тут вон сколько их при нем, этих копытовских — стоят, переминаются…

Но Рыжий упрямо молчал. Лягаш кивнул ему, а после кивнул князю, пал в волокушу, гаркнул:

— Порс! Порс, вислоухие! Р-ра!

И тягуны рванули! Понесли! Снег во все стороны! Визг! Перебрех! Порс, порс в ворота!..

И исчез. Вот так Лягаш тогда уехал; куда, зачем — никто того не знал. А Рыжий продолжал ходить на реку. Катался, ждал. Или снимал коньки и крадучись бродил по льду. Звал Незнакомца, заклинал — то памятью Луны, то Солнцем, то Одним-Из-Нас, то даже Тем-Кто-Создал-Это-Все… А ветер становился все теплей, на полях уже кое-где появились первые проталины. Еще немного, и начнется ледоход. И тогда…

Глава двенадцатая — ФУРЛЯНДИЯ

Дни становились все длинней, лед понемногу раскисал и покрывался лужами. Возвращаясь в казарму, Рыжий в изнеможении валился на тюфяк…

А сон к нему уже не шел. Рыжий лежал, ворочался, вздыхал, потом, не утерпев-таки, вставал, брал в бочке яблоко, садился у печи и думал, глядя на огонь… Но думать ему не давали. Даже тогда, когда у них все уже бывало выпито и съедено и, вроде, наступала тишина, вроде всех сон сморил, а за окном мела метель и ветер с визгом рвался в дымоход, ныл, убаюкивал… Как Бобка вдруг подскакивал и восклицал…