Дискета мертвого генерала - Горшков Валерий Сергеевич - Страница 15

– Принесла?

– Конечно.

– Тогда давай посмотрим повнимательней, ради чего угробили уже как минимум пятерых человек…

И я открыл серебряный портсигар.

Серебристый, очень напоминающий «допотопную» промокашку для печатей, только гораздо более тяжелый плоский предмет сейчас лежал на столике-баре передо мной и Рамоной. Поверхность контейнера, где – хотелось в это верить – находилась дискета с секретной психотропной программой кодировки человеческого разума, была совершенно гладкой. За исключением вытисненных на одной из торцевых сторон цифр «482». Что они обозначали, можно было только гадать.

Но самым интересным моментом во всем контейнере являлась невозможность хоть как-то понять, с какой стороны и при помощи чего он вскрывался. Отчетливо виднелась линия соприкосновения двух совершенно одинаковых половинок, но определить, каким образом они крепились друг к другу, представлялось весьма неразрешимой задачей. И достаточно было пару минут повертеть контейнер в руках, чтобы однозначно понять – своими силами вскрыть его невозможно. А значит, добраться до дискеты могут лишь немногие посвященные в тайну люди. Наверняка я знал одного – профессор Славгородский из «Золотого ручья».

– Надо спрятать ее, – безапелляционно предложил я. – И лучше всего, если ты не будешь знать о ее местонахождении. Подержи собаку, а я схожу, осмотрюсь.

– Думаешь найти подходящее место в саду? – с интересом спросила Рамона.

– Или в доме, или еще где-то… Я еще сам не решил. Посиди пока здесь, минут тридцать-сорок.

– Может, лучше завтра, когда трезвый будешь? – нетвердо предложила Рамона.

– А кто тебе сказал, что я пьян?

– Сама вижу, не нужно мне ничего говорить. Посмотри на свои глаза в зеркало, – и моя красавица отмахнулась от меня, как от назойливой зеленой мухи. – Делай что хочешь, мне все равно.

– Собачку-то подержишь?

– И не собираюсь, сам выкручивайся. Цапнет за одно место, очень хорошо!

Рамона демонстративно вытянулась на велюровом диване и стала очень похожа на висящий у меня дома на стене плакат Саманты Фокс. А точнее – на изображенную на нем фотографию. Семь лет назад, пораженный удивительным сходством с популярной английской певицей, я даже какое-то время называл Рамону Самантой, пока она в ультимативной форме не потребовала должного к себе отношения. Пришлось уступить. Когда я вернулся после проведенного в Пярну отпуска обратно в Москву, то про себя начал называть висящую на стене в гостиной девушку не иначе как Рамоной. Ничего не поделаешь – сила привычки!

– Значит, не хочешь помочь беглому дезертиру, да? – Я нагнулся над лежащей, словно фотомодель, Рамоной и ощутил ее горячее дыхание.

– Пьяному – нет, – категорически отвергла она. – Дай мне вина!

– А еще чего?

– Больше ничего. Хочешь идти – иди, а ко мне не приставай.

– А то что будет?

– А ты попробуй, сам увидишь!

И я попробовал. Оказывается, ничего плохого мне не грозило. Даже наоборот – очень понравилось. Особенно оказавшийся слишком скрипучим диван и громкие всхлипы страстной молодой женщины. Надо признать, что прошедшие со дня нашей первой встречи семь лет и две недели пошли Рамоне только на пользу.

Вечером мы пошли в ресторан, и Рамона накормила меня каким-то эстонским национальным блюдом с креветками, после которого мне снова захотелось смять ее в своих объятиях. Но сделать это оказалось не так легко, потому что сразу после ресторана она потащила меня к какой-то своей подруге, которой, как оказалось, уже успела рассказать о капитане десантно-штурмового батальона, очень полюбившем когда-то кататься на водных лыжах за несущимся впереди катером.

Но вряд ли характеристика в мой адрес со стороны Рамоны на этом ограничилась. Ее подруга засыпала меня вопросами такого содержания, что иногда мне всерьез приходилось взвешивать каждое слово, прежде чем дать ответ. Неужели я в то далекое лето успел столько всего наговорить, в том числе и о некоторых подробностях моего «афганского отпуска»? Например, как мы вместе с лейтенантом Саблиным меняли БТР на водку или как по причине лютой злости ко всему «борющемуся за независимость» народу южного соседа не смогли довести до расположения части одного из известных командиров моджахедов, сделав ему «испанский воротник». Воистину любовь развязывает язык получше боли!

