Бремя прошлого - Адлер Элизабет - Страница 31

– Лилли! – кричала убитая горем Сил. – О, Лилли! Вернись, пожалуйста, вернись!

Но Лилли не могла ее услышать.

Люди со всей округи знали о решении его светлости и выстроились вдоль дороги, чтобы посмотреть на предательницу Лилли. Они знали ее и любили, но теперь их мрачные лица и холодные глаза выражали презрение.

«Все будет хорошо, – неуверенно твердила про себя Лилли. – Па с минуты на минуту догонит меня». Но карета уже доехала до поворота на большую дорогу, а отца все не было. Даже на таком расстоянии она слышала вой осиротевших догов. Лилли в отчаянии оглянулась, надеясь увидеть отца. Но Арднаварнха молчала в своем глубоком трауре. И ее любимый па не примчался верхом на лошади, чтобы вернуть свою «дорогую девочку».

И, откинув голову, Лилли завыла жутким, мучительным воем, похожим на вой прощавшихся с нею собак. Теперь она поняла, что это правда. Она изгнана из рая. Она никогда больше не вернется в Арднаварнху.

Я взглянула на своих юных друзей и увидела слезы в глазах Шэннон. Я знала, о чем она думала.

– Вы правильно ее жалеете, – заметила я. – Ее изнасиловал бессовестный человек, сексуальный авантюрист, хорошо знавший, что она совсем не такая, как привычные ему искушенные женщины. Она была несмышлёным ребенком, не понимавшим, что делает, пока не стало слишком поздно. Это изменило всю ее жизнь, и жизнерадостной юной девушки больше не стало.

Я глубоко вздохнула, испытывая ту же жалость, прогнала собак и поднялась на ноги, оправляя помявшуюся шифоновую юбку.

– Пора спать, дорогие мои, – заметила я. – Завтра, после обеда, я расскажу вам о том, что было дальше.

22

Вечером следующего дня я надела кокетливое платье от Диора, цвета голубого сапфира, едва доходившее до колен, со смелым декольте и пышными перьями на плечах, прикрывавшими мою костлявую грудь. В ушах у меня были громадные материнские сапфировые серьги, и я очень удивилась, когда Шэннон сказала, что если бы я их продала, то на вырученные деньги могла бы безбедно жить до конца своих дней. А еще она сказала, что у меня превосходный вкус, очень красивые ноги, а духи напоминают что-то очень знакомое.

– Это «Ор Блё», от Герлэна, дорогое дитя, – ответила я на ее вопрос. – Самые модные духи в мое время.

– Я чувствую себя такой простушкой рядом с вами, Моди, – пожаловалась Шэннон, – в своем черном платье.

– И в бриллиантовом колье Лилли, – добавила я. – Папа говорил, что это фамильная драгоценность и что я должна им очень дорожить.

– Разумеется, должны, дорогое дитя, – согласилась я, – ведь это ключ к тайне.

Я постаралась придать своему лицу таинственное выражение, и Эдвард улыбнулся мне, наполняя бокал шампанским.

– Знаю, знаю, – рассмеялся он, – но нам не скоро придется ее разгадать.

– О, дорогой, боюсь, что вы меня раскусили, как говорят ваши любимые американцы.

Я отпила шампанского и удовлетворенно вздохнула.

– Я больше не буду заставлять вас ждать. Как я уже говорила Шэннон, вы узнаете эту историю и все самые тайные ее стороны. Хотя я, по правде говоря, не слишком-то понимаю, дорогая моя девочка, как это поможет вам найти того, кто убил вашего отца. Но мне кажется, что истина всегда кроется на дне, и вам придется потрудиться, прежде чем вы до нее докопаетесь. Итак, после обеда мы продолжим разговор о Лилли и далеком прошлом.

Бриджид, круглая и опрятная, в черном платье, белых гольфах и маленьких туфельках на высоких каблуках, залилась краской, когда Эдвард поднял тост в ее честь.

– За Бриджид, лучшую повариху по эту сторону Атлантики. За королеву кухни, без которой Арднаварнха не была бы Арднаварнхой.

– Что верно, то верно, – согласилась я. – За мою дорогую Бриджид, без которой я никогда не стала бы такой глупой старухой, какой вы меня видите.

– За это я выпить могу, – усмехнувшись, проговорила она и одним глотком осушила бокал.

– Подбросьте еще одно полено в камин, Эдвард, мой мальчик, а вы, Шэннон, поставьте на граммофон пластинку. Я только что намешала еды для собачек, и теперь надо нам самим приготовиться к появлению лосося домашнего копчения, а потом и омаров…

– А на десерт – Лилли, – закончил за меня фразу Эдвард, и я рассмеялась.

Шэннон порылась в стопке запыленных пластинок на семьдесят восемь оборотов в минуту. Одну из них она поставила на старинный граммофон, и по освещенной лампами комнате поплыли звуки скрипичного концерта Брамса. Шэннон вдруг погрустнела. Подошедший Эдди взял ее руку и сочувственно пожал.

– О чем вы думаете? – спросил он.

– О том, как отец был бы рад видеть вас обоих, – отвечала она. – И как бы мне хотелось, чтобы он увидел Арднаварнху.

– О, ваш отец знал Арднаварнху, – выпалила я, не подумав, что это сообщение могло потрясти ее. – В свое время я расскажу вам об этом.

Я с тревогой смотрела на ее красивое, бледное лицо. Может быть, я была просто старой дурой, сказав ей, что Боб Киффи бывал в Арднаварнхе. Но я решила, что будет лучше сказать ей об этом. Я добавила, что встречалась с ним здесь, правда всего один раз, и что он был прекрасным человеком. От него веяло прямотой и силой. И именно поэтому я согласна с Шэннон, что Киффи был кем-то убит.

– Такие люди, как он, принимают жизнь независимо от того, что она им приносит, – твердо сказала я. – Я думаю, все в этой комнате считают, что ваш отец себя не убивал. И, разумеется, – заключила я, взглянув на Эдварда, – надеюсь, мы узнаем, кто это сделал.

После обеда мы, как обычно, коротали время в гостиной. Эдди помешал горевшие в камине поленья, и огонь разгорелся с новой силой. Я расположилась на своем любимом диване. Собаки удобно растянулись рядом со мной. Поставив ноги с костлявыми лодыжками на обитый ковровым материалом стул, я обратилась к следующему сюжету своего рассказа.

Лилли лежала на узкой койке в маленькой душной каюте с единственным иллюминатором в латунной оправе. Одряхлевшее судно вышло из Кобха и с шумом раздвигало зеленые волны пользовавшегося дурной славой Ирландского моря. А на следующий день его уже в полную силу трепали ветры Атлантического океана. Лилли так плохо себя чувствовала, что была не в силах даже подумать о том, чем это могло для нее кончиться; но через пару дней она как-то приспособилась к ритму постоянной качки.

Погруженная в свои мысли, Лилли не замечала многочисленных несчастных ирландских эмигрантов, которыми, как скотом, был набит трюм парохода. Они спешили в новый мир, мечтая о богатстве и успехе. И уж совсем не могла она знать, что в горячих железных недрах судна, в огнедышащие зияющие пасти топок паровых котлов огромными лопатами бросали уголь Финн и Дэниел О'Киффи, оплачивавшие своим трудом проезд в Америку. Полуголые, обливавшиеся грязным от угольной пыли потом, они то кляли судьбу, то молили о благополучном прибытии.

Других пассажиров на пароходе было мало, и поскольку Лилли большую часть времени проводила в своей каюте и ни с кем не разговаривала, она сразу стала предметом всяческих толков на судне. По палубам ходил слух о какой-то таинственной юной аристократке, державшейся в стороне от остальных пассажиров даже за обедом. Слух этот просочился в помещения для четвертого класса, где копошившиеся в грязи люди, получавшие на обед лишь червивый корабельный бисквит да прогорклую овсяную кашу, осуждали ее за титул и роскошь, в которой жила ее богатая семья. В конце концов рассказы о таинственной аристократке дошли и до машинного отделения. Ошеломленный Дэниел узнал в ней прекрасную Лилли Молино.

Он ничего не сказал об этом брату, но, оставшись как-то один в машинном отделении, в ярости проговорил: «Проклятие! Она преследует нас! И будет охотиться за нами всю жизнь!» В памяти Дэниела всплыл образ Лилли: ее обольстительная улыбка, сапфировые глаза, сверкавшие ярче, чем драгоценные камни, изящный изгиб стройной юной шеи, долгие, горячие взгляды, которые она задерживала на его брате. По правде говоря, он и сам не оставался к ним равнодушным.