Проклятие любви - Гейдж Паулина - Страница 57

Позже, перед тем как покинуть это место, фараон с большой неохотой совершил последний ритуал. Он и Нефертити, с детьми на руках, сидели на тронах перед переносным жертвенником, пока прорицатель возжигал дары, а придворные целовали их ноги и благоговейно припадали к песку. Пока они бормотали: «Вечная жизнь! Велико время твоей жизни, о, единственный возлюбленный Ра, венценосный владыка», – Эхнатон вновь повторил свои пожелания.

– Смотрите, – взывал он. – Этот город желанен Атону. Он будет построен, чтобы увековечить его славное имя. Это Атон, отец мой, указал мне на это место. Я воздвигну великий храм Атона во имя отца своего. Я воздвигну каменный навес для великой супруги царской Нефер-неферу-Атон Нефертити. Я заложу поместья для фараона, для царской жены; для себя я выстрою гробницу в восточных горах. Если я умру в другом месте, похороните меня здесь. Если великая супруга царская или царевна Мериатон умрут где-то в другом месте, похороните их здесь. Как живущий ныне бог я не покину это место.

Страсти и предвкушения были исполнены его слова. Мекетатон уснула у отцовской груди, но Мериатон внимательно слушала.

– Мама, – прошептала она на ухо Нефертити. – Он не сказал про Сменхару. Сменхару тоже здесь похоронят?

Но Нефертити только шикнула на нее, потому что жрец принялся петь гимн Атону и ее мужу. Эйе, совершив почтительное приветствие и получив разрешение подняться, стоял теперь в стороне. Взгляд обведенных черной краской глаз дочери медленно скользил по фигурам верноподданных, распростершихся ниц на песке. Эйе тревожило, о чем она думает в этот момент.

Усталые и сытые по горло путешествием, придворные по прибытии в Малкатту кинулись к своим ароматным купальням и к манящей мягкости приготовленных постелей. Тейе, в золотых одеждах, с диском и двойным пером, мерцавшим поверх завитого парика, с замиранием сердца ждала на ступенях причала, готовая к официальной встрече. Мирное и приятное времяпрепровождение, в которое она погрузилась, было нарушено разговором с Хоремхебом, которого она приняла всего час назад. Он в почтительном молчании выслушал ее доводы, но на любые предложения попытаться отговорить фараона от его прихоти отвечал отказом.

– Я нижайше сожалею, о великая, но это невозможно, – решительно проговорил он.

– Невозможно для тебя попытаться убедить его или невозможно для фараона поддаться убеждению? – раздраженно настаивала Тейе.

– Невозможно для фараона, императрица. Может, если он будет находиться ближе к Дельте, он лучше станет понимать проблемы своей армии.

– А, так ты намерен сохранять милость фараона, чтобы иметь возможность защищать солдат Египта, да? – насмешливо бросила она. – Я еще не выжила из ума от старости, Хоремхеб.

Он улыбался ей с нежным сочувствием, памятуя о долгих годах близкой дружбы.

– Я преклоняюсь перед тобой, моя богиня, но твое беспокойство напоминает озабоченность матери полом еще не родившегося ребенка.

Он отказался продолжать спор, и, в конце концов, крайне недовольная, она отпустила его. Теперь она мрачно наблюдала, как фараон со своей семьей сходит на берег. Сменхара и Бекетатон, нарядно одетые, по такому случаю стояли рядом с ней. Ее настроение немного улучшилось, когда она заметила, как явно обрадовался фараон, увидев детей. Он нежно взял Сменхару за подбородок и посмотрел ему в глаза.

– Какой ты красивый сегодня, мой маленький братец! – весело воскликнул он. – И ты, мой цветочек! Иди сюда, я тебя поцелую. – Он раскрыл объятия, и Бекетатон бросилась к нему, осыпав поцелуями. – Я так скучал без своей доченьки, – ворковал он. – Какая она растет у меня румяная, золотая моя девочка!

Он поговорил с ней немного, потом отдал ребенка няньке. Мериатон была уже рядом со Сменхарой, ее ручка скользнула в его ладонь. Тейе заметила, как они осторожно начали двигаться к фонтану, и не стала препятствовать им. Эхнатон повернулся к ней, ожидая глубокого поклона в знак почтения, который она надменно отказалась совершить. Вместо этого она слегка наклонила голову.

– Я и по тебе скучал, Тейе, – неожиданно сказал он. – Жаль, что ты не видела, как священный дым от сожженных подношений курился между утесами.

