Зона сна - Горяйнов Олег Анатольевич - Страница 83

83

– Я это и имел в виду.

– А вот ещё интересная информация, Станислав Фёдорович. Ни в одной нашей анкете нет указаний, что вы знаете немецкий язык. А ведь вы его знаете?

– Знаю. Но почему в ваших анкетах об этом нет указаний, не моя проблема. А вообще удивительно, что вы, образованный человек, верите в порчу… в суеверия… в забобоны, как сказал бы один мой приятель. Но не мне вас судить… На этом, дорогой Виталий Иванович, разрешите откланяться: мне ещё багаж укладывать. Завтра отплываем, вы не забыли?

Укладывая багаж, Стас неожиданно нашёл книгу А.А. Букашкова «Фон Садов, которого не было». Усмехнулся: жив, курилка! Всё-таки хороший писатель Букашков. Без него мир был беднее. А ведь я его так и не дочитал: Мими выпросила книгу… потом писатель Букашков исчез из реальности… а у него там доказывается, на самом деле, не то, что фон Садова не было, а что их было двое… И это в свете последних событий – я сам родоначальник семьи Садовых, и я сам размножился аж в трёх Эдуардов Грохов – наводит на грустные мысли…

Стас открыл книгу, и на титульной странице обнаружил сделанную чернилами надпись:

Гадала поутру столица:Как мог фон Садов раздвоиться?А ты – гаданья брось. ПоймиМими.

Да, Мими трудно было раздвоиться между мной и Мариной… Вот теперь её здесь и нету. Однако если бросить гадания, то как понять: я держал в руках книгу о фон Садовых ДО ТОГО, как сам их породил. Где тут причина, где следствие? Почему вообще что-то исчезает, что-то появляется без всяких оснований: Эйфелева башня, книга, триптих Скорцева, вахмистр этот чёртов… Так, глядишь, однажды всё исчезнет. Или одновременно всё появится.

После посадки на палубе разыгрался целый спектакль. Приехала жена премьер-министра Франции мадам Саваж. Во-первых, она привезла с собой Скорцева, который прощался со своим однополчанином мсьё Саважем. Скорцев был откровенно пьян, и не столько от вина, сколько от счастья: друг Саваж купил все его картины. Во-вторых, премьерша привезла подарок для Марины.

Сначала был открыт вместительный ящик из пятислойной «морской» фанеры толщиной в полдюйма, набитый стружками. Из стружек вынули нечто, завёрнутое в бумагу. Когда развернули бумагу, обнаружился шикарный, красного дерева футляр с обитыми медью углами. И уже когда отстегнули медные застёжки и открыли футляр, на свет явился сам подарок: портрет «Незнакомка» великого Эдуарда Гроха, Мюнхен.

Марина завизжала от восторга.

Понятно, что кое-кто – из тех, кому положено всё знать, – заранее готовился к этому визиту. От русской делегации выкатили целую тележку с прекрасно упакованными картинами, а когда развернули, там оказалась серия «Мюнхен-1919» баталиста Юстина Котова! На этот раз завизжала… ну не завизжала, а издала некие тонкие звуки, мадам Саваж. Немножко потискав Марину от радости, она огляделась – нет ли журналистов? – и прошептала:

– Муж будет счастлив. Разгромленный немецкий город! Вы знаете, дорогая, после войны он очень «любит» немцев. Я уверена, он повесит эти картины в приёмной…

Стас подошёл к Котову, приобнял его за плечи, спросил улыбаясь:

– Ну что, нормировщик, скоро на завод?

– Не-ет! – проблеял тот. – Больше никаких заводов! Мне теперь денег хватит до конца жизни, и правнукам останется. Вы знаете, сколько заплатило мне правительство России? Столько же, сколько правительство Франции за картину Гроха! Правда, за всю серию… Но меня ведь даже поставить нельзя рядом с этим великаном!

– Неужели? – И Стас расхохотался.

Ранним утром, пройдя по коридору в нос судна, Стас вышел на открытый воздух. Прямо по курсу в низком утреннем тумане сиял столб солнечного света: начинаясь в глубинах моря, он поднимался ввысь, а в стороны, на стыке воздушной и водной сред, били влево и вправо, вверх и вниз яркие лучи, создавая тот знаменитый шестиконечный крест, что поразил когда-то воображение великого Константина. Или то была увеличенная до немыслимых размеров звезда, указавшая волхвам путь ко Христу?..

