Полное собрание стихотворений - Анненский Иннокентий Федорович - Страница 14

14

Дочь Иаира

Нежны травы, белы плиты, И звонит победно медь: «Голубые льды разбиты, И они должны сгореть!» Точно кружит солнце, зимний Долгий плен свой позабыв; Только мне в пасхальном гимне Смерти слышится призыв. Ведь под снегом сердце билось, Там тянулась жизни нить: Ту алмазную застылость Надо было разбудить... Для чего ж с контуров нежной, Непорочной красоты Грубо сорван саван снежный, Жечь зачем ее цветы? Для чего так сине пламя, Раскаленность так бела, И, гудя, с колоколами Слили звон колокола? Тот, грехи подъявший мира, Осушавший реки слез, Так ли дочерь Иаира Поднял некогда Христос? Не мигнул фитиль горящий, Не зазыбил ветер ткань... Подошел спаситель к спящей И сказал ей тихо: «Встань».

Трилистник вагонный

Тоска вокзала

О канун вечных будней, Скуки липкое жало... В пыльном зное полудней Гул и краска вокзала... Полумертвые мухи На забитом киоске, На пролитой известке Слепы, жадны и глухи. Флаг линяло-зеленый, Пара белые взрывы, И трубы отдаленной Без отзыва призывы. И эмблема разлуки В обманувшем свиданьи — Кондуктор однорукий У часов в ожиданьи... Есть ли что-нибудь нудней, Чем недвижная точка, Чем дрожанье полудней Над дремотой листочка... Что-нибудь, но не это... Подползай – ты обязан; Как ты жарок, измазан, Все равно – ты не это! Уничтожиться, канув В этот омут безликий, Прямо в одурь диванов, В полосатые тики!..

В вагоне

Довольно дел, довольно слов, Побудем молча, без улыбок, Снежит из низких облаков, А горний свет уныл и зыбок. В непостижимой им борьбе Мятутся черные ракиты. «До завтра,– говорю тебе,— Сегодня мы с тобою квиты». Хочу, не грезя, не моля, Пускай безмерно виноватый, Глядеть на белые поля Через стекло с налипшей ватой. А ты красуйся, ты – гори... Ты уверяй, что ты простила, Гори полоской той зари, Вокруг которой все застыло.

Зимний поезд

Снегов немую черноту Прожгло два глаза из тумана, И дым остался на лету Горящим золотом фонтана. Я знаю – пышущий дракон, Весь занесен пушистым снегом, Сейчас порвет мятежным бегом Завороженной дали сон. А с ним, усталые рабы, Обречены холодной яме, Влачатся тяжкие гробы, Скрипя и лязгая цепями. Пока с разбитым фонарем, Наполовину притушенным, Среди кошмара дум и дрем Проходит Полночь по вагонам. Она – как призрачный монах, И чем ее дозоры глуше, Тем больше чада в черных снах И затеканий и удуший; Тем больше слов, как бы не слов, Тем отвратительней дыханье, И запрокинутых голов В подушках красных колыханье. Как вор, наметивший карман, Она тиха, пока мы живы, Лишь молча точит свой дурман Да тушит черные наплывы. А снизу стук, а сбоку гул, Да все бесцельней, безымянней... И мерзок тем, кто не заснул, Хаос полусуществований! Но тает ночь... И, дряхл и сед, Еще вчера Закат осенний, Приподнимается Рассвет С одра его томившей Тени. Забывшим за ночь свой недуг В глаза опять глядит терзанье, И дребезжит сильнее стук, Дробя налеты обмерзанья. Пары желтеющей стеной Загородили красный пламень, И стойко должен зуб больной Перегрызать холодный камень.

Трилистник бумажный

Спутнице

Как чисто гаснут небеса, Какою прихотью ажурной Уходят дальние леса В ту высь, что знали мы лазурной... В твоих глазах упрека нет: Ты туч закатных догоранье И сизо-розовый отсвет Встречаешь как воспоминанье. Но я тоски не поборю: В пустыне выжженного неба Я вижу мертвую зарю Из незакатного Эреба. Уйдем... Мне более невмочь Застылость этих четких линий И этот свод картонно-синий... Пусть будет солнце или ночь!..