Он нежно поцеловал ее с большей самоуверенностью и достоинством, чем она замечала в нем прежде, и Тейе в замешательстве почувствовала, что ее воинственная готовность защищаться отступила. Может быть, все еще будет хорошо, – подумала она, глядя за его плечо, где Нефертити ждала, окруженная ореолом почтения.

Тейе все еще пребывала в приподнятом настроении, когда позднее, в тот же день, она вошла в его покои со свитком, который ее писец только что закончил переводить. Эхнатон еще лежал на ложе, с лицом, отекшим и осунувшимся после сна, и с глазами, налитыми кровью. Он слабым голосом приветствовал ее.

– Тебе нездоровится, Гор? – спросила она, глядя, как слуга прикладывает к его лбу влажное прохладное полотенце.

Он кивнул и поморщился.

– У меня ужасно болит голова, – прошептал он. – Невыносимо каждое движение. Когда я моргаю, такое чувство, будто в голову вонзаются скимитары. – Она почти смягчилась, но тут он сделал ей знак подойти ближе. – Что это за свиток?

– Это вчера было получено писцом из палаты внешних сношений, и это беспокоит меня, Эхнатон. Азиру сделался царевичем Амурру.[43]

– Почему это должно волновать кого-то? Все эти племена северной Сирии – наши вассалы. И совсем не важно, что какой-то мелкий царек правит страной, пока он делает то, что ему велит Египет.

– В данном случае это важно. Дело в том, что стало известно, что Азиру ведет переписку с Суппилулиумасом. Он даже несколько раз посетил столицу страны хеттов, Богаз-Кёй. Я опасаюсь заключения тайного союза между ними, что подорвет основы нашего влияния на Сирию.

– И что ты хочешь, чтобы я сделал? – Он скривился от боли, прижав ладони к вискам и закрыв глаза.

– Немедленно потребуй от Азиру повторного подтверждения его преданности и возьми заложника.

– А о чем говорится в его послании?

Тейе презрительно улыбнулась:

– Он поклоняется тебе и восхищается тобой, называет меня госпожой твоего дома и клянется в своей вечной верности и преданности Египту.

– Какие прекрасные слова! Он сын истинной Маат.

– Он лжец и негодяй! – горячо воскликнула Тейе.

Эхнатон попытался приподняться и вскрикнул от боли.

– Если он говорит неправду, Атон покарает его, – выдавил он. – Передай свиток Туту, пусть ответит любезно.

– Но, Эхнатон!

– Помоги мне, матушка. Меня тошнит.

Слуга кинулся к ложу, встав на колени и держа в одной руке серебряный таз. Другой слуга поддерживал голову фараона. Эхнатон перекатился на бок, и его вырвало. Гнев Тейе немедленно испарился. Схватив мокрое полотенце с покрывала, куда оно свалилось, она обтерла ему лицо и помогла уложить его поудобнее среди подушек. Трясущимися руками он натянул на себя одеяло, и Тейе увидела, что его вдруг сморило.

– Мне не следовало беспокоить тебя, – сказала она и наклонилась поцеловать его в лоб. – Я вернусь позже, чтобы справиться о твоем самочувствии.

Она не успела даже дойти до двери, как он уже уснул. В коридоре она столкнулась с Пареннефером, который поднялся со своего табурета.

– Незамедлительно призови к фараону его врачевателя, – приказала она. – Может быть, и магов тоже.

– Фараон рассердился на своего врачевателя, богиня, – смутившись, ответил он. – Его недомогание началось, когда он уезжал, и ему сказали, что он слишком часто был на солнце без защиты. Фараон сказал, что его отец не может причинить ему вред, и прогнал врачевателя.

Раздраженная, она только и смогла ответить:

– Если фараон желает страдать, полагаю, мы должны предоставить ему эту возможность.

Тейе неохотно передала свиток Туту, наказав ему ответить Азиру в жестком тоне, даже если фараон того не желает, но она знала, что Туту будет выполнять волю фараона. Она представила Эхнатону свое видение ситуации в северной Сирии и посоветовала относительно того, что, как она полагала, было надлежащей линией действия, она даже немного превысила свои полномочия. Решение вопросов внешней политики было исключительным правом фараона. Он был волен принять совет своего писца из палаты внешних сношений и прочих управителей или не принимать его и определять отношения с вассалами и союзниками по своему усмотрению, но его слово было решающим. Тейе понимала, что все указания, которые он давал Туту, обязательны для исполнения, но ее раздражало, что Туту получал такое удовольствие, видя, что ее решения отменяются.

43

Амурру – государство, возникшее в начале XIV в. до н. э. в горах между Финикией и Сирией.