Тайны русского народа. В поисках истоков Руси - Демин Валерий Никитич - Страница 49

49

В русской мифологической традиции отзвуки этого сюжета однозначно просматриваются в стихах о Голубиной книге, где все богатство видимого мира истолковывается, как части некоего космического Божества:

Белый свет от сердца его.Красно солнце от лица его,Светел месяц от очей его,Часты звезды от речей его…[120]

Другой вариант Голубиной книги (всего их известно около тридцати) имеет следующее продолжение с учетом христианизированной «правки»:

Ночи темные от дум ГосподнихЗори утрени от очей Господних,Ветры буйные от Свята Духа.Дробен дождик от слез Христа,Наши помыслы от облац небесных,У нас мир-народ от Адамия,Кости крепкие от камени,Телеса наши от сырой земли,Кровь-руда наша от черна моря.[121]

Общеиндоевропейская корневая основа, закрепившаяся в древнескандинавском имени Имир, обнаруживается и в современном русском слове «имя», а также в глаголе «иметь». Этот корень содержится в имени древнеиранского первочеловека Йимы. По иранским преданиям, Йима — создатель мировой цивилизации, спасший человечество от потопа, обрушившегося на Землю после жесточайшей зимы. При Йиме в подвластных ему странах восцарил «золотой век», красочно описанный Фирдоуси в «Шахнаме». Но в конце жизненного пути Йиму, как и великана Имира, ждало расчленение: он был распилен пополам собственным братом-близнецом.

Таким образом, не подлежит сомнению, что некоторые общие для древних индоевропейцев космогонические представления преломились впоследствии и в древнеиранском Йиме, и в древнескандинавском Имире, и в древнерусском Волоте Имире (Владимире). Эпитет последнего — Красное Солнышко — практически представляет собой калькированное воспроизведение мифологических представлений древних арийцев о Красносолнечном Боге Сурье, а вовсе не является результатом всенародной любви, выразившейся якобы в ласкательном прозвище киевского князя, ни в одной летописи не зафиксированного. Знаменательно и не случайно также, что в миропонимании древнерусского человека представление о Волоте ассоциировалось с титаном Кроном. «Крон гигант бе, рекше человек волот», — читаем в одном из Азбуковников XVII века.

Выявление и раскрытие архаичных пластов в структуре русского эпоса ни в коем случае не принижает самобытность и полнокровность его героев. Смешно было бы, к примеру, отрицать центральную роль в устном народном творчестве колоритного образа Ильи Муромца. К тому же известно, что у него был реальный прототип среди деятелей Киевской Руси. Еще в XVI веке иностранные путешественники описывали разрушенную киевскую церковь, где когда-то была гробница знаменитого богатыря — сподвижника Владимира Святого, жившего в X веке. Правда, многие оспаривают конкретную пространственно-временную привязку этих сведений, исходя из того, что Православная церковь 19 декабря (по старому стилю) отмечала «память преподобного отца нашего Ильи Муромца, в двенадцатом веке бывшего», мощи которого покоятся в Антониевой пещере Киево-Печерской лавры.[122] В настоящее время мумия былинного богатыря находится там же. Совсем недавно украинские ученые произвели ее вскрытие и тестирование. Было установлено, что захоронение относится именно к ХII веку. Судмедэкспертиза подтвердила также, что примерно до 33 лет русский исполин «сидел сиднем», страдая редкой болезнью гипофиза (акромегалический синдром), не позволявшей ему ходить. А погиб Илья, скорее всего, от удара копья в сердце: в этой части сохранился характерный продольный след.

Все сказанное, однако, не означает, что цикл преданий об Илье Муромце сложился на пустом месте. Стоит пристальней приглядеться — и тотчас же проступает пласт более древних архаичных воззрений. Первым актом становления Ильи Муромца как святорусского богатыря (после пролога исцеления его каликами перехожими) было воспреемствование силы и получение благословения на жизненные и ратные подвиги от старейшины богатырского пантеона великана Святогора. Прежде чем отправиться в Киев ко двору князя Владимира, Илья держит путь на Север, в Каменную страну, где живет Святогор. В прозаическом пересказе былины, по записям П. Н. Рыбникова, край, где повстречались два русских богатыря, поименован Сиверными (то есть Северными) горами.[123] По некоторым версиям имя набольшего богатыря звучит как Светогор. Да и горы, где он обитает, названы Светлыми.[124] В старинных памятниках северной Новгородской Руси (XIV–XVII вв.) под словом «камень» подразумевали горы вообще и Уральский хребет — в частности. Все это лишь усиливает аргумент в пользу северного места действия былин Святогорова цикла.

Акт передачи силы и старшинства от Святогора к Илье носит ритуально-мистический характер: Святогор лежит в каменном гробу, из которого ему уже не суждено подняться (что, как уже говорилось, полностью совпадает с сюжетной линией мифа о смерти Осириса), и в этот момент «пошла из него да пена вон». При помощи этой таинственной «пены» и совершился акт передачи силы от одного богатыря к другому:

Говорил Святогор да таково слово:— Ты послушай-ко, крестовой ты мой брателко!Да лижи ты возьми ведь пену мою,Дак ты будешь ездить по Святым горам,А не будешь ты бояться богатырей,Никакого сильнего могучего богатыря.

Пребывание Ильи на Святых (Светлых) горах было достаточно продолжительным. Богатыри много и плодотворно общались:

Ездили они по щелейкам [щелейки — «скалы» — В.Д.],Разъезжали тут оны да по Святым горам,Ездили оны по многу времени,Ездили оны да забавлялись…[125]

Один из Святогоровых эпизодов заслуживает особого внимания: Святогор знакомит Илью со своим отцом, таким же исполином — только слепым («темным»). Ему даже боязно было подать руку. Потому-то Святогор и посоветовал «крестовому брателку» протянуть отцу не руку, а раскаленный кусок железа. Старик спокойно схватил железо, сдавил и проговорил: «Крепка твоя рука, Илья. Хорош ты богатырек!»[126] Впоследствии Илья еще раз навестит слепого старика-волота по просьбе умирающего Святогора, чтобы получить от отца «вечное прощеньице». Но в данном случае нас интересует, так сказать, интерьер первой встречи Ильи с отцом Святогора. Где можно раскалить кусок железа? Есть только одно пригодное место — кузница. Следовательно, Святогор и, тем более, его безымянный отец (в некоторых былинах содержится намек на его имя — Колыван, несомненно восходящее к имени доиндоевропейского Солнцебога Коло-Коляды), причастны к священному месту многих древних мифов — волшебной кузнице и ее обитателям — ковачам, свирепым и негостеприимным — как характеризовал их Прометей у Эсхила, очерчивая несчастной беглянке Ио путь с Севера на Юг. Такие древнейшие кузницы воссоздаются и в одном архаичном древнерусском заговоре, где поминается фольклорный коррелят Гипербореи — Остров Буян:

«На море на Окияне, на острове на Буяне стоят три кузницы. Куют кузнецы на четырех станках».[127]