Леди на монете - Барнс Маргарет Кэмпбелл - Страница 17

Букингем ничуть не сомневался в том, что будет именно так. Он никогда не заблуждался относительно своей прекрасной кузины, которая имела дьявольский темперамент и была не более нравственна, чем животное, но при желании могла произвести впечатление поруганной добродетели. В качестве любовницы, несмотря на знатное происхождение и хорошее образование, она была ничем не лучше обычной кокотки. Красота Барбары Палмер поражала всех, кто видел ее, однако самым удивительным в ней были материнские чувства к детям, независимо от того, кто был их отцом. Видя Барбару с младенцем на руках и пристроившихся рядом старших сына и дочку, никто не смог бы представить себе все ее пороки.

– Бедный Карл, – прошептал Букингем, который был по-своему привязан к старому приятелю, хотя и не отличался особой преданностью королю.

Он прекрасно понимал природу привлекательности Карла, которая определялась теми же качествами, которые Барбара разглядела и во Фрэнсис. Он мог быть веселым и легкомысленным и обладал прекрасным чувством юмора. И разве мог бы он, не имея всех этих качеств, выступать в роли шута на представлении в Чаринг Кросс в то самое время, когда круглоголовые повсюду охотились за ним?

Когда Букингему удалось бежать из Англии, и он присоединился к Карлу в Голландии, он сам с недоверием и смехом отнесся к рассказу о подобном маскараде. Фрэнсис Стюарт, которой еще раньше доводилось слышать какие-то разговоры об этом, попросила Букингема самого рассказать ей обо всем буквально через несколько дней после того, как состоялось их знакомство, и ее голубые глаза были полны восхищения и восторга, когда она слушала его. По мнению Букингема, нынешний английский Двор был очень скучным и унылым и очень нуждался в таких веселых, непосредственных девушках, как Фрэнсис.

– Если Карл и Фрэнсис приглашены к вам завтра на ужин, я не отказался бы присоединиться к ним, – сказал он. – И если король будет в хорошем настроении, возможно, мне удастся намекнуть ему на бедственное положение моего кошелька.

– Как будто он когда-нибудь обращает внимание на вас, когда вы нуждаетесь в деньгах, – ответила Барбара. – По мнению Карла, ничто не сможет вознаградить вас за то, что вы делили с ним невзгоды в изгнании. И именно поэтому я никогда не смогу освободиться от заботы о детях.

– Никогда, насколько мне известно, – согласился с ней Букингем, ибо именно в этом проявлялась еще одна черта сложного характера леди Палмер: невероятная жадность, когда дело касалось ее любовника-короля, сочеталась в ней с готовностью помочь деньгами любому родственнику или обожаемому любовнику.

Она беззаботно сказала Букингему, что после рождения второго сына Карл прислал ей и золото, и драгоценности, и она готова поделиться с кузеном деньгами. Играя с небольшим, но тяжелым кожаным мешочком, подбрасывая в воздух и ловя его, Букингем признался, что надеется в течение ближайших нескольких часов удвоить его содержимое.

– В последние дни де Грамону не везет, а я, напротив, выигрываю, – сказал он, – поскольку я один из немногих, кто не засматривается на красотку во время игры, когда она строит карточные замки, и ей помогает, по меньшей мере, дюжина архитекторов.

– Правда, Фрэнсис этим занимается? – удивленно спросила Барбара. – Тогда у де Грамона действительно должно быть кислое лицо. Мой опыт подсказывает мне, что картежники – самые скучные люди в мире, и, наверное, де Грамон – не исключение. Сейчас карты едва ли не самое любимое занятие при Дворе, и оставаться в стороне от них… чувствуешь себя как бы наказанным, отверженным.

Однако, насколько им обоим было известно, эти карточные игры во время приемов были всего лишь предлогом для встреч совсем другого рода. Барбара заботилась о том, чтобы для игроков был приготовлен обильный ужин, а сама удалялась в спальню с тем, кто в данный момент пользовался ее благосклонностью, предварительно выставив у дверей «часового» – преданную горничную, которая должна была подать знак при приближении короля. Впрочем, как правило, о визите короля посыльный сообщал заранее.

Букингем откланялся, заметив, что то внимание, которое все уделяют Фрэнсис, не оставляет де Грамону ни малейшей надежды на выигрыш, и Барбара осталась одна в тишине своих апартаментов.

Несмотря на то, что с помощью хитрости она все-таки оказалась представленной королеве и таким образом получила право появляться при Дворе, Барбара надменно сказала королю, что не намерена пользоваться им до тех пор, пока королева не будет в состоянии принимать ее с должной вежливостью.

Но именно это Екатерина категорически отказалась делать, и дворец в Гемптон Курт погрузился в уныние, хотя совсем недавно там еще царило безоблачное счастье.

Королева не покидала своей спальни и проводила время в обществе нескольких оставшихся при ней португальских дам, которые всячески выражали ей свое сочувствие и оставляли ее только тогда, когда появлялся король. Эти визиты, как правило, заканчивались взаимными обвинениями, и Карлу не раз приходилось посылать к Екатерине Кларендона, своего лорда-канцлера, чтобы тот попытался ее урезонить.

Очевидно, очередной визит Кларендона оказался совершенно бесполезным, потому что в тот же вечер между супругами разгорелась шумная ссора, которая была совершенно неожиданной для молодоженов.

Фрейлины; столпившиеся в прихожей, с ужасом смотрели друг на друга, когда до них долетали злобные выкрики. Королева, рыдая, кричала, что муж тиранит ее, пренебрегает ею и что она вернется в Португалию, на что король отвечал, что ей вначале следует узнать, примет ли ее мать, и напомнил, что до сих пор не получил вторую половину приданого.

– Мы не должны говорить о том, что слышали, – сказала Мэри Бойтон, рассудительная молодая женщина.

– Не только мы слышали все это, – ответила ей Фрэнсис. – Если бы вы выглянули в коридор, то увидели бы там не менее дюжины других слушателей.

– О, бедная королева, – прошептала Джоан Уэллс и, поскольку Фрэнсис промолчала, добавила: – Мне кажется, вы могли бы посочувствовать ей!

– Мое мнение – ей следует быть более благоразумной, – ответила Фрэнсис, которая не привыкла скрывать свои мысли. – В конце концов, она не могла не знать, что ее здесь ждет и королевским женам часто приходится терпеть некоторые неудобства ради высокого положения и почета.

– Но наша королева так равнодушна к этому, – возразила ей леди Анна Герберт, которая была даже моложе Фрэнсис.

– Я не уверена. Разве хоть одна женщина может быть равнодушна к этому? По крайней мере, она неравнодушна к королю и хочет, чтобы он был доволен.

– Будет ужасно, если он отправит ее домой, – трагическим шепотом произнесла Мэри.

Фрэнсис пожала своими красивыми плечами.

– Этого не будет. Он слишком умный. Герцогиня Орлеанская, его сестра, не раз говорила мне, что он не способен на жестокость, особенно в отношении женщин.

– Но сейчас он ведет себя ужасно, Фрэнсис.

– И она не лучше. Почему она не верит ему, что его связь с леди Каслмейн закончилась?

– А вы бы поверили? – с сомнением спросила Джоан.

– Да, я бы поверила, – ответила Фрэнсис, которую новая дружба с Барбарой обязывала проявить лояльность. – Во всяком случае, я бы постаралась поверить и сделала бы вид, что верю, если бы была королевой, чего, конечно, быть не может. Как мне однажды сказала принцесса Генриетта, даже человек, рожденный в королевской семье, не может рассчитывать на счастье, если будет требовать невозможного. Им тоже приходится довольствоваться тем, что они имеют. – И вполне резонно добавила: – Что, в конце концов, не так уж мало.

Когда на следующий день Фрэнсис и Мэри увидели принцессу, ее глаза были красными и опухшими от слез, и, хотя во дворце многие слышали, как ссорились супруги, не было никакого сомнения в том, что компромисс найден: когда Карл и Екатерина верхом отправились на прогулку, в сопровождавшей их кавалькаде была и Барбара, леди Каслмейн, которая сидела на лошади, высоко подняв голову и победно улыбаясь.