Прощайте, любимые - Горулев Николай - Страница 47

— Где у него документы?

— В гимнастерке... — Федор влез в кабину и снова поставил у ног свою самозарядку.

Иван расстегнул гимнастерку, достал предписание полковника Воеводина и положил себе в пиджак.

— Будут спрашивать — покажу.

— Но ты ведь не старший лейтенант?

— Какая разница. Главное, куда следуют машины.

— А как же быть с ним? — Федор кивнул на старшего лейтенанта.

— Не выбросишь среди ночи. Человек ведь, — глухо сказал Иван. — Придется везти, а там видно будет.

— Ты потерпи, Федя, — заметил Эдик.

— Конечно, — недовольно согласился Федор. — Попробовали бы вы сами ехать с мертвым по этой дороге...

Но хлопцы уже не слышали. Они поспешили к своему ЗИСу. Федор посидел еще немного и, видя, что дорога впереди освобождается, завел мотор. Он чувствовал прилив безысходной злости, оттого что так неожиданно погиб этот незнакомый старший лейтенант, что им не удалось даже напасть на след диверсантов, что они так медленно добираются до базы снабжения.

Федор нажал на газ. Машина взвыла и со стоном рванулась через болотце. Ее качнуло вправо, влево, потом подбросило вверх, и вот она снова в песчаной колее, глубокой и вязкой.

Во время толчков тело старшего лейтенанта сползло на плечо Федору. Федор с трудом отодвинул его на место, как живого, и от этого прикосновения ему вдруг захотелось поговорить с этим, ушедшим из жизни человеком, как с живым.

— Вот видите, как все получилось, — говорил Федор, не глядя в сторону старшего лейтенанта. — А вы боялись, что вас расстреляет полковник Воеводин за невыполнение приказа. А у вас, наверное, жена и дети в Могилеве. А может, они успели уехать куда-нибудь на восток? Все равно они ждут отца и волнуются. Не говоря уже, конечно, о жене. Вон у меня есть одна хорошая знакомая, даже любимая моя, Катюша, так она до сих пор помнит своего погибшего мужа и будет помнить всю жизнь. Вот какие дела...

Колея стала мельче, машина пошла легче. Федор посмотрел на старшего лейтенанта — он, казалось, слушал и дремал.

— Вы, конечно, не знаете Кати, — продолжал Федор. — И я сегодня могу признаться, что не знаю ее. То мне кажется, что она без меня тоскует, что наши встречи приносят ей радость, то, наоборот, я вдруг чувствую себя лишним и ненужным человеком. У вас, наверное, не бывало такого. А у меня сложно. Не знаю теперь, что с ней и как. Там проходит фронт. Выживет ли она с ребенком в этом аду?

На востоке начало алеть. Наступал рассвет, а до базы снабжения было еще далеко. Рассвет — это вольная воля для истребителей и желтобрюхих бомбардировщиков. Что будет на этой запруженной дороге с рассветом?

Вскоре колонна остановилась. Впереди послышалась винтовочная и пулеметная стрельба. Побежавший туда Иван принес известие — наши части завязали бои с фашистскими мотоциклистами. Откуда они взялись? Слух о мотоциклистах облетел всю дорогу. Люди бросились прочь — в перелески, луга, в заросли хлебного поля. Федор, Иван, Эдик и шофер с ЗИСа собрались у полуторки. В отсутствие старшего лейтенанта Иван взял командование на себя.

— Говорят, влево по проселку можно еще проехать в сторону Чаус. Попробуем?

Они вынесли из кабины тело старшего лейтенанта. Оно застыло в сидячем положении и не разгибалось. Ребята посадили его у дороги спиной к дереву и сняли шапки.

— Простите, что так получилось, — сказал Федор. — Хоронить некогда.

Они обогнули остановившиеся на дороге машины и вскоре выехали на узенький проселок. Был он какой-то заброшенный, ненаезженный. На колее успела вырасти молодая трава. Но зато он был совершенно свободен, и хлопцы гнали как только могли.

За треском и грохотом кузова Федор не услышал выстрелов, и только посыпавшееся лобовое стекло вовремя предупредило об опасности. Федор изо всей силы нажал на тормоза.

Полуторку занесло в сторону. Они с Иваном вывалились из кабины в густую зрелую рожь, что поднималась вдоль дороги.

Федор услышал из ближайшего перелеска очереди крупнокалиберного пулемета. Он увидел, как неуправляемый ЗИС с ходу налетел на полуторку. Раздался взрыв.

