Зона сна - Горяйнов Олег Анатольевич - Страница 36

Тем временем слух о том, что гражданские власти задержали иностранного инженера-горняка, дошли до начальника Златоустовских банковских заводов. Он очень захотел получить его себе, списался с Екатеринбургской конторой, и оттуда послали в магистрат человечка. Человечек добился с фон Садовым встречи, чтобы проверить его по специальности, и уж проверил так проверил. В Канцелярию горных заводов он приплёлся вне себя – потерявший память шпион знал геологических терминов раз в пять больше, чем сам экзаменатор.

Горное начальство потребовало, чтобы магистратура передала его им да ещё выдала ему паспорт, но тут оказалось, что за подписью уральского генерал-губернатора ушла уже депеша в Петербург, шефу корпуса пограничной стражи, и пока ответа не будет – никаких паспортов. Тогда и горняки послали свою депешу главному директору горных и монетных дел Берг-коллегии М.Ф. Соймонову, и спор перешёл на высший уровень: судьба Николая Садова оказалась в руках императора Павла, чью судьбу намеревался решить Николай Садов.

Император указал: выдать Садова горнякам.

После этого больше двух лет Николаус лазил по горам. Начальство его обожало: ведь ему сказочно везло! Куда пальцем ни ткнёт – там обязательно найдётся или руда, или уголь. Он обнаружил месторождение каменного угля, протянувшееся с севера на юг от реки Нейвы до реки Синары; нашёл богатые залежи угля вблизи Каменского завода; открыл первое в России золото в россыпях в устье реки Берёзовки и много чего ещё. Разумеется, лет через пятьдесят – восемьдесят всё это нашли бы и без него; но так он сумел быстро выдвинуться на первые роли в Уральском горном округе, получил шестой класс по Табели о рангах и даже стал богатым человеком, поскольку взял кредит и вложился в дело.

Всё-таки не зря проходил он полугодовую переподготовку, прежде чем лететь работать на Урал!

Когда он применил паровой котёл для бурения шурфов под взрывчатку, а потом и для откачки воды на одном из своих рудников, то наконец удостоился приглашения в Санкт-Петербург.

Обратно на Урал он не вернулся. Консультировал президента Берг-коллегии Александра Васильевича Алябьева, с которым очень подружился; преподавал в Петербургском горном училище; заседал в Академии наук; вёл беседы с теми, кого наметил для осуществления главного: спасения императора.

Между тем «день икс» пришёл и уже наступал вечер.

Перебравшись в первых числах января 1801 года в Петербург и определившись с жильём – он купил квартирку в семь комнат, весь второй этаж дома на Мойке с отдельным входом, – Николай озаботился подбором персонала. В конце концов нанял трёх человек: домоправителя, истопника (он же сторож), и повариху (она же горничная, уборщица и прачка). Домоправителя звали Степаном, и был он отставным унтер-офицером Преображенского полка. Что было кстати, поскольку Николаю только и требовалось привлечь к событиям солдат этого полка!

Степан был мужчина основательный. Сметливый, кряжистый, невысокий – как все здесь. Николай, сведя знакомства в военных кругах, узнал, что канцелярии ведут статистику по новобранцам. Поинтересовался: оказалось, средний рост новобранцев около 160 сантиметров. Степан был, как говорится, «в пределах нормы».

Грамоту Степан знал. Увидев впервые библиотеку, которую собрал Николай за эти два года, пришёл в неописуемый восторг: он даже не предполагал, что на свете может быть так много книг! А ведь в шкафу и было-то меньше ста томов.

Николай нашёл его, когда Степана только-только уволили из армии. По новому указу солдаты по окончании срока становились однодворцами; им давали по пятнадцать десятин в Саратовской губернии и по сто рублей на обзаведение. Унтер-офицеры же вообще получали почти дворянские привилегии!.. Но указ вышел только в декабре, как и когда его начнут исполнять, было неизвестно, и Степан в ожидании собирался пожить в столице. Чтоб своего-то не упустить. Стал искать, куда приткнуться хоть до лета, а тут – такой важный чин, Николай фон Садов, зовёт в домоправители!