После посещения подруги мне все-таки удалось затащить Рамону на пустынный пляж, где на хранящем тепло ушедшего дня песке я показал своей единственной за всю жизнь любимой женщине, что за минувшие годы я отнюдь не стал более холодным и невосприимчивым к женской ласке. А потом мы долго купались в теплых водах Балтийского моря, плавали наперегонки до буйков, где я нарочно проигрывал Рамоне в скорости, доводя ее до радостного визга после одержанной в заплыве «победы», а в довершение всего – поймал небольшую медузу и засунул красавице в купальник. Что там началось! Я уже на полном серьезе стал молить Бога, чтобы неторопливые и рассудительные эстонцы не вызвали полицию, заслышав в вечерних сумерках нечеловеческие вопли, доносящиеся со стороны пляжа.

Но все обошлось, и я, не отделавшись одной-единственной несильной оплеухой, вынужден был почти целый километр нести Рамону на руках до самого дома. За этот титанический труд моя радушная хозяйка сварила мне кофе и сделал пару бутербродов с копченой треской. Ночь была бурной и бесконечной. Я уснул только тогда, когда над горизонтом появились первые оранжевые лучи солнца. Рамона почти не спала и с самого утра ушла в расположенный по соседству кабинет, где долго работала на компьютере. Краем уха, сквозь полудрему, я услышал пробивающийся откуда-то издалека – вероятно, с территории соседнего дома – голос диктора российского радио. Он сообщал, что мятеж подавлен и что президент Союза вернулся в Москву. А также о том, что в ближайшие дни будет обнародован Указ о предоставлении долгожданной независимости трем прибалтийским республикам – Литве, Латвии и Эстонии.

Проснулся окончательно я только в половине двенадцатого, от вновь появившегося ощущения близости женского тела. Лениво потянулся, зевнул и заспанным голосом поинтересовался, сколько уже «натикало» на часах.

– Пора вставать, – растаяла в воздухе туманная формулировка, произнесенная нежным ангельским голоском. – Ты еще не проснулся? – уже сердито поинтересовался голосок спустя несколько секунд.

– Проснулся.

– Тогда готовься к походу в магазин. Надеюсь, у тебя нет бюджетного кризиса?

– М-м-м… – повертел я головой, из которой окончательно улетучились остатки сновидений.

– Вот и замечательно. А я пока поваляюсь в постели, на твоем теплом местечке! – И кто-то несильно, но настойчиво подтолкнул меня в бок, выгоняя с мягкой кровати с водяным матрацем.

Магазинов в Пярну много, так что далеко ходить не пришлось. Я наскоро набрал всего самого необходимого, даже несколько сверх того, и не спеша направился обратно. Сколько меня не было рядом с Рамоной? Может, пятнадцать-двадцать минут…

Я с наслаждением выкурил сигарету, раздавил ее носком ботинка и вошел в дом, неся в обеих руках полиэтиленовые пакеты с покупками. Поднялся по ступенькам, ногой толкнул дверь и зашел внутрь. И сразу почувствовал, что здесь все изменилось. Что именно – сказать не мог, но шестое чувство включило громкий и пронзительный сигнал тревоги. Испытанные в переделках профессионалы очень часто обладают вымуштрованной и проверенной в делах интуицией, подчас безошибочно определяя укрывшегося на местности врага или время начала атаки противника. Но это было давно, и оттого чувство опасности сработало у меня слишком поздно.

Я вдруг ощутил у себя за спиной незримое присутствие, и в ту же секунду что-то тупое и тяжелое с размаху «погладило» меня по голове. Говорят, что после сильного удара у человека начинает что-то плавать перед глазами, появляются звездочки и тому подобная ерунда. Не знаю, как у кого, но тогда я не испытал подобного блаженства. Я отключился мгновенно, никуда не проваливаясь и ничего не видя перед глазами. Я не успел даже почувствовать боль. Просто рухнул, как мешок цемента, вместе со своими пакетами.