— Эдик! Эдик! — истошным голосом закричал Иван. — Эдик!

Кто-то тяжело бежал во ржи. Хлопцы вскинули винтовки.

— Что вы орете? — спросил, запыхавшись, Эдик. — Опередили нас, гады.

— Ты что, ранен? — спросил Иван, увидев на шее и лице Эдика кровавые пятна.

— Как будто нет... — ответил Эдик и на всякий случай попробовал руки и плечи.

— Пятно у тебя на лице, — заметил Иван.

— Это не моя кровь. Шофера. Убили первой очередью...

Выстрелы из перелеска начали приближаться. Ребята увидели, как, подминая под себя спелую рожь, на дорогу осторожно выползла танкетка с черными крестами. За чей еще одна и еще.

— Придется отходить на Могилев, — проворчал Иван.

— А база снабжения? — спросил Эдик.

— Ты что, слепой? — Федор вытер вспотевшее лицо. — Теперь база в их руках.

Иван сплюнул и ожесточенно потер лоб:

— Пошли. Видите, хлеб загорелся...

Огонь из грузовиков переметнулся на спелую рожь. Легкий ветерок легко раздувал пламя, и оно, зловещее и беспощадное, двигалось на хлопцев.

Танкетки снова открыли стрельбу, но в горящую рожь не двинулись.

Когда хлебное поле кончилось, ребята вышли на маленький лужок, заросший невысоким ивняком. В ивняке журчал ручей.

— Тот, наверное, который мы переезжали. — Федор набрал в пригоршни воду, с удовольствием сполоснул лицо, упал на траву, широко разбросав руки. — Эх, вздремнуть бы часок.

Эдик умылся и прилег в тени ивняка. Рядом опустился Иван.

— Могилев окружен, — словно про себя проговорил Иван. — Надо во что бы то ни стало пробиваться к своим.

— На восток? — осторожно спросил Эдик.

— Ты что? — возмутился Иван и встал с места. — Географии не знаешь? Федя, подъем... На дорогу не возвращались — знали, гитлеровцы рвутся прежде всего к магистралям — железнодорожным, шоссейным и даже грунтовым, если по ним можно двигаться технике. Шли едва заметными тропками, иногда заброшенными, которые едва угадывались. На одной такой тропке они наткнулись на красноармейскую засаду.

— Документы! — потребовал младший сержант, молодой, совсем безусый парень.

Иван второпях подал предписание полковника Воеводина. Младший сержант прочитал, бросил взгляд на Ивана и спросил:

— Струсили, товарищ старший лейтенант?

— Почему струсили? — Иван недоумевал.

— Переоделись в гражданскую и драпать? Иван скупо улыбнулся:

— Во-первых, я не старший лейтенант. Он был с нами, но погиб.

— Вот как! — словно обрадовался младший сержант. — Нынче ваш брат кем только не прикидывается. Сдать оружие!

Хлопцы бросили винтовки на землю.

— А вы кто такие? — гневно спросил Иван. — Мы ведь вас тоже не знаем. Одни вот такие проверили документы у нашего старшего лейтенанта, и будь здоров...

— Разговорчики! — прикрикнул младший сержант и приказал одному из красноармейцев: — Пойдешь со мной. А вы — вперед!

Хлопцев привели на опушку борового леса. Невысокого роста, щупленький, чисто выбритый и подтянутый капитан сидел над развернутой картой с красным карандашом в руке. Левая рука была забинтована и висела на перевязи.

— Разрешите доложить, товарищ капитан. Капитан поднял красные усталые глаза.

— Неизвестные, товарищ капитан, а при них вот этот документ.

Капитан взял правой рукой предписание Воеводина, пробежал его глазами, усмехнулся:

— Подмахнули за Воеводина?

— Почему за Воеводина? — не понял Иван.

— А потому, что он комендант Могилева и прекрасно знает, что вчера еще Чаусы заняты фашистами и посылать на базу снабжения людей не имело смысла.

— Мы ехали на двух машинах... — заметил Федор. — Но нас обстреляли, и мы возвращаемся назад. Вот такие дела...

— Неплохо придумано, — усмехнулся капитан. — Веди их к особистам. Там разберутся.

Особист — болезненного вида, сутулый лейтенант — хмуро посмотрел на хлопцев, взял принесенную младшим сержантом бумагу Воеводина и распорядился: