Вирус «В-13» - Михеев Михаил Петрович - Страница 44

– Вот как? – Байдаров укоризненно покачал головой. – А она еще просит, чтобы я поцеловал тебя за нее.

Березкин ожег себе пальцы о плитку и выронил баночку с лыжной мазью.

– Это… от Тани Майковой?

– Да, от Тани Григорьевой. Это одно и то же…

Закончив чтение, Байдаров увидел, что Березкин мрачно разглядывает цветную этикетку на баночке с лыжной мазью.

– Тебе не понравилось ее письмо?

– Нет, почему же, письмо хорошее… Мне ее новая фамилия не понравилась.

– Татьяна Григорьева?.. По-моему звучит неплохо.

– «Татьяна Байдарова» звучало бы лучше, – упрямо возразил Березкин.

Молча и сосредоточенно Байдаров сложил письмо.

– Видишь ли, Сережа, – сказал Байдаров задумчиво, – я еще в Институте витаминов заметил, что Григорьев… ну, как это говорят романисты… неравнодушен к Тане. А когда она поехала на конференцию, он прислал мне письмо. Он писал, что любит Таню, что без нее жить не может, чтобы я берег ее там… ну и все такое. Мне кажется, я честно выполнил его просьбу…

– Ну, а ты? – перебил его Березкин. – Ведь ты… ведь тебе тоже нравилась Таня?..

Он с сочувствием смотрел своими темными глазами в лицо товарищу, ожидая ответа. Байдаров ласково обнял его за плечи.

– Знаешь, Сережа. Мне хочется… – Байдаров улыбнулся. – Мне хочется поехать с тобой за окунями. У тебя найдется лишнее удилище?..

Всегда наглухо закрытые железные створки ворот клиники были широко распахнуты. Холодный ветер с моря гнал по двору мусор, рваную бумагу, упаковочную стружку. Во дворе суетились люди, разгружая грузовики.

В двери главного подъезда вносили кровати, ящики с медикаментами, шкафы, медицинскую аппаратуру.

У каменного устоя, на котором висели створки ворот, усердно трудился рабочий. С силой ударяя ломом, он пытался оторвать От устоя доску с надписью «Свидания с больными запрещены». Доска была заделана крепко, лом звенел от ударов, летели крошки цемента.

На ступеньках пустой проходной будки лежала новая доска: «Рабочая больница».

У главного подъезда стояли Роберто, в теплой куртке, наброшенной на белый халат, и О'Патли. Лицо редактора уже приняло свои прежние очертания. Ветер с моря трепал задорные рыжие кудри.

– Не туда, не туда! – закричал Роберто носильщикам. – Операционная у нас в главном корпусе! – он повернулся к О'Патли, продолжая разговор. – До сих пор не пойму, как это в министерстве согласились отдать клинику под рабочую больницу.

– В министерстве были рады отделаться от клиники. Все очень сконфузились, узнав, что у них под боком творились такие уголовные дела. Пользуясь случаем, я намекнул через газету, что рабочие Пригорода своими жизнями заплатили за право иметь такую больницу. Сколько их здесь погибло.

– Уже после того, как судили доктора Крейде, пришлось похоронить еще двоих, – вставил Роберто. – Кстати, сегодня увезли на кладбище то, что осталось от прежнего доктора Шпиглера. Бедняга рассчитался за прошлые прегрешения тем, что вовремя умер.

– Да, вовремя, – согласился О'Патли. – Когда я под его видом пробрался в клинику, то очень боялся, что нас случайно заметят вместе. Но в этот день Шпиглер вообще не выходил из своей каморки. – нашел его в постели. У него что-то случилось с сердцем, он умер на следующие сутки, не приходя в сознание. Мне пришлось оторвать доски в полу и целые сутки копать могилу. Хорошо, что в клинике никто не интересовался идиотом-уборщиком…

О'Патли внезапно оборвал фразу. Выражение его лица стало серьезным. Роберто взглянул на двери подъезда.

По ступенькам лестницы, с мусорным ведром в руках спускалась женщина, одетая в синий халат и грубые парусиновые туфли. Рукава ее халата были закатаны до локтей, обнажая красивые руки с длинными пальцами.

Светлые волосы, небрежно заколотые гребенкой, взвихривались над ее бледно-синеватым отекшим лицом.

Женщина шла тихо, не поднимая глаз, не глядя ни на кого. И те, мимо, кого она проходила, поспешно отступали в сторону, не говоря ни слова. Казалось, что это идет по. двору страшный призрак, одним своим видом сковывающий мысли, парализующий сознание. Мусорное ведро, покачиваясь, стукало о ее колено.

– Она пока живет здесь, – негромко сказал Роберто, – но на днях мы направим ее в больницу для душевнобольных.

– Это у нее навсегда? – спросил О'Патли.

– Да, на всю жизнь… Вам ее не жалко?

– Нет! – коротко и жестко бросил О'Патли. – Нет не жаль, – повторил он. Но я бы с большим удовольствием увидел ее с веревкой на шее, чем с мусорным ведром в руках. Ее не стали судить только потому, что она стала душевнобольной.

– Так это же вы ее сделали такой, – Все произошло случайно. Когда она застала меня в своем кабинете, у меня в руках была ампула с вирусом. Мне некуда и некогда было ее прятать, и я сунул ампулу в графин. Очевидно, ударившись о дно, она разбилась… А вам, Роберто, я вижу, жаль ее.

– Нет, – просто ответил Роберто. – Мне жаль не фрейлейн Морге, мне жаль человеческий разум, пропавший без пользы; ведь она была сильным и умным человеком, а на что потратила все свои таланты. Так же и ее отец. Хорошо, что им успели помешать. Вы представляете, О'Патли, что было бы…

– Представляю… – заключил О'Патли. – Отсюда и вывод, нужно добиться такого положения на земле, чтобы только гуманные идеи могли руководить наукой. Нельзя, чтобы наука попадала в грязные руки, тогда она и порождает такие страшные вещи, как вирус «В-13».

Рабочий у ворот клиники уже оторвал одну доску. Но вторая с надписью «Клиника № 11» все еще держалась.

Он подсовывал под нее лом, однако железные шпильки доски крепко впаялись в цемент и не поддавались его усилиям.

– Давай-ка я помогу, – заявил О'Патли.

Вдвоем с рабочим они налегли на ручку лома и выворотили доску вместе с кусками цемента. О'Патли повертел ее в руках и забросил в кусты.

Полковник Сазонов вложил присланную ему из Москвы вырезку из Зиттинской «Рабочей газеты» в папку с надписью: «Дело о витаминах профессора Русакова».

Взглянув на календарь, после слова «закончено» написал: «…» декабря 194… года. Затем нажал кнопку звонка и сказал вошедшему дежурному: – В архив! – и передал ему папку.