Он и согласился.

К радости Николая, Степан разбирался в политической обстановке и давал пусть и наивные, но свои оценки событиям недавнего прошлого и настоящего. Например, он категорически не одобрял принятого Петром III и подтверждённого затем Екатериной манифеста о даровании вольности дворянству. Нет, про царей он даже слова худого не сказал, но дворянство…

– Что же получилось, ваше высокоблагородие? – говорил он как-то Николаю. – Крестьянин землю пашет, урожай ростит. Это понятно. Дворянин землю не пашет, но от войны её бережёт, а потому крестьянин со своего урожая дворянина кормит. Тоже понятно. Царь-батюшка или, упокой, Господи, душу ея, царица-матушка всем на свете управляют. Тоже понятно. И вдруг, ваше высокоблагородие! Говорят нам, что дворянин больше ничего не обязан. Крестьянин его кормить обязан, а энтот хочет – идёт служить, не хочет – не идёт. Непонятно! Тогда и крестьянин должон выбор иметь: хочет – кормит такого дворянина, не хочет – и не кормит. А?

– Правильно, – восторженно ответил Николай, уроженец американского города Харрисвилла, гражданин двадцать первого века. – Правильно говоришь, Степан, мудро. – И стал рассказывать ему о правах человека, о свободе передвижения, trade unions[27] вспомнил, кредитные карточки, и намолотил бы ему про демократию семь мешков, но Степана обилие непонятных слов быстро уморило и он уснул, свесив нечёсаную голову на грудь.

В другой раз говорили об армии. Степан вообще ко всем явлениям общественной жизни подходил с точки зрения их полезности для обороны страны, по каковой, кстати, причине император Павел ему сильно нравился.

– Справедливый, – говорил он об императоре. – Полковники-то наши то казённую еду разворуют, то солдата заставят на себя работать. Мы уж и привыкли; что сделаешь? А теперь – нет, шалишь! – И радостно смеялся.

– А сможешь ты, Степан, за императора жизнью рискнуть? – спросил его однажды Николай.

Степан только улыбнулся и головой закивал, а говорить ничего не стал; не мог уяснить смысла этого абстрактного вопроса. И лишь когда за три дня до 11 марта Николай рассказал ему о подготовленном уже заговоре, он понял.

Говорят, сколько людей, столько и мнений. Это верно. И мнения эти – по одному и тому же вопросу! – зачастую расходятся в противоположные стороны.

Тайный вдохновитель всего дела, посол Англии, твердил, что император – сумасшедший. Зачинщики заговора: граф Пален, братья Зубовы, генералы Беннигсен и Талызин – говорили, что Павел, сумасшедший он или нет, ведёт Россию к краху.

Николай фон Садов, знакомый с историей будущих двух столетий, напротив, понимал, что к краху Россия покатится без Павла. Он полагал, что если спасти его, то Павел совместно с Наполеоном опрокинет англичан, Россия и Германия получат свой шанс, и Америка потеряет всевластие в мире, пусть оно и станет возможным лишь десятилетия спустя.

Степан думал о солдатах и справедливости.

Николай пришёл домой уже поздним вечером. Он избрал пешую прогулку, чтобы ещё раз обдумать свои приготовления. Двое доверяющих ему солдат взялись вести наблюдение за Михайловским дворцом, чтобы в нужный момент подтвердить остальным, что там происходит неладное. Ещё двое в самих казармах знали, что готовится какое-то выступление и будет посланник от императора. Никто из них не знал, что речь – о заговоре на убийство царя; никто не знал, что от его имени прискачет их бывший фельдфебель Степан, никто из них не знал даже фамилии Садова, а только имя – Николай Викторович.

Он поступил так специально, чтобы слухи не сорвали всего дела. И только теперь, за час до убийства, скомандовал Степану: вперёд! – и назвал пароль на сегодня, который узнал от своих верных людей.

Скакать тому до казарм было не более получаса.

И сам Николай спустя десять минут поскакал следом: если сорвётся у Степана, поднять полк попробует он сам. А не сорвётся – ему выпадет командовать захватом замешанных в заговор негодяев.

27

Профсоюзы (англ.).