Прощайте, любимые - Горулев Николай - Страница 7

Женщины насторожились.

— Он увидел знакомую девушку и пошел ее провожать.

— А вы?

— Мы домой. Тут такое дело... Мать Сергея всхлипнула.

— Да что случилось, Дарья Лукинична? — спросил Иван.

— В больнице мой Сережка... По «скорой»...

Ивана и Эдика в палату не пустили,

— Поменьше бы хулиганили, — проворчала дежурная сестра. — Из-за вас кажинный день беда...

— Да мы тут при чем? — огрызнулся Иван. — Мы друзья, понимаете?

— Какие ж вы друзья, если не вступились?

Иван не нашелся что ответить. Эдик вышел вслед за ним на крыльцо и закурил. Ему так хотелось напомнить Ивану их вчерашний разговор, но после упрека дежурной сестры это было излишним.

До института шли молча. Эдику казалось — Иван жалеет о том, что вчера не пошел вслед за товарищем. Он не хотел сыпать соль на свежую рану и ждал, когда Иван сам признает свою ошибку. Но Иван упрямо молчал.

В вестибюле института их встретил шумный говор студентов. Первокурсники всех факультетов уезжали завтра утром на уборку картофеля. Лекции отменялись вплоть до возвращения.

Эдик с Иваном вышли на улицу…

— Может, снова попробуем в больницу пробиться? — спросил Эдик.

— Нет. Оставим у его мамы записку и поедем,

— Каменный ты человек, — сказал Эдик.

Иван промолчал. Видно, ему не хотелось сейчас говорить о Сергее, о том, что произошло. Он энергично потирал лоб, и между густыми его темно-русыми бровями выступило красное пятно.

В деревне Иван с Эдиком поселились в одной хате. Была она чистенькая, как и ее немолодая хозяйка и ее отец — старик лет семидесяти, с бравыми буденовскими усами, аккуратно выбритый. Голова его была лысая, крупная. Глаза быстрые, острые, чему-то все время хитро улыбались.

«С этим дедом не соскучишься», — подумал Иван и спросил:

— Вы не против квартирантов?

— Проходите, проходите, вот вам и комнатка отдельная, — суетилась хозяйка, приглашая Ивана и Эдика за дощатую перегородку, где стояли две железные койки. — Вот тут мой сынок с невесткой жили, а теперь завербовались. Заработать хотят на свою хату. Тут и располагайтесь.

— Спасибо, — сказал Иван.

Хозяйка вышла. Ребята оглядели комнату, оклеенную голубоватыми обоями. На койке лежали байковые одеяла, подушки были накрыты вышитыми накидками. На туалетном столике стояло зеркало и рядом фотография молодого парня с круглолицей девушкой.

— Такая на любых заготовках выдержит, — улыбнулся Эдик и, кивнув на подушки, добавил: — Надо попросить хозяйку, чтобы убрала эти вышивки — нам они ни

к чему.

Когда вышли, дед хитро улыбнулся:

— Вот уж колхознички рады-радехоньки. Такая сила нагрянула. Вам эта картошка пара пустяков.

— Я не специалист, — признался Эдик. — Дома у нас пару соток, так мама сама управляется.

— Городской, значит?

— Городской.

— В городе, наверное, думают, что картошка на деревьях растет?

Эдик спокойно ответил:

— Зачем же? Я говорил — мы свою выращиваем.

— Прости, глуховат стал, — улыбнулся дед. А Иван подумал: «Ну, и ловок же ты притворяться».

В это время скрипнула дверь, вошел босой вихрастый мальчишка и громко объявил:

— Студенты, в контору на сходку!

— Это что еще за сходка? — спросил Иван.

— Бригадир приказал. Ну, я побежал...

У конторы стоял стол, накрытый красным материалом, и за ним на стуле сидел Милявский. На нем был военного покроя френч, темно-синие брюки галифе и сапоги.

— Трудно ему будет, — улыбнулся Эдик. — Сапоги — не туфли, быстро не сбросишь.

Когда первокурсники плотной стеной окружили стол, Милявский встал, погладил крашеную бородку и кашлянул.

— Дорогие коллеги! — произнес он приятным густым баритоном. — Я прислан сюда дирекцией, парткомом и местным комитетом нашего института в качестве руководителя студенческой трудовой бригады. Осень нынче ожидается ранняя, и своевременная уборка картофеля обеспечит наши промышленные центры и нашу армию так называемым вторым хлебом…

Говорил Милявский долго и нудно. Студенты потихоньку загудели. Раздались голоса! — Все ясно!