На Стаса налетела ледяная струя ветра, не иначе – заблудившаяся, ночная; налетела, взъерошила волосы, примяла рубашку, забралась в ворот и рукава. Он стоял, потрясённый открывшейся ему красотой. О, память! – только не восход тогда был, а закат: солнце кипело между морем и тучами, а Мими была его гидом: «Вы же художник, почему вас не радует природа?» – «Природа меня радует; вы, например, лучшее её произведение».

Он счастливо засмеялся.

Неслышно подошёл полковник Лихачёв:

– Чему радуемся, Станислав Фёдорович?

– Думаю, вдруг она будет встречать? Они наверняка помирятся. Не зря же Марина везёт портрет…

– Вы о чём?

– Да вот, Мими вспомнил. Представляете, дойдём до Петрограда, а она там. – И он опять засмеялся.

Полковник молча смотрел на него.

– Как же так! – сказал он наконец, разводя руками. – Почему вам-то не сообщили? От Марины скрыли, это понятно, а вам?.. Ведь Мими утопилась, прыгнула с борта ночью, где-то здесь, на подходе к Питеру. И десяти дней нет. Пока остановили лайнер, пока маневрировали, уже не нашли. Телеграфировали мне потом…

Он поёжился под неожиданно тяжёлым взглядом Стаса и, возможно, желая подбодрить его, добавил:

– Вы, Станислав Фёдорович, для женщин человек прямо-таки роковой… Простите… Зябко что-то, пойду я.

Солнечный крест разваливался на части: отдельно небо, отдельно море. Стас погружался в память, всё глубже и глубже, с каждым разом труднее всплывая на поверхность, будто опоры под ним одна за другой подламывались и падали. «Я любил их, а теперь?.. Алёнушка скончалась в монастыре, Кису, певунью-полонянку, спалили во время чумы, Матрёна в тюрьме, Марта умерла в мучениях… Мими вот утонула… Нежная, добрая… умная Мими…»

«Во мне столько любви, что мне не жить»…

Он раскинул руки, ожидая, что та холодная струя ночного ветра хоть немного остудит его грусть.

Но её уже не было…

Дорога Москва – Борок, 9 сентября 1934 года

Сентябрь был аномально тёплым: будто лето решило повториться. Кое-где по второму разу цвели плодоносные деревья; малина и земляника дали второй урожай. Лягушки квакали будто в мае; птицы призывно пели – хотя некоторые, повинуясь своему внутреннему календарю, тронулись уже на юг, подальше от зимней бескормицы.

Стас пересекал среднерусские пейзажи на мощном своём «звере», мотоцикле BMW-R11. Он ехал в Борок, к Николаю Александровичу Морозову.

В Москву вся их делегация вернулась 31 августа. Для него возвращение порождало проблему: что ему теперь делать? Производственная практика закончилась, и в училище с 1 сентября начинались занятия, на которые, как он сам это понимал, ходить ему теперь совершенно незачем. Он хотел бы заняться изучением истории, например, в МГУ, но вступительные экзамены уже прошли, а если б и не так, нужен аттестат о среднем образовании… А сдавать на аттестат экстерном рано. Может, идти вольнослушателем?.. Да, пожалуй…

Но предварительно решил он встретиться с Морозовым. Понятно, что корифей всех наук просто так его не примет, надо заручиться рекомендациями. Поговорил с мамой, позвонил отчиму в Петроград; тот нашёл бывшего сотрудника лаборатории, коей руководил Морозов; сотрудник отбил в Борок телеграмму с просьбой принять юного С.Ф. Гроховецкого для консультации; наконец, пришёл ответ: «Согласен». На всё про всё ушла неделя.

И вот – едет, всё-таки едет! Хотя события последних дней прямо вели к тому, что застрянет он в Москве…

Денёк отоспавшись после возвращения и обдумав перспективы дальнейшей здесь жизни, он выкатил из гаража мотоцикл. Думал, что забыл всё, с мотоциклом связанное, но рука сама взялась за ручку газа, а нога проверила, на нейтралке ли стоит сцепление, поднялась на нужную высоту и крутанула кик-стартёр. Оказывается, умение ездить на мотоцикле сродни умению ходить, плавать и скакать на коне: если один раз научился, уже не забудешь! Оставалось вспомнить пропорции заправки бензином и маслом, потренироваться на примосковских шоссейках, и в путь!