— Ближе к делу!

— Давайте объем работ и сроки! Милявский услышал реплики, снял пенсне, протер носовым платком и сказал:

— Юности кажется, что у нее все позади, а оказывается, все впереди...

На этом, не совсем понятном афоризме он закончил и сел.

К столу подошла Вера. Была она в спортивном костюме, с гладко зачесанными волосами.

— Разрешите? — склонилась она к Милявскому. Тот кивнул. Эдик шепнул Ивану:

— Сергей в больнице, а она речи толкает... Иван промолчал.

— Тут наш руководитель, — сказала Вера, — очень интересно рассказывал о так называемых наших общих и частных задачах, и после этого мы, конечно, уразумели, что от нас требуется. А теперь я хочу спросить самое главное, где мы будем питаться, где мыться и так далее и тому подобное.

Студенты дружно загалдели. К столу подошел высокий небритый мужчина в кепке и поднял руку.

— Я тут работаю бригадиром, чтоб вы знали. Будем в поле встречаться. А девушка правильно ставит вопрос, и мы его, к вашему сведению, продумали еще до вашего приезда, потому как вы наши гости, а про гостя заботится хозяин...

Иван слушал бригадира и улыбался. Вот выступал перед этим ученый человек, кандидат наук, говорил гладко и грамотно, а вдумаешься — словесная трескотня. Бригадир был далеко не краснобай, а говорил конкретно, толково, по-деловому,

— Посмотри на Милявского, — вдруг шепнул Эдик Ивану. — По-моему, и он клюнул...

Иван увидел, что Милявского за столом уже нет. Он о чем-то оживленно беседовал с Верой. Потом снял пенсне, протер, еще постоял и, когда бригадир объявил о работах на завтра и закрыл собрание, пошел рядом с Верой по деревенской улице.

— Принял ее критику к сердцу, — сказал Иван.

— Не везет нашему Сережке, — вздохнул Эдик.

— Наоборот, — сказал Иван, но Эдик не понял товарища. Однако расспрашивать не стал. А Иван круто повернулся и направился к дому.

— Не везет нашему Сережке, — опять сказал Эдик, чтоб завязать угаснувший разговор.

— Слушай, Эдик, — вспылил Иван, — да ну их ко всем чертям, и этого старого ловеласа Милявского, и эту раскрасавицу Веру. Пойдем лучше в нашу хату и отдохнем.

Но намерению Ивана не суждено было сбыться. В хате дед пригласил их к столу. На столе стояли тарелки с солеными огурцами, квашеной капустой, чугунок с дымящимся картофелем и посредине высокая бутыль темно-зеленого стекла.

— Чем богаты, тем и рады, — сказал старик. — Зовите меня просто Филипповичем. А вас как величать?

Из темно-зеленой бутылки он налил хлопцам по полстакана, а себе поменьше.

— Вы молодые, вам это семечки... Ну, для знакомства, — он лихо опрокинул самогон, крякнул и потянулся за огурцом. Увидев, что ребята сидят в нерешительности, спросил:

— А вы что ж?

Эдик кивнул на стакан:

— Это что, спирт?

— До спирта далеко, — прожевывая огурец, сказал старик. — Но градусов больше, чем в казенной.

Иван глянул на Эдика, взял стакан, поднял его над столом.

— Ну, за знакомство.

— На здоровье, мои детки...

Когда выпили, старик спросил хлопцев:

— Вот вы ученые, все знаете, скажите — будет война или нет?

Эдик не поспел и рта раскрыть, как Иван тут же выпалил:

— Будет, дедушка.

Старик отложил недоеденный огурец, вынул из кармана кусок газеты, кисет, свернул цигарку, да так и держал ее неприкуренной. Немного подумал, потом поднял голову:

— А ты откуда знаешь?

Пока Иван собирался с ответом, Эдик сказал!

— А я думаю, что войны не будет. Дед живо повернулся к Эдику:

— Это почему, городской?

— А потому, — сказал Эдик, — что пока Гитлер захватывает другие страны, где у власти буржуазия, его солдаты идут в бой, а против нас не пойдут.

— Пойдут, — не сдавался Иван.

— А я говорю — нет, — возражал слегка захмелевший Эдик.

Старик явно обрадовался такому обороту разговора. Он взял бутыль, плеснул ребятам еще понемногу, но они